— Больно, — сказал он. — Уже третий раз сюда попадает.
— Да… Знаешь, а ведь у нас будут тренировки, которые направлены на то, чтобы ты умел терпеть боль…
— Что?! Меня что, будут бить?
— Нет. Применят особое заклинание… Под его воздействием тебе понадобится один раз вытерпеть как можно более сильную боль, но потом она не сможет помутить твое сознание и не заставит скрючиться на полу…
— А когда?..
— На неделе… Время всё же поджимает, Ростислав. — Т'зиро вздохнул. — Все рыцари Радуги проходят сквозь это… Надеюсь, ты понимаешь, что это необходимо и нам никакого удовольствия не доставляет.
— Понимаю. Но всё равно страшновато…
— Если есть мужество признаться в своем страхе, то это уже говорит о многом. Ну что, продолжим?.. А то еще начнешь бояться молота…
— Продолжим, — сказал Ростислав. Повел плечами, поморщился. — Заодно потренируюсь терпеть боль.
— Если хочешь, мы можем пропустить то занятие, — проговорил Т'зиро, — но подумай о возможных последствиях, ты же умный парень.
— Я… понимаю, — выдавил Ростислав. — Просто… как бы так сказать…
— Страшно, — подсказал Т'зиро. — Если бы ты знал, как я боялся перед испытанием…
— Это успокаивает. — Ростислав крутанулся и безупречно выполнил показанный прием.
— Молодец, — сказал квостр. — Еще пару раз проделай, чтобы закрепить… потом немного изменим условия, чтобы ты не начал стандартизировать движения… Помнишь, что я тебе говорил насчет этого?
— Конечно. — Ростислав поднырнул под качающийся молот. — Импровизация и интуиция…
«…Еще один день, — думал он несколько позже, направляясь к себе по бесконечным балюстрадам и галереям дворца. — Очередной день в этом странном мире, где нет тверди, но есть волшебство, крылья и любовь… Интересно, куда подевалась Лия?.. Неделю, почитай, уже не виделись. И никто, главное, не знает, где она…»
Действительно, Лия куда-то пропала; да и вообще как-то не стремилась к обществу Ростислава. Последнего это крайне расстраивало и беспокоило, юноша думал, что чем-то обидел возлюбленную, а редкие встречи происходили в местах, совершенно не предназначенных для разговоров по душам. Ассамблеи, балы, где за Ростиславом всегда увивались толпы квостров, стремящихся засвидетельствовать свое почтение молодому Избраннику. Этикет не позволял ему просто уйти или не ответить на комплименты и тосты, так что подобные вечера выматывали похуже любой тренировки. Лия же всегда неуловимым призраком мелькала в толпе, не подходя, и Ростиславу было до нее совершенно не добраться. Один или два раза он приближался, но Лия держалась подчеркнуто официально и всегда присылала мысль: «Не здесь и не сейчас…»
Ростислав после такого оставался полностью сбитым с толку.
Что было на уме у ворожеи, юный Избранник мог только догадываться. Иногда девушка пропадала на несколько дней кряду, и все, у кого юноша спрашивал, ссылались на какие-то ритуалы и дела ворожей. Последние же на вопросы Избранника или отмалчивались, или отвечали односложно и холодно, и общий смысл ответов был таков: «Не лезь не в свое дело, мужчина». Это не говорилось открытым текстом, но достаточно явственно ощущалось. Видимо, от резкостей волшебниц удерживал только официальный статус Ростислава: традиционно приравниваемый к Верховному магу Стихии, члену Совета. К слову сказать, на заседания юного Избранника никогда не звали.
Ростислав зашел к себе, уселся в любимое кресло возле волшебного зеркала, которое при элементарном магическом вмешательстве могло показывать пейзажи Каенора и даже, по словам Ломдар-Каюна, других миров. Правда, Ростислав пока не мог вызвать вид, скажем, своей родины или чего-нибудь фантастического, а Ломдар-Каюн не проводил демонстраций.
— Перекусите? — спросил бесшумно подошедший сзади сильф.
Ростислав подпрыгнул, сказал:
— Я же просил не подкрадываться сзади!.. Уже забыл, что ли?
— Я не Мэий, — сказал сильф. — Ему пришла пора уйти.
— Куда?
— Это неважно и не касается смертных, — уклонился от ответа элементал.
Ростислав только сейчас заметил, что нынешний слуга действительно отличался от предыдущего. Тот всегда был веселым и беспечным, как настоящий мальчишка, а на лице этого читалась совсем не детская серьезность. Кроме того, он выглядел старше.
— Как твое имя? — спросил юноша. — То есть как мне называть тебя?
Он уже знал, что владеющий истинным именем элементала полностью подчинял его себе. И спрашивая имя, маги почти всегда преследовали цель подчинить духа себе.
— Зови меня Эай, — сказал сильф.
— Эай, ты не мог бы изменить выражение лица? — спросил Ростислав. — А то цветы завянут.
— От чего?
— От этой кислой мины! — Юноша улыбнулся. — Мне теперь что, заново объяснять, что раболепия и официальности не надо?
— Понял. — Эай выдавил улыбку и присел на поручень кресла, болтая босой ногой. — Так как насчет перекусить?
