итаться по этажам в поисках палаты Валентина Ивановича?
Женька словно прочитала мои мысли. На этот раз, видимо, для разнообразия, она не стала дёргать меня за рукав, а просто пихнула локтем в бок.
— Идём! Отнесём вещи в общежитие, а завтра с утра приедем.
Тащиться с тяжёлым чемоданом через весь город мне не улыбалось, но вариантов не было. Да и перед Женькой было немного стыдно. Я хотя бы своего декана встречал по его просьбе, а она потеряла полдня просто со мной за компанию.
— Я на вас главному врачу пожалуюсь! — язвительно сказал я медсестре.
Медсестра задумчиво подняла глаза к белому больничному потолку, словно пытаясь определить — откуда идёт странный звук моего голоса.
— Саша! — прошипела Женька.
Я снова подхватил осточертевший чемодан, и мы вышли на улицу.
До общежития пришлось добираться тремя автобусами с пересадкой — слишком неудобно оказались расположены маршруты общественного транспорта. В принципе, это было логично — студенты редко ездят в больницу. Просто нам с Женькой так «повезло».
— Давай оставим чемодан в «камералке», — предложила Женька, когда мы поднялись по бетонным ступенькам в холл.
Но я отрицательно покачал головой. Фанерная дверь «камералки» запиралась на хлипкий замок, который запросто открывался, если дверь просто неосторожно толкали плечом. На экспонаты никто не покушался, но фирменный заграничный чемодан вполне мог привлечь чьё-то внимание. И что я потом скажу в милиции?
— Отнесу в комнату, — сказал я Женьке. — Запихну под кровать, а завтра отвезу в больницу.
Женька пожала плечами.
— Как хочешь, — равнодушно сказала она. — А я ещё поработаю.
После того, как я съездил к Свете, мы с Женькой незаметно перестали гулять по вечерам. А может, Николай Лаврентьевич, и вправду, взвалил на Женьку слишком много работы.
Я втащил чемодан по лестнице на второй этаж. Ручка к этому времени так сильно врезалась в ладонь, что на коже появилась глубокая синяя борозда. Ремень сумки сползал с плеча, мне всё время приходилось его поправлять.
В комнате никого не было — мои соседи ещё не вернулись с раскопа. Я бросил сумку на кровать. И тут онемевшие пальцы правой руки разжались. Чемодан грохнулся на пол и неожиданно раскрылся. На пол вывалились вещи, веером разлетелись по полу какие-то бумаги.
Одна из бумаг подлетела прямо к носкам моих ботинок. Это была чёрно-белая копия письма, которое пропало из архива в Балтийске.
Прибыв в Новгород, Александр не терял времени. В короткий срок были собраны боярские дружины, которые перешли в безраздельное подчинение князя. Александр действовал решительно, новгородский посадник