А сделать образ чей я точно разумею.
Любим девицам я, но ими и презрен,
Всяк волю мне дает, но я и заключен.
Противу естества голодный бодр бываю,
А сытым будучи слабею, унываю.
На троне, на суде и в пропастях живу.
Рождаю я кого, того терзаю, рву.
Позорен именем, необходим делами,
Я грешен, но сижу в беседе и с попами.
Я твари всей отец, но я того и сын,
Притчиной бытия я коего один.
Хожу я в кладези, но их я напояю,
Я смертен, но, как свет стоит, не умираю.
Жечь суют меня в горн, но как меня ни суй,
Я точно все таков, каков и есмь: я хуй.
Ни пифин я, ни рак, ни зверь, ни черепаха,
Жилище мое — тьма, покров на мне — рубаха,
Не можно образ мой существенно списать,
Ниже подробно всех чудес моих понять;
Владычица сердец, я матерь всей природы,
Идут в мои врата все твари и народы.
Собою я сама хоть, правда, подла тварь,
Но перво всех меня целует всякий царь.
Гнушаются все мной, но я небесполезна,
Нельзя меня хоть есть, но вкусом я любезна,
И, тешучи других, я тешу и себя,
Рождаю целости я, целость погубя.
У женщин я живу, мущинами питаюсь,
Рождаю в свет я тех, я кем сама рождаюсь.
Не блещущая я планета иль звезда,
Но прежде всех меня зрит тварь. Но есть пизда.
Я рос и вырос
И на свет вылез,
Но только я не весь внаружу оголился,
Немного лишь с конца из ножи залупился.
Когда ж совсем готов, тоща от молодиц,
А паче от девиц
Любим живу от всех.
Я есмь орех.
Мы в свете рождены, чтоб суетно трудиться,
Сует в нас суета прямая людям зрится;
Мы служим одному без мыслей плешаку,
Мущине лысому, мущине-дураку,
Который лишь живет, в корчмах чтоб прохлаждаться,
Мы, бедные, за ним должны туда ж таскаться,
С наружности стучать и ждать его в дверях,
Доколь он выдет вон, замаран весь в соплях,
И красен, как сукно, и мерзостью рыгает,
Нередко он и нас блевотиной марает.
В презренном завсегда бесприбыльном труде,
Не знаем, нужны ли на свете мы, муде?
Коль есть я в существе, так есть между ворот,
Валит из коих весь и всех чинов народ,
Но входит только внутрь взлизастой в них мущина,
Которой озорник такой и дурачина,
Что трет меня собой в воротах, не глядит
И двум еще слугам толкать меня велит,
Но я не ябедник, во мне та добродетель;
Спроси, пожалуй, всех, бывал ли истец секелъ?
Лежит на мне Ерила,
Я тело оголила
И ноги подняла,
Ярить себя дала.
Тепленька,
Тут мокренька,
Как зачал он юлить,
Как зачал он ярить,
И, выярив сытенька,
Нигде не гомозит,
Нигде не рагозит;
Но погодя свербится,
Еще хочу яриться;
Но ждать до той субботы, хоть хочется и Ване;
Я веник, коим парятся все в бане.
Рукой сперва возьму и влагой помочу,
Потом, поднявши вверх, немного подрочу,
С розмаху ж сунув вдруг, я суну в жерело
До тех пор, как готово уж будет помело.
Дырою девушку на день ее рожденья
Отец и матушка снабдили в награжденье.
Девочка, сидючи на горке, на горе,
Дареной той своей дивуется дыре.
Дивуется, любуется
И телом в нее суется.
— Дыра ты, — говорит, — дражайшая дыра,
На тело мне тебя давно бы вздеть пора,
Но пусть я поблюду; как буду под венцом,
Понравлюсь жениху прекраснее с кольцом.
Ни в сказках рассказать,
Ни в книгах описать,
Какая его сласть,
Коль шорстка с шорсткой сходится,
Того же к ночи хочется
Чрез опыт только знать,
Что нам есть сладко спать.
На дело коль меня когда изготовляют,
То жилу тут мою во влагу полагают,
Хотя без рук, без ног,
Стою, подобно рог,
Я твердость, что огнем бываю горяча,
Горячность пища мне из тела, я — свеча.
Единая для всех, красавица, утеха,
Без коей никогда не можешь пребывать,
И верно я о том скажу тебе без смеха:
Смотри ты первых строк что литеры гласят.
Ходила девушка во храм оракул вопрошать,
Узнать, чем можно ей себя от бледности спасать.
Ей слышится ответ: — К леченью способ весь,
Моя красавица, в начальных буквах здесь.
Полу женску коль случится
От любви занемочь,
Есть тут способ, чем лечиться,
Бредни все другие прочь!
