Минуту целую не осушал он глаз,
Повыл, поморщился, сказал «ох!» пять он раз:
— Анафема я будь, с Иудой честь приемлю,
Чтоб с места не сойтить, пусть провалюсь сквозь землю,
Родителя коль мне теперь не очень жаль,
Хоть стар уже он был, и пьяница, и враль,
Что ж делать? Быть уж так, ведь с Богом мне не драться,
Но пивом и вином пришло мне утешаться.
А ты днесь торжествуй, приморская страна,
С небес что благодать тебе така дана!
Гаврилыч, маймисты, прихожи богомолы,
Данилыча друзья, вседневны хлебосолы,
Вы, Красной, Лиговской, Горелой кабаки,
Полольщицы и вы, пьянюги бурлаки,
Ток пива и вина здесь щедро изливайте,
Стаканы, ендовы до капли выпивайте,
Пляшите, пойте все, весельем восхитясь,
Данилыч что теперь уж не покинет нас.
И ты, задушный друг, кабацкий целовальник,
Гортани Ванькиной прелестный полоскальник,
Веселья в знак ему огромный пир устрой
И с пивом свежую ты бочку сам открой.
В воронку затруби, трезвонь в котлы и плошки,
Пригаркни, засвищи, взыграй в гудок и ложки,
Руками восплещи, спустя портки скачи
И радость такову повсюду разомчи!
Тово ль я от тебя, возлюбленный, ждала
За то, что еть себя бесспорно отдала,
Что ласки все мои тебе я истощила,
Рукой твою битку всеночно что дрочила
И в ебле завсегда старалась наблюдать,
Тебе чтоб сладости скорее в чувство дать?
Таким ли вот сие ты платишь награжденьем,
Что, не довольствуясь моей пизды блужденьем,
Другую ты себе ети еще избрал,
Со мной ты, бедною, сожитие прервал.
Пускай хоть не прервал, но точно презираешь.
В пизде ты у другой почаще, ах! гуляешь.
Неужто у нее моей добрей пизда?
Неужто у нее блистает, как звезда,
Что сильно ты в нее и много так влюбился?
Неужто твой в ней хуй отменно заходился
И сладости тебе отменные вливал,
Каких ты никогда, ебя мя, не вкушал?
Неужто у пизды её усы длиннее
И секель моего и лучше, и нежнее,
Неужто более в ней жару и огня?
Неужто подьебать гораздее меня?
И яростней она еще, как я, блужуся?
Ужель совсем пред ней я не гожуся?
Пускай то будет так, и я тебе скверна.
Но, скверной быв, тебе конечно уж верна.
Она же без тебя с другим всегда ебется,
Откуда шанкером и плешь твоя гниется,
И тяжкий купно хуй твой носит хуерык,
Затем что у нее от ебли пиздорык.
Познай, любезный мой, свое ты заблужденье,
Старайся от нее иметь освобожденье.
Я более тебе утех еще сыщу,
Сытей твою битку я еблей насыщу,
Как можно лучше я потщуся работати,
На мне чтобы тебе не много хлопотати,
Скорей еще твоя чтоб полилася кровь.
Почувствуй прежнюю, мой свет, ко мне любовь.
Почувствуй, ах! познай опять то вспламененье,
К котору до сего имел ты отвращенье.
Яви собой опять мне тьму своих утех,
Возобновят кои мне радости и смех,
Презренна быв тобой, которых я лишалась,
Без коих всякий час рвалась и сокрушалась.
Что прибыли тебе меня собой сушить,
Холодностью своей огонь во мне тушить?
Что прибыли, скажи, и чем я прослужилась,
Твою что дружбу зря, с тобою содружилась?
Не ты ль моя беда, не ты ль сурова часть,
Не ты ль моя вина, не ты ль моя напасть?
Ах, ежели сие, так кто ж тому виною?
Не ты ль огонь во мне зажег своей биткою?
Не ты ли сам сперва ко ебле поощрял,
Подсевши близ меня, рукою колупал
В пизде и сделал тем в крови моей движенье,
Подавши повод сам на еблю вожделенье?
Конечно, это так, воспомни сам, мой свет,
Потом и рассуди, винна я или нет.
Я сделалась тебе во всем тогда послушной,
На сердце положась, на нрав великодушный.
Совсем тебе, мой свет, я в руки отдалась,
И воля и покой твоей рукой взялась.
Но ежели меня в свои ты принял руки,
На что ж морить меня теперь со злейшей скуки.
Заставлена теперь тобою я страдать,
Без хуя, бедная, метаться, тосковать.
В неделю я с тобой пять раз лишь уебуся,
А прочие все дни говею и пощуся.
Ах! может ли так жить на свете хоть одна,
Которая б была так мало ебена?
Любовница и так во скуке пребывала,
Потоки горьких слез без хуя проливала.
Коль любишь ты меня, любезный, так люби,
Люби меня, мой свет, и более еби.
Оставь другую ты моей в спокойство страсти,
Во удовольствие моей махони пасти.
Оставь и докажи, что ты всегда правдив,
Язык что у тебя отнюдь совсем не льстив.
Ведь помнишь, предо мной как ты ужасно клялся,
Досыта как меня в день еть ты обещался.
А клявшись предо мной, ты так ли мя ласкал,
Ты так ли припадал, ты так ли лобызал,
Ты так ли целовал, ты так ли мне, ах! зрился,
Каким теперь ко мне ты зверем очутился?
