– Сто бочек эля ты мне обещал, – заявил Сма-ракки. – Таков был уговор. Так что сперва сотня бочек, а потом все остальное.
– Нет, поговорим мы сейчас, – твердо возразил Один. Ему, конечно, не были известны подробности сделки, заключенной Гифтом, но уж что-что, а командовать он умел. – Или ты сомневаешься в честности моих намерений?
– А вот злиться совершенно необязательно! – обиженно заметил гоблин. – Был у нас с тобой уговор? Был. Я свою часть выполнил? Выполнил.
А я между тем всеми своими эфемерными чувствами пытался «нащупать» нужного мне «хозяина», полагая, что его рунический знак должен носить некий материальный характер, а цвета его ауры даже здесь должны быть яркими, безошибочно определяемыми. Но в этом уходящем во мрак подземном коридоре я пока что видел лишь промельк ауры Одина, синий, как крыло бабочки, да золотистую ауру гоблина, которая подпрыгивала, точно выпущенная в воздух шутиха.
– Сотня бочек эля – как ты и обещал! – упрямо повторил Сма-ракки.
– Ты их получишь, – величественно обронил Один, явно забыв, что в этом мире он всего лишь Джонатан Гифт, а не могущественный Всеотец. – Я же дал тебе слово.
– Одного-то слова маловато будет! – захихикал гоблин. – Какой от слов прок, коли жажда донимает.
Один, явно чувствуя, что его планы рушатся, с отчаянием повернулся ко мне (хотя меня, строго говоря, и видно-то не было).
– Ну скажи, что там было в этом пророчестве! – почти умоляюще попросил он.
«Клянусь, как только я обрету плоть, – пообещал я, – то первое, что ты от меня услышишь, это слова Оракула». И я, между прочим, ни капли не солгал, хотя, может, и намерен был сказать ему не совсем то, чего он ожидал. А потом я проник в мысли этого подземного жителя, который стоял перед Одином, грозно скрестив руки на груди, и смотрел на него сердито, как на врага.
«Да плюнь ты на этого Джонатана Гифта, – мысленно внушал я гоблину. – Настоящие-то денежки вовсе не там зарыты. Так что держись лучше меня, Сма-ракки. А я, в свою очередь, обещаю тебе куда больше, чем несколько дюжин бочек эля».
Гоблин, прищурив золотистые глаза, внимательно посмотрел на Слейпнира. У гоблинов нет собственных рун, но магией они, безусловно, обладают, хотя и довольно примитивной. Впрочем, их магии вполне хватает для того, чтобы они могли проходить сквозь стены или видеть такие вещи, которые скрыты от представителей племени Людей. Я понимал, что этот Сма-ракки способен, пожалуй, и меня разглядеть, сколь бы эфемерным ни было мое нынешнее обличье, и Слейпнира увидеть таким, каков он на самом деле. Ничего удивительного, что гоблин насторожился, и цвета его ауры подозрительно вспыхнули.
– Что, например? – наконец обронил он, глядя прямо на меня.
«Сам увидишь. А теперь, как только я подам сигнал, начинай действовать».
Собираясь, видимо, пожать плечами, гоблин содрогнулся всем телом и заявил:
– Да с какой это стати я… – Но я не дал ему договорить.
«Не вслух, Сма-ракки. И учти: вещь названная есть вещь прирученная. А поскольку я назвал тебя по имени, ты теперь обязан подчиняться моей воле. Итак, когда я произнесу слово «сейчас»…»
– Да, сэр! – И гоблин встал по стойке смирно.
Вот, собственно, и весь фокус насчет приручения. Трюк, легкий обман, ловкость рук. Одину следовало бы это знать, но его, как всегда, что-то отвлекло – то ли раненый глаз, то ли мысль об обещанном пророчестве. На это я и рассчитывал, предполагая, что в данной ситуации реакция у него будет замедленной, и он не сразу поймет, что его снова перехитрили, и не сразу на это ответит. Однако, даже при учете того, что Один пребывал в несколько расслабленном состоянии, а его разум еще не привык работать в унисон с разумом Джонатана, я старался действовать осторожно. Инстинктивное чутье у Одина всегда было на высоте. Он мог в любую минуту догадаться и помешать мне.
«Сейчас!» – мысленно приказал я гоблину, и тот кивнул:
– Есть, сэр!
Один насторожился и чуть отошел от Слейпнира, вглядываясь здоровым глазом во тьму. А гоблин тем временем ухватился за гриву Слейпнира – довольно боязливо, надо сказать, – а потом взлетел ему на спину следом за мной.
– Вот насчет этой твари я чтой-то не уверен… – пробормотал он и тут же умолк, заметив, что к нам повернулся Один.
Единственный зрячий глаз Генерала яростно засверкал, когда он заметил, что Слейпнир вновь начинает обретать эфемерное обличье. Аура Одина запылала яркими цветами гнева и страха, он бросился к нам, но было уже поздно: мы покидали телесный мир и вновь погружались в царство Сна. Я еще успел услышать, как Один окликнул меня по имени, и, махнув ему рукой на прощанье, крикнул в ответ:
– Не держи зла, братец Один! На том берегу увидимся!
