– Улки?
Онго лишь покачал головой. Глаза Керо стали еще уже: понял. И остальные тоже.
– Слушай, так, может, их…
Онго едва заметным движением дал понять: не годится.
– Нас здесь нет, понял? Ни для них, ни для кого другого. А сейчас – отдыхаем. Не шевелиться. Не говорить. Дышать тихо.
Так прошло еще больше дюжины минут. Онго снова слушал, снизив громкость до предела: топот раздавался теперь словно внутри его черепа, грозившего вот-вот разлететься на кусочки. Нито сверху по-птичьи чирикнул. Онго поднял глаза. Нито жестом показал: прошли по тропе. Не заметили, не учуяли. Уходят.
И в самом деле, звуки уже не рвали слух. Становились все глуше. И, выждав еще, Онго подал команду:
– Всем одеваться.
И сам нагнулся, расстегивая ранец.
В Сургане, столице Свиры, и тем более в Постоянной Резиденции Вершителя Мору жизнь была, конечно, полегче, чем в горах, – во всяком случае, по внешним ее признакам. И ходили там не по каменным осыпям, а по ковровым дорожкам, и обедали не всухомятку, а в удобной столовой, где не котелки с фляжками составляли сервировку, а столовая посуда из тончайшего, полупрозрачного куррона, расписанная золотом, кубки из кристалла с государственными гербами, серебряные приборы и все такое прочее. А главное – говорить тут вроде бы можно было в полный голос, не опасаясь, что тебя услышит кто-то из тех, кому слышать здешние разговоры никак не следует.
И все же на этот раз в обширном, со знаменами и портретами великих предшественников, кабинете Вершителя разговаривали едва уловимо – как будто самим собеседникам было неприятно слышать собственные слова. И то сказать, что тема разговора была не очень-то приятной. Хотя и вовсе не новой.
Разговаривали двое: сам Вершитель и верком Сидо. И разговор шел о том, о чем только и мог сейчас идти между этими людьми и в этом месте, – о войне.
А точнее, о том, что идет она не так, совсем не так, как ей следовало бы. Еще точнее: похоже было, что свиры начинают эту войну проигрывать, тогда как прежде все подобные войны, раньше или позже, кончались по нулям – обе стороны оставались при своих. Теперь же впечатление было такое, что улкасы о ничьей и не думают. Что война с самого начала задумана с их стороны как окончательная и победоносная, хотя теоретически до ее начала уже одно такое предположение любому сколько-нибудь грамотному аналитику показалось бы донельзя глупым и не правдоподобным. "Горцы победят в открытом бою могучую равнинную страну с ее мощной современной техникой и немалыми резервами – и техническими, и людскими? Смеху подобно!" – так ответил бы любой мыслящий. Сейчас же подобное предположение уже не казалось нелепым; даже более, оно перестало быть предположением и перешло в категорию большой вероятности.
Что, почему, каким образом? Вот о чем беседовали двое.
Тут надо оговориться: в главном кабинете Свиры происходили одновременно два разговора. Причем между одними и теми же людьми. И один диалог – для ясности назовем его первым – его участники вели, не понижая голоса, напротив, иногда повышая, как бы в некотором раздражении. Второй же разговор тех же двух человек развивался, как уже упомянуто, на самой малой звучности, почти исключительно шепотом.
Первый диалог был заранее записан, и сейчас всего лишь воспроизводился с кристалла. Второй тоже велся не без участия электроники, а именно генератора защитного поля, уже на расстоянии одного шага превращавшего тихие слова в белый шум. Подслушать второй разговор даже при современном уровне устройств перехвата было практически невозможно, в то время как первый был, по сути дела, открыт даже не очень технически вооруженному слухачу. Если, конечно, такие в Главной Резиденции существовали. Приходится предположить: и Вершитель, и его разведчик исходили из того, что любопытствующие такого рода могут найтись даже и в прекрасно охраняемом Дворце Сурганидов (таково было историческое и официальное название этого дома).
Первый, открытый разговор не заслуживает нашего внимания, поскольку оба высоких государственных деятеля на. всем его протяжении вели почти яростный спор о том, есть ли шансы у Юго-Западного спортивного альянса завоевать первенство в ежегодном розыгрыше Венка Равнин, высшего приза в "Двенадцати".
Такое название носила спортивная игра, самая любимая на равнинах, представляющая собой сложную смесь боевых единоборств с командной игрой в мяч, где можно использовать в борьбе ноги и кулаки, а мяча касаться и руками, и ногами. Несведущему зрителю это показалось бы сперва крайне сумбурной возней на обширном поле, где две команды, по двенадцать игроков в каждой, несколько минут дрались между собою под внимательным присмотром судей, которых на поле было шестеро, а мяч тем временем спокойно лежал в центральном кружке. – Затем раздавался свисток главного судьи, находившегося не на поле, а над ним, на высоте четырех двушагов, в прозрачной, удерживаемой антигравом кабине.
