— Мой боярин Гаврила Олексич, — спокойно ответил Александр, — отправлял лазутчиков к шведскому лагерю. Кораблей у них не полтора десятка, а все пять. И воинов как бы не пять тысяч.
— Брехня! — вскипел Онаний.
Александр поднял бровь.
— Брехня? А слышал ты, боярин Онаний, про письмо Папы Римского к шведскому королю и магистру Тевтонского ордена?
Александр поднял глаза на притихшую толпу, которая жадно ловила его слова.
— Вы слышали про это письмо, новгородцы?
Степан Твердиславович побледнел. На тайных сходах бояре между собой решили молчать о письме Папы Римского, в котором он призывал шведов и немцев объединиться для войны с Русью.
Молчали бояре потому, что надеялись через купцов договориться с Тевтонским орденом и заключить мир. Хотя бы и уступив небольшие земли на западе.
Пора вмешаться, решил Степан Твердиславович и выступил вперёд.
— Про письмо Папы Римского нам известно. Для того и созвали вече, чтобы рассказать о письме всем новгородцам и вместе решить — как быть. Что думаешь ты, князь?
Александр прищурился.
— Я думаю, надо собирать войско и ударить на шведов. Крепость у них только начата, за стенами отсидеться не смогут. Нападём неожиданно, прижмём к реке и одолеем.
Толпа одобрительно зашумела.
— Верно князь говорит! Верно! Собрать войско!
— А если в это время немцы нападут на Псков? — спросил посадник. — Где взять войско для подмоги псковичам?
— У Пскова крепкие стены, — ответил Александр. — Не один приступ можно отбить. А тем временем и мы подоспеем.
Посадник покачал головой.
— Если Псков не устоит, то и Новгороду придётся трудно. Рисковать нельзя. Нам лучше сохранить Псков, чем Ладогу. Ладожская крепость старая, отбить её у шведов обратно будет легко. А Псков — твердыня.
Посадник говорил размеренно, нарочно успокаивая толпу. И толпа слушала и слушалась.
— Если собрать войско и ударить неожиданно, — сказал Александр, — можно разбить шведов на Ижоре. Тогда и Ладога уцелеет, и немцы остерегутся идти к Пскову без шведской подмоги.
— А если войско не успеет вернуться? — возразил посадник. — Или шведы окажутся сильнее? Сам же говоришь, что их чуть ли не пять тысяч.
Он смотрел теперь прямо на князя, а краем глаза следил за боярином Онанием. Онаний опустился обратно на скамью, но сидел, вытянув шею, и в любой миг мог снова вскочить на ноги.
— Вот что я предлагаю, новгородцы! — сказал посадник. — Пошлём князя с дружиной в Ладогу на помощь ладожскому воеводе. С ним отправим новгородских молодцов, кто захочет. А сами отправим послов к магистру Тевтонского ордена и будем копить большое войско. Так и Ладогу защитим, и Пскову сможем помочь при нужде.
— С одной дружиной в старой крепости встречать пятитысячное войско? — побледнев, спросил посадника Александр.
Ты на смерть князя норовишь послать, боярская морда, хотелось спросить ему. Живо вспомнилось, что в молодости боярин Степан сидел в тюрьме у отца Александра — князя Ярослава. Отомстить, что ли, задумал посадник?
Посадник успокаивающе поднял руки.
— Не пойдут шведы на Ладогу, если узнают, что сам князь туда прибыл с подмогой. А если и пойдут — заберёшь из Ладоги войска с воеводой и отступите к Новгороду. А крепость сожжёте, чтобы не досталась шведам.
Александр взглянул на Гаврилу Олексича. Воевода слегка щурился, спокойно слушая посадника.
— А если ты, князь, не хочешь идти в Ладогу, — продолжил посадник, — воля твоя. Тогда уезжай из Новгорода, а мы себе другого князя найдём, сговорчивее.
Так вот для чего всё это затевалось, понял Александр. Чтобы досадить его отцу, владимирскому князю Ярославу. Прилюдно поспорить с Александром, выгнать его и не давать в разорённый татарами Владимир богатую новгородскую дань.
Вспомнил, как в прошлом году, когда гнали с отцом литовцев от Смоленска, Ярослав говорил сыну:
— Всё, о чём тебя прошу — держи Новгород крепко. Не удержишь — всем нам будет худо, сын.
— Ладно, — помолчав, ответил посаднику Александр. — Я обещал защищать Новгород, и от своего слова не откажусь. Пойду с дружиной в Ладогу. Прошу только об одном.
Он повернулся прямо к толпе, не желая даже смотреть на посадника.
— Жена у меня беременная, новгородцы. Вот-вот родит. Оставляю её с вами. Если со мной что случится — вы уж её не обидьте, защитите!
Толпа всколыхнулась. Жёны и дети были у всех, все понимали, что такое — остаться без мужа и кормильца, даже княгине.
— Защитим! — послышались возгласы. — Не обидим!
Александр снова перекрестился на главы собора и поклонился вечу.
— Спасибо, новгородцы! Кто хочет идти со мной на Ладогу — жду вас завтра у княжеского терема. Тронемся оттуда, чтобы не терять времени.
— Возьмите лодки, — предложил Степан Твердиславович. — На них легче до Ладоги доберётесь.
Но Александр мотнул головой.
— Поедем верхом, так быстрее.
Владыка Спиридон сухой подрагивающей рукой благословил князя.