Затем я направил Слейпнира прочь из этого мира, и мы, пройдя сквозь толстые каменные стены подземелья и оставив его позади, поднялись высоко над башнями Университета Конца Света и, скрываясь за слоем облаков, полетели над реками, долинами и горами туда, где лежал и крепко спал в своей колыбели мой новый «квартирный хозяин».
Глава десятая
В этом мире, как объяснял мне раньше Джонатан Гифт, младенцев с руническими отметинами часто считали подменышами, полагая, что гоблины специально подбрасывают их в семью вместо нормальных детей. Деревенские жители зачастую отказывались от такого малыша сразу после его появления на свет – церковь, конечно, подобную практику не одобряла, но делала вид, будто ничего не замечает. А Джонатан Гифт, повинуясь приказам головы Мимира, должен был отыскать как раз такое дитя с магической отметиной, дабы впоследствии Мимир смог использовать тело этого ребенка как временное убежище.
Верхом на Слейпнире наше путешествие заняло всего несколько мгновений. Не успел затихнуть испуганный вопль моего сообщника, а копыта восьминогого коня уже коснулись земли где-то на Севере. Гоблины терпеть не могут солнечный свет, и, едва мы приземлились, Сма-ракки тут же скорчился под каким-то валуном, предоставив мне полную возможность спокойно оглядеться и оценить обстановку.
Мы находились на вершине холма, а перед нами простиралась обширная долина. Хоть я в своем эфемерном обличье не был способен ни вдохнуть свежего воздуха, ни ощутить тепло заходящего солнца, я все же несколько мгновений постоял там, зрительно запоминая этот пологий склон, поросший травой и мягкими пучками зайцехвоста яйцевидного. На фоне пурпурного закатного неба то и дело пролетали вороны, направляясь на ночлег; из раскинувшейся внизу долины, где паслись стада, доносилось блеяние овец и мычание коров. Далее виднелись луга, поля, перелески и деревушки, и со всех сторон эта просторная долина была окружена горами, неровная цепь которых отчетливо виднелась на горизонте. Деревушки все были небольшие, неприметные, окруженные тщательно возделанными полями. Ближе к горам виднелись непроходимые болота и леса. В таком спокойном краю хорошо родиться и провести раннее детство, думал я, глядя на Слейпнира, который уже успел вновь превратиться в обычную лошадь и вовсю щипал травку на склоне холма. Да, место оказалось и впрямь хорошее; неплохо было бы пустить здесь корни…
А там, где битва шла когда-то,
Встает заря эпохи новой. И дети
Играют на руинах павшей цитадели
И строят домики из золотых ее обломков.
Я и не заметил, что произношу вслух пророчество Оракула. Зато это заметил гоблин и, выбравшись из-под валуна – кстати, холм к этому времени уже окутали вечерние тени, – уставился на меня, удивленно хлопая золотистыми глазами. Потом он с некоторым подозрением спросил:
– Что это?
– Да так, ничего особенного. Просто вспомнилось несколько строк, услышанных когда-то давным-давно, – сказал я, не сводя глаз с долины. Странно: я точно знал, что никогда раньше здесь не бывал, и все же это место казалось мне смутно знакомым. И сама форма этого холма, и кольцо далеких гор на горизонте, вершины которых отливали бронзой в закатных лучах, и вся долина – все, все выглядело знакомым, особенно пологий склон, поросший травой, и «подпись» Слейпнира, оставшаяся в небесах после его проникновения в этот мир и удивительно похожая на рунический символ…
Х
И мне показалось, что я снова слышу голос Попрыгуньи: «Это вовсе не руна, это же просто след от пролетевшего самолета!» Да нет, я отлично ее слышал, хоть она и находилась за несколько миров от меня! И на меня вновь нахлынули новые человеческие чувства – ощущение, что ты очень, очень далеко от родного дома…
У каждого мира есть двойник, учил меня когда-то Один. И любое наше действие, любой выбор, любая ошибка, любой предпринятый нами шаг – все это повторяется где-то еще, но имеет и других исполнителей, и другие результаты. И те миры, что нам известны, подобны сотам, ячейки которых тесно прилегают друг к другу, но каждый мир ждет своей возможности все начать сначала. Даже Смерть – это всего лишь один из миров, сквозь который, следуя своему руслу, протекает река Сновидений, собирая по пути разные истории, из которых, словно из плавучего мусора, она строит свои рифы и острова, превращая их затем в новые миры-ячейки, подлежащие захвату и заселению. Все эти мысли неожиданно сильно разбередили мне душу – это был еще один маленький дар из мира Попрыгуньи: не просто воспоминания, а ностальгия, обладавшая, как неожиданно оказалось, ароматом вишнево-кокосового торта и запахом сигаретного дыма…
«Прощай, Попрыгунья. Мне будет тебя не хватать».
А гоблин между тем явно нервничал, и я, догадываясь, что больше всего ему хочется поскорее от меня удрать, на всякий случай припугнул его, мысленно пообещав: «Попробуй только! Одна попытка, и я высосу твой жалкий мозг, как сырое яйцо!»
Сма-ракки негодующе зашипел и заявил:
– Да ты что! Да я ни в жисть! Небось я-то свое слово держать умею! Ясно тебе? Вон они. – И он указал мне на неясную фигуру, поднимавшуюся по тропе на вершину холма. Вскоре стало видно, что это девушка лет семнадцати, в руках у нее корзина, а за собой она ведет на поводке маленькую белую козочку.