Единоборства мгновенно прекращались, судьи объявляли победителей в каждой паре, и все игроки устремлялись с поля прочь, на беговую дорожку. Звучал стартовый выстрел, и победители начинали бег: полный круг, и от финиша – прямо к центру, к мячу; подбежавший первым делал первый удар ногой, стараясь отдать пас игроку своей же команды; тот имел право вести мяч лишь руками, с отскоком от газона через каждые два шага, и рукой же направлял мяч следующему, который, в свою очередь, мог играть лишь ногами. Противники в это время, естественно, старались мяч перехватить: при ручном его ведении – лишь отбив ногой, и наоборот, если пас отдавался ногой, мяч можно было перехватить только руками – ну, и так далее. В игре было множество правил и еще больше тонкостей, которые в полном объеме знали разве что единицы. Вот об изменении этих правил и спорили оба начальствующих лица – громко, сердито, убежденно. И спор этот аккуратно считывался с кристалла съемным лучом, декодировался, усиливался и становился доступен практически любому перехвату.
Реальный же разговор шел, как уже сказано, совсем на другую тему.
– Смотри, – в самом начале его сказал Вершитель разведчику, с которым они были на "ты" еще с давних времен, когда оба служили на границе в небольших чинах. – С первого дня Нежданной войны мы получили из сундука (так неуважительно назывался на жаргоне верхов Главный Правительствующий Компьютер) разработки шести операций. И каждая из них должна была привести к достаточно крупному успеху.
– Должна была, – согласился верком Сидо. – Но не привела.
– Да. Первая: мы выбросили десант из парней ОСС, многочисленный и хорошо снаряженный самим Гумо, туда, где противник не должен был ожидать его: не на плато Ич-Майрат, их жизненно важный район, а в место, удаленное от центров, от удобного для развертывания сил пространства, в место, где и сами-то улки бывают весьма редко. Десант, как предполагалось, должен был захватить плацдарм, практически никем не защищавшийся, в точке, откуда можно было бы по обстановке, получив подкрепление из посадочников, развивать наступление в одном из трех направлений, каждое из которых давало свои выгоды, прежде всего – отвлекая силы противника от сходных ущелий. А что получилось?
Разведчик слегка пожал плечами:
– По нашим данным, десант ждали именно там, куда он и был выброшен.
Ждали силы, которых оказалось достаточно, чтобы целиком или почти целиком уничтожить его еще в ходе высадки. Еще в воздухе. Это, кстати, показало, что улки владеют противовоздушной техникой, которой в прошлую войну у них не было.
– В результате провал номер один. Номер два: сундук рекомендовал на юго-востоке, где сход с гор крайне затруднителен благодаря рельефу местности, вести лишь оборону, главные же усилия сосредоточить на северо-восточном направлении. Мы так и сделали. В результате на северо-востоке противник заранее создал линию обороны, практически из-за недостаточной численности и низкого уровня имевшихся к тому времени войск: проект "Метаморф" еще только начинал давать результаты. А на юго-востоке каким-то неведомым для нас образом…
– Пока неведомым. Пока!
– От этого не легче… Неведомым образом, преодолев все сложности рельефа, улкасы ухитрились спустить по почти отвесным склонам неизвестно откуда полученную горную технику, прорыть туннель – более ста двойных шагов, и не в песке, не в известняке! – и лишь случайность, по сути дела, предотвратила их неожиданный удар по выступу Ком Сот; не будь этой, никем не планировавшейся операции – сейчас мы уже лишились бы этого выступа, улкасы вышли бы на равнину сразу большими силами и заставили наши оборонявшиеся части с потерями отойти на вторую, а затем и на третью линию обороны, где мы сейчас удерживаем их натиск с большим трудом и по-прежнему ценой потерь. Дальше ты и сам представляешь, что было бы. Овладев первыми двумя линиями, улкасы получили бы возможность фронтального маневра. Спасли положение опять-таки парни из ОСС – обрушили туннель и не дали улкасам возможности использовать его так, как было задумано…
– Ну, – проговорил Сидо, покачав головой, – по поводу этого подрыва могут быть и другие мнения. У меня, во всяком случае, они есть.
– Я знаю, Сидо, что с веркомом Гумо ты на ножах. Старая традиция. Но тут его заслуга, его людей, неоспорима. Не взорви они туннель – улкасы использовали бы возможность, о которой я уже сказал.
– А ты уверен? Но ведь эта возможность у них была, вероятно, достаточно долго: с первого дня войны. Надо думать, они выступили не прежде, чем туннель был закончен. Однако они ее не использовали. А это позволяет сделать вывод, что должно было произойти еще что-то для того, чтобы улкасы начали эту неплохо подготовленную операцию. Ребята, заставившие их открыть туннель, нарушили этот план.
– Но мы так и не знаем, в чем он заключался. Хотя тебе было приказано работать в этом направлении, не покладая рук. Дальше, наш провал номер три…
И третий, и четвертый, и пятый провалы свирской стратегии были рассмотрены так же кратко и со столь же неутешительными выводами.