Шла, шла, пару башмаков истоптала, чугунный посох изломала и каменную просвиру изглодала; приходит к избушке и стучится:
– Хозяин с хозяюшкой! Укройте от темныя ночи.
Отвечает старушка:
– Милости просим, красная девица! Куда идешь, голубушка?
– Ах, бабушка! Ищу Финиста ясна сокола.
– Ну, красна девица, далеко ж тебе искать будет!
Наутро говорит старуха:
– Ступай теперь к моей середней сестре, она тебя добру научит; а вот тебе мой подарок: серебряное донце, золотое веретенце; станешь кудель прясть – золотая нитка потянется.
Потом взяла клубочек, покатила по дороге и наказала вслед за ним идти, куда клубочек покатится, туда и путь держи! Девица поблагодарила старуху и пошла за клубочком.
Долго ли, коротко ли, другая пара башмаков изношена, другой посох изломан, еще каменная просвира изглодана; наконец прикатился клубочек к избушке. Она постучалась:
– Добрые хозяева! Укройте от темной ночи красну девицу.
– Милости просим! – отвечает старушка. – Куда идешь, красная девица?
– Ищу, бабушка, Финиста ясна сокола.
– Далеко ж тебе искать будет!
Поутру дает ей старушка серебряное блюдо и золотое яичко и посылает к своей старшей сестре: она-де знает, где найти Финиста ясна сокола!
Простилась красна девица со старухою и пошла в путь-дорогу; шла, шла, третья пара башмаков истоптана, третий посох изломан, и последняя просвира изглодана – прикатился клубочек к избушке. Стучится и говорит странница:
– Добрые хозяева! Укройте от темной ночи красну девицу.
Опять вышла старушка:
– Поди, голубушка! Милости просим! Откудова идешь и куда путь держишь?
– Ищу, бабушка, Финиста ясна сокола.
– Ох, трудно, трудно отыскать его! Он живет теперь в этаком-то городе, на просвирниной дочери там женился.
Наутро говорит старуха красной девице:
– Вот тебе подарок: золотое пялечко да иголочка; ты только пялечко держи, а иголочка сама вышивать будет. Ну, теперь ступай с богом и наймись к просвирне в работницы.
Сказано – сделано. Пришла красная девица на просвирнин двор и нанялась в работницы; дело у ней так и кипит под руками: и печку топит, и воду носит, и обед готовит. Просвирня смотрит да радуется.
– Слава богу! – говорит своей дочке. – Нажили себе работницу и услужливую и добрую: без наряду все делает!
А красная девица, покончив с хозяйскими работами, взяла серебряное донце, золотое веретенце и села прясть: прядет – из кудели нитка тянется, нитка не простая, а чистого золота. Увидала это просвирнина дочь:
– Ах, красная девица! Не продашь ли мне свою забаву?
– Пожалуй, продам!
– А какая цена?
– Позволь с твоим мужем ночь перебыть.
Просвирнина дочь согласилась.
«Не беда! – думает. – Ведь мужа можно сонным зельем опоить, а чрез это веретенце мы с матушкой озолотимся!»
А Финиста ясна сокола дома не было: целый день гулял по поднебесью, только к вечеру воротился.
Сели ужинать; красная девица подает на стол кушанья да все на него смотрит, а он, добрый мо́лодец, и не узнает ее. Просвирнина дочь подмешала Финисту ясну соколу сонного зелья в питье, уложила его спать и говорит работнице:
– Ступай к нему в горницу да мух отгоняй!
Вот красная девица отгоняет мух, а сама слезно плачет:
– Проснись-пробудись, Финист ясный сокол! Я, красна девица, к тебе пришла; три чугунных посоха изломала, три пары башмаков железных истоптала, три просвиры каменные изглодала да все тебя, милого, искала!
А Финист спит, ничего не чует; так и ночь прошла.
На другой день работница взяла серебряное блюдечко и катает по нем золотым яичком: много золотых яиц накатала! Увидала просвирнина дочь.
– Продай, – говорит, – мне свою забаву!
– Пожалуй, купи.
– А как цена?
– Позволь с твоим мужем еще единую ночь перебыть.
– Хорошо, я согласна!
А Финист ясный сокол опять целый день гулял по поднебесью, домой прилетел только к вечеру.
Сели ужинать, красная девица подает кушанья да все на него смотрит, а он словно никогда и не знавал ее. Опять просвирнина дочь опоила его сонным зельем, уложила спать и послала работницу мух отгонять.
И на этот раз, как ни плакала, как ни будила его красная девица, он проспал до утра и ничего не слышал.
На третий день сидит красная девица, держит в руках золотое пялечко, а иголочка сама вышивает – да такие узоры чудные! Загляделась просвирнина дочка.
– Продай, красная девица, продай, – говорит, – мне свою забаву!
– Пожалуй, купи!
– А как цена?
– Позволь с твоим мужем третью ночь перебыть.
– Хорошо, я согласна!
Вечером прилетел Финист ясный сокол; жена опоила его сонным зельем, уложила спать и посылает работницу мух отгонять.
Вот красная девица мух отгоняет, а сама слезно причитывает:
– Проснись-пробудись, Финист ясный сокол! Я, красна девица, к тебе пришла; три чугунных посоха изломала, три пары железных башмаков истоптала, три каменные просвиры изглодала – все тебя, милого, искала!