— Спаси и защити тебя Господи! — сказал он тихим, дребезжащим, но ясным голосом.
Князь ещё раз перекрестился, спустился с помоста и надел шапку. Не оборачиваясь, пошёл через толпу к дружиннику, который держал поводья коней.
Глава 7
— Дурак ты, Гореликов! — сказала Женька, щуря хитрые зелёные глаза на солнце.
Мы лежали на горячем песке городского пляжа у высокой зубчатой стены кремля. На Женьке был зелёный купальник под цвет глаз и широкополая шляпа из декоративной соломки, из-под которой во все стороны торчали непослушные рыжие кудряшки.
Рыжих людей часто отличает бледная кожа, которая боится солнца. Но к Женьке это не относилось. Она любила солнце и загорала так густо, что становилась похожей на индеанку. По характеру Женька была настоящим сорванцом — её решительные манеры и бойкий язык отпугивали самых смелых ухажёров.
— Дурак! — с удовольствием повторила Женька и высунула розовый язык.
— Почему? — лениво спросил я, надвигая на глаза шляпу.
Река сверкала под солнцем. У берега с криками и визгом плескалась малышня. Чуть подальше солидно плавали взрослые. Молодые мамы с колясками прогуливались по берегу, стараясь непременно держаться парочками.
— Надо было брать свою Светку за руку и тащить с собой. А теперь сиди тут и думай — с кем она там.
— С чего ты взяла, что я об этом думаю? — улыбнулся я.
— Сам же рассказал!
— Я рассказал, потому что ты пристала, как репей, со своими вопросами. Какая тебе разница — есть у меня девушка, или нет?
— Никакой, — легко согласилась Женька и вытянула стройные загорелые ноги.
Мимо как раз проходила молодая семья. Муж покосился на Женьку, но заметил строгий взгляд жены и отвернулся. Женька засмеялась, показывая белые зубы.
Мы с Женькой познакомились в первый же день моего пребывания в Новгороде. Крепкая девчонка в голубой футболке и коротких шортах выпрыгнула из глубокого раскопа и протянула мне перепачканную землёй ладошку.
— Привет! Я Женя! Помогаю Николаю Лаврентьевичу с находками. А ты из Ленинграда? Как зовут?
— Александр, — ответил я, пожимая руку девушки и стараясь не слишком откровенно заглядывать в глубокий вырез футболки.
Женя расхохоталась.
— Какой важный Александр! Да ещё и в ковбойской шляпе! А где кольты и верный конь?
Ответ про коня вертелся на кончике языка. Но я прикусил этот самый кончик и улыбнулся:
— Верный конь не выдержал долгого пути, а револьверы пришлось заложить в ломбард. Раскоп покажешь? И профессора Ясина.
— Гляди!
Женька гордо показала мне гигантскую прямоугольную яму, глубиной метра четыре, не меньше. Вниз уходили многочисленные приставные лестницы.
— Ничего себе, культурный слой! — присвистнул я.
— Это что! — ответила Женька. — Порой до восьми метров доходит! Хоть на лифте спускайся.
Народу в раскопе было — не протолкнуться! В основном, студенты, но попадались взрослые люди, и даже пожилые. Парни катили тачки с землёй, кто-то равнял лопатами дно раскопа, или отвесные стены. Большинство, сидя на корточках, работали кисточками и детскими совочками.
— Здесь находок — во!
Женька по-мальчишески провела большим пальцем по горлу.
— Видишь сруб?
В дальнем левом углу раскопа на несколько венцов выступал прямоугольный сруб из почерневших брёвен, с прирубленным к нему небольшим помещением.
— Остатки деревянной церкви шестнадцатого века! Сгорела, возможно, при походе на Новгород Ивана Грозного! Так мы внутри и кадило нашли, и серебряный крест, и…
— А где Николай Лаврентьевич? — перебил я болтушку.
Из-за необычного отчества я хорошо запомнил, как звали профессора Ясина.
— Вот же он!
Женька показала на группу людей, которые что-то обсуждали возле остатков деревянного сруба церкви. Среди них выделялся худощавый старик с аккуратно подстриженной седой бородой и быстрыми движениями. Он был похож на полководца Александра Васильевича Суворова.
Я взялся за выступающий над раскопом край длинной лестницы. Женька снова засмеялась:
— Да оставь рюкзак наверху, ковбой! Никуда он не денется!
Снова ковбой, подумал я. Похоже, это прозвище ко мне прилипнет. С другой стороны, на что я надеялся, покупая такую шляпу?
Я сбросил рюкзак на траву возле крепкой деревянной ограды, которая окружала раскоп. Ничего ценного в нём не было — смена белья, несколько книг по истории Ганзейского союза, небольшой запас консервов и скудные гигиенические принадлежности.
Главную ценность — медальон древних пруссов — я носил на шее под рубашкой на крепком кожаном ремешке.
Лестница скрипела и прогибалась. Спускаясь, я искренне порадовался тому, что оставил рюкзак наверху.
Я подошёл к профессору Ясину.
— Здравствуйте! Я Саша Гореликов из Ленинграда. Валентин Иванович звонил вам насчёт меня.
— Гореликов? — обрадовался Николай Лаврентьевич. — Это вы открыли священную рощу древних пруссов? Ай, молодец! Вечером приходите ко мне, расскажете подробно. Хотя, нет! Думаю, ребятам тоже будет интересно послушать. Вот что! В восемь часов вечера проведём вашу