Оставь ж все сие, постыла коль тебе,
Коль зрит соперница подвластным тя себе,
Ебись, неверный, с ней, ебись и насыщайся,
Но злобной от меня ты вести дожидайся.
Кончая на хую моржовом я свой век,
Скажу, что варвар ты, свирепый человек.
Пизду мою, ах! ты не мог вдовлетворити
И тем меня в мой век счастливой сотворити,
Ведь радости мои, утехи все в хую,
Я полагаю жизнь ведь в ебле всю свою,
И всё мое в тоске едино утешенье,
Чтоб хуем дорогим имети восхищенье.
Итак, прошу тебя еще я наконец:
Престань другую еть и чисти мой рубец.
Ах! сжалься на мое, любезный, состоянье,
Пизды моей всяк час на горестно рыданье.
Познай текущий в ней от похоти рассол,
Познай и залупай мне чаще мой подол.
Воззри, любезный мой, как я изнемогаю,
Горю огнем каким и как я содрогаю,
Как еться я хочу, как чешется пизда.
Пришло мне говорить тебе уж без стыда:
Еби меня, утешь, битки твоей хотящу,
Любовным пламенем в пизде к тебе кипящу.
Подай отраду мне, любезный мой, подай.
Забей в меня свой хуй, забей, не вынимай.
Как только первой раз узрел тебя, Феклисту,
Вообразив себе твою махоню мшисту,
И белых лишь твоих коснулся я колен,
Вспылали вдруг муде, елдак мой стал разжен,
Битка моя, вспрыгнув, и с силой необъятной
Ломилась сквозь штаны к твоей шенте приятной,
Багровая вся плешь, и мой раздулся ствол
И из глазу пустил от ярости рассол.
С того часа шентя мое тревожит жало,
Пушистой твой сычуг дерет на части скало,
И нет мудам моим покою никогда,
От вображения хуй ломит мой всегда.
Феклиста, ты, подав тоску моей жердине,
Смяхчись и не оставь меня в сей злой судьбине,
Пиздою ты своей умерь мой тяжкой рык,
Уйми ты щелью мой кровавой хуерык.
Я знаю про тебя: не подлая ты блятка
И часто у тебя с елдой бывает схватка,
И то, что у тебя не малая и пасть,
Но знай, что у меня против ея есть снасть.
Позволь лишь толстого вложить себе шафрану,
То плотно вычищу шестом твою я рану,
Я толсту колбасу в сычуг твой заколю,
Оглоблею в твоем твориле замелю.
Увидишь ты, что я умею как почванить,
Ядреною дудой зачну как барабанить,
Ошмарой пред тобой себя не остыжу,
Как толстую мою кишку в тебя всажу,
Не будешь никогда ты мною недовольна,
Хоть сколько ни ярись, сама ты скажешь: «полно».
Не стану от тебя других скурех я чкать
И свайкой лишь твою литонью ушивать.
За чкваренье не дам я бляткам ни копейки,
Не буду от тебя трясти и малакейки.
О ты, котора мне ети всегда давала,
А ныне презирать хуй мой навсегда стала,
Твоя еще пизда мила в моих глазах,
И хуй мой без нее в стенаньи и в слезах.
Он стал с хуерыком, не знает, что спокойство,
Краснеется всегда, его то в жизни свойство.
Когда тебя я еб, приятен был тот час,
Но ебля та прошла и скрылася от нас.
Однако я люблю пизду твою сердечно
И буду вспоминать ея лощину вечно.
Хоть и расстался я, пизда, навек с тобой
И хоть не тешу хуй, теряю я покой.
Увы, за что, за что мой хуй стал столь несчастен,
За что твоей пиздой толико я стал страстен?
Всю еблю у меня ты отнял, о злой рок!
Хуй будет ввек ток лить, когда ты так жесток,
И после уж его с пиздою разлученья
Не будет он стоять минуты без теченья.
Владычица души, жизнь жизни ты моей,
Позволь несчастному слагати, ах! стих сей,
Позволь мне изъяснить, колико ты прекрасна,
Колико грудь моя тобою стала страстна.
Но стих мой будет слаб, тебя чтоб описать,
Примера нет красе и сил нет изъяснять,
Но только чувствовать приятности удобно
И, чувствуя, стенать и мучиться бесплодно.
Язык немеет мой, и вся пылает кровь.
По членам всем моим рассеяна любовь
И корень свой она внутрь сердца основала,
Чертами страстными в нем зрак твой начертала.
До пупа мне дошла чувствительность сия,
Увы! вот знак тому, зри: рдеет плешь моя,
Ослабши жилы вдруг все стали напрягаться,
Ковчег несчастных муд ко стану подниматься.
Я вижу смерть мою в мучении таком,
Позволь, прекрасная, мне стукнуть елдаком,
Хотя единой раз, меж ног твоих в зарубку.
Ах! сжалься и смяхчи мою тем жестку трубку.
Не мни, чтоб я желал испортить твой рубец:
Я нежно, взяв рукой, вложу в него конец
И, мало двинувшись, вобью и до средины,
Ты скажешь мне сама: оставь муде едины,
А хуй свой весь пехай, сие приятно мне,
Приятней, ах! сто раз, как я еблась во сне.
Но нет, ты жалости в себе не ощущаешь
И нежных слов моих, драгая, не внимаешь.
Но что тому виной, и сам не знаю я,