— Не откажусь от бокала вина и фруктов, — сказал Ростислав. Надо заметить, что раньше он пробовал только шампанское в последний Новый год у себя дома, а в Каеноре стали доступны изысканные вина Радужного Города, и паренек не устоял перед искушением попробовать. Тем более что квостры не возражали — по их меркам Ростислав уже считался взрослым.
Эай показал в сторону столика, на котором стоял легкий ужин.
— На столе, — сказал он. — Если что-то не так, скажи… А то я еще не знаю твоих вкусов.
— Ты странный, — сказал Ростислав, — слишком уж серьезный для сильфа.
Эай мысленно выругался. Похоже, годы пыток и многовековое рабство навсегда вытравили из души элементала детскую жизнерадостность и проказливость. При одном воспоминании о страшных когтях, терзающих мальчишеское тело, накатывала дрожь. Аргаррон тогда лично мял в руках пойманного в волшебную ловушку сильфа, получая наслаждение от мук беспомощного духа. Учитывая то, что материальная форма в тот момент была практически бессмертна, эта пытка, казалось, длилась вечно. В конце концов Эаллойенум не выдержал и сказал Аргаррону свое истинное имя. Это прекратило пытки тела, но, похоже, навсегда сделало маленького сильфа рабом архидемона.
— У меня была длинная и беспокойная жизнь, — выдавил Эай наконец. Печать Аргаррона на груди предупреждающе шевельнулась, словно ледяной иглой дотрагиваясь до астральной сущности элементала. Ему захотелось плакать. Стоило проговориться — и душа элементала будет ввергнута в Огненную Плоскость, откуда родом саламандры, ифриты и прочие духи огня. Сильфу в этой бездне пламени не светило ничего, кроме бесконечной боли без единого шанса вырваться самостоятельно. Единственной надеждой могло быть неслыханное событие: чтобы кто-нибудь призвал сильфа по имени, обращаясь при этом к стихии Огня…
— Ты старше Мэия, да? — спросил Ростислав.
— Намного. — Эай отвел взгляд. — И не только по времени…
— Такое впечатление, что тебя кто-то очень сильно обидел, — сказал Ростислав, неспешно принимаясь за еду. — Я видел такой взгляд раньше.
— У кого?
— У беспризорных детей на улице. Столько же боли, злости и отчаяния.
Эай промолчал. Что ж, задание Аргаррона можно было исполнить и играя на жалости. Если попробовать излить душу, может, и Избранник ответит взаимностью?
— Если хочешь, я расскажу тебе свою историю, — сказал Эай. — Если, конечно, тебе будет интересно слушать нытье старого сильфа…
Ростислав кивнул — рассказывай, дескать.
— Когда я был очень молодым и очень глупым, я конечно же страдал излишним любопытством, как и все сильфы, — начал элементал. — Один раз меня угораздило пролететь над странным летающим островом, как выяснилось часом позже, принадлежавшим Аргаррону…
Печать снова дернулась на груди, но Эай не собирался выдавать цели своего задания. Он особенно цветисто рассказал о пяти годах практически беспрерывной пытки, сотнях лет рабства и связанных с этим унижениях и обидах. Ростислав всё больше мрачнел по мере рассказа, примерно на середине отставил поднос вместе с бокалом. Эай лишь умолчал, что до сих пор является рабом Аргаррона, убедительно солгав, что срок рабства, обозначенный самим демоном, истек несколько лет назад.
— С тех пор я свободен, но воспоминания еще слишком яркие вопреки короткой памяти сильфа, — закончил он рассказ.
— Это чудовищно, — сказал Ростислав, положив руку Эаю на плечо, прикрытое полупрозрачным плащом. — Аргаррон заслуживает смерти только за такое…
— Что?
— Я говорю, тот, у кого поднимается рука на ребенка, не достоин жить, — убежденно произнес Ростислав, который всегда переживал за детей, страдающих от сволочной жизни. — Даже если эти дети — духи воздуха…
Эай отвел глаза. Ему нравилась искренность и отзывчивость юноши, но перспектива провести вечность в бушующей бездне пламени пугала до холодка между оснований крыльев. Сильф по-детски всхлипнул и утер нос тыльной стороной ладони.
Ростислав молчал, глядя на мальчишку, стоящего перед ним. Тот, не поднимая глаз, спросил:
— Еще что-нибудь надо?
— Нет, спасибо. — Ростислав грустна улыбнулся. — Ты молодец.
Эай кивнул и вышел из комнаты. На сердце сильфа было тоскливо. Печать Аргаррона багровым комком пульсировала на груди, впитывая отрицательные эмоции, служившие ей чем-то вроде энергетической поддержки. Эай ненавидел это гадкое шевеление всеми фибрами своей души, всей своей сущностью… подлость была в том, что и гнев печать тоже поглощала.
5
Аргаррон чувствовал себя странно. Он бродил по коридорам и стенам цитадели и не находил себе места. Охранники вытягивались перед ним в струнку, офицеры подходили с рапортами, которые он подписывал не глядя. Звезды глядели с черного неба на летящую сквозь стылую ночь цитадель, а архидемон думал: я должен радоваться… Я снова в Каеноре, дела идут отлично, и даже нынешний Избранник — всего лишь мальчишка. Мои враги ослабли и не смогут оказать достойное сопротивление… Тогда почему у меня так мрачно на душе?.. От одной мысли о прошлом поражении меня трясет как