Им избавились уж многи,
Тем лечились сами боги,
Ету болезнь тем лечите:
С буквы П по Е прочтите.
Вот в чем, прекрасная, найдешь ты утешенье,
Единым кончишь сим ты все свое мученье:
Лекарство оное хочу тебе сказать —
И скорбь твою смягчит, и будет утешать.
Со многими уже те опыты бывали,
Единым способом все боли исчезали;
Беды забвенны все в ту сладкую минуту,
Я жизнь уж забывал и всю тоску прелюту,
Узря, лекарство то сколь много утешает;
Есть сладость такова, чего твой дух не знает;
Ты можешь чрез сие лекарство то узнать:
Изволь слова стихов начальных прочитать.
Ай, ay, ахти-хти!
Кабы теперь локтя в три.
Хоть и есть хуй с локоток,
Да и тот стал короток.
Ах, куцы я не пойду,
А в три локтя не найду.
Не найду, ах! я грущу,
Толще хуя не сыщу.
И я с горести, с кручины,
С толстохуевой причины
И столь глупой хлопоты
Проебаю животы.
Хоть всего добра лишуся,
Толстым хуем наебуся.
Разьебусь, млада, я в кровь,
Мне то сделает любовь.
Моя пизда не ребячья.
Хочет хуя жеребячья.
Гренадерских хуя три
Хоть теперь в нее вопри.
Уж терпенья больше нет,
Мне не мил без ебли свет.
Ай, ау, ахти-хти,
Етись хочу хуя в три.
Приди, милый пастушок,
Приди, милый мой дружок,
Утешь горесть ты в пизде,
Я етись хочу везде.
Пастух с радостью предстал,
Весь мой дух вострепетал.
Штаны стал он расстегать,
Хуй претолстый вынимать.
Душа-радость, мой пастух,
Забивай ты в меня вдруг.
Прежде спереди я дам,
Потом сзади приподдам.
Ай, ау, ахти-хти,
Во мне хуй есть локтя в три.
Пизду с жопой хоть сравняй
И муде туда ж впихай.
Пизда р радости играет,
Секель сладость ощущает.
Проливает сладость в кровь.
О! приятная любовь.
Ай! вся горесть уж прошла,
Красна плешь в пизду вошла.
Подвигай, пастух, скорей,
Забивай в меня плотней.
До яиц, милой, сажай
И как можно надсаждай.
Ах, прижмись, мой свет, к пизде,
Шевели, пастух, везде.
Хоть кишки все разъеби
Только ты меня люби.
До пупка, мой свет, достань,
А потом уж перестань.
Вот скажу, что наеблась —
Пизда кровью облилась.
И на секеле потоп,
Не залезет в пизду клоп.
Я молодка, не девица,
С пизды вся сошла площица.
Веселись теперь, пизда,
Полна соусу манда.
Устинья здесь лежит, что в том успех имела,
Что ходючи спала, проснувшися же — ела.
И вечером одним пивищем напилась,
А в пьянстве том, шаля с профосом, уеблась.
Под камнем здесь лежит пизда седая,
Которая шесть раз еблась уж умирая.
Подумай же о сей, прохожий, ты дыре,
Усердно сколь еблась она в своей поре.
Под камнем сим лежит великая жена,
Что смолоду в пизду и в жопу ебена;
Под старость же, когда краса её увяла,
То способы етись другим она давала.
Здесь зрим гроб женщины, с тем в свет произведенной,
Чтоб в жопу и в пизду быть в прах ей разъебенной.
Прохожий, и тебе от оной не уйти:
Она и во гробу велит тебя ети.
Такой лежит здесь муж: когда он умирал,
То хуй его, как рог, в тот самый, час стоял.
Все сродницы к нему проститься собралися,
Которых он ебал и кои с ним еблися.
Одной из них велел к себе он подойти
И, умираючи, еще хотел ети.
Во каких-то случаях мы приводим для слова только то значение, которое оно имеет в текстах настоящего издания. Это касается, прежде всего, слов, приобретающих скабрезный смысл в непристойном контексте, таких, как битка, кутак, свая, салтык.
абшит, абшид — расставание; взять абшит — удалиться от дел, перестать делать что-либо.
авось, авось-либо — может быть.
алчба — голод.
анафема — церковное проклятие; брань, проклятие.
афедрон — зад, задница.
бабон, бубон — желвак, нарыв, опухоль в паху (от сифилиса).
бедство — беда, несчастье.
берце, берцо — нога.
бешмет — стёганый полукафтан; овчинный полушубок.
битка — мужской член.
блато — болоте.
божница — часовня; место с иконами для совершения молитв.
борзо — прытко, бойко.