А Финист ясный сокол крепко спит, ничего не чует.
Долго она плакала, долго будила его; вдруг упала ему на щеку слеза красной девицы, и он в ту ж минуту проснулся:
– Ах, – говорит, – что-то меня обожгло!
– Финист ясный сокол! – отвечает ему девица. – Я к тебе пришла; три чугунных посоха изломала, три пары железных башмаков истоптала, три каменные просвиры изглодала – все тебя искала! Вот уж третью ночь над тобою стою, а ты спишь – не пробуждаешься, на мои слова не отзываешься!
Тут только узнал Финист ясный сокол и так обрадовался, что сказать нельзя.
Сговорились и ушли от просвирни.
Поутру хватилась просвирнина дочь своего мужа: ни его нет, ни работницы! Стала жаловаться матери; просвирня приказала лошадей заложить и погналась в погоню.
Ездила, ездила, и к трем старухам заезжала, а Финиста ясна сокола не догнала: его и следов давно не видать!
Очутился Финист ясный сокол со своею суженой возле ее дома родительского; ударился о сыру землю и сделался перышком: красная девица взяла его, спрятала за пазушку и пришла к отцу.
– Ах, дочь моя любимая! Я думал, что тебя и на свете нет; где была так долго?
– Богу ходила молиться.
А случилось это как раз около святой недели. Вот отец со старшими дочерьми собираются к заутрене.
– Что ж, дочка милая, – спрашивает он меньшую, – собирайся да поедем; нынче день такой радостный.
– Батюшка, мне надеть на себя нечего.
– Надень наши уборы, – говорят старшие сестры.
– Ах, сестрицы, мне ваши платья не по кости! Я лучше дома останусь.
Отец с двумя дочерьми уехал к заутрене; в те́ поры красная девица вынула свое перышко. Оно ударилось об пол и сделалось прекрасным царевичем.
Царевич свистнул в окошко – сейчас явились и платья, и уборы, и карета золотая. Нарядились, сели в карету и поехали.
Входят они в церковь, становятся впереди всех; народ дивится: какой такой царевич с царевною пожаловал?
На исходе заутрени вышли они раньше всех и уехали домой; карета пропала, платьев и уборов как не бывало, а царевич обратился перышком. Воротился и отец с дочерьми.
– Ах, сестрица! Вот ты с нами не ездила, а в церкви был прекрасный царевич с ненаглядной царевною.
– Ничего, сестрицы! Вы мне рассказали – все равно что сама была.
На другой день опять то же; а на третий, как стал царевич с красной девицей в карету садиться, отец вышел из церкви и своими глазами видел, что карета к его дому подъехала и пропала.
Воротился отец и стал меньшую дочку допрашивать; она и говорит:
– Нечего делать, надо признаться!
Вынула перышко; перышко ударилось об пол и обернулось царевичем.
Тут их и обвенчали, и свадьба была богатая! На той свадьбе и я был, вино пил, по усам текло, во рту не было. Надели на меня колпак да и ну толкать; надели на меня кузов:
– Ты, детинушка, не гузай, убирайся-ка поскорей со двора.
Елена Премудрая
В стародревние годы в некоем царстве, не в нашем государстве, случилось одному солдату у каменной башни на часах стоять; башня была на замок заперта и печатью запечатана, а дело-то было ночью.
Ровно в двенадцать часов слышится солдату, что кто-то гласит из этой башни.
– Эй, служивый!
Солдат спрашивает:
– Кто меня кличет?
– Это я – нечистый дух, – отзывается голос из-за железной решетки, – тридцать лет как сижу здесь не пивши, не евши.
– Что ж тебе надо?
– Выпусти меня на волю; как будешь в нужде, я тебе сам пригожусь; только помяни меня – и я в ту ж минуту явлюсь к тебе на выручку.
Солдат тотчас сорвал печать, разломал замок и отворил двери – нечистый вылетел из башни, взвился кверху и сгинул быстрей молнии.
«Ну, – думает солдат, – наделал я дела; вся моя служба ни за грош пропала. Теперь засадят меня под арест, отдадут под военный суд и, чего доброго, – заставят сквозь строй прогуляться; уж лучше убегу, пока время есть».
Бросил ружье и ранец на землю и пошел куда глаза глядят.
Шел он день, и другой, и третий; разобрал его голод, а есть и пить нечего; сел на дороге, заплакал горькими слезами и раздумался:
– Ну, не глуп ли я? Служил у царя десять лет, завсегда был сыт и доволен, каждый день по три фунта хлеба получал; так вот нет же! Убежал на волю, чтобы помереть голодною смертию. Эх, дух нечистый, всему ты виною.
Вдруг откуда ни взялся – стал перед ним нечистый и спрашивает:
– Здравствуй, служивый! О чем горюешь?
– Как мне не горевать, коли третий день с голоду пропадаю.
– Не тужи, это дело поправное! – сказал нечистый, туда-сюда бросился, притащил всяких вин и припасов, накормил-напоил солдата и зовет его с собою:
– В моем доме будет тебе житье привольное; пей, ешь и гуляй, сколько душа хочет, только присматривай за моими дочерьми – больше мне ничего не надобно.
Солдат согласился; нечистый подхватил его под руки, поднял высоко-высоко на воздух и принес за тридевять земель, в тридесятое государство – в белокаменные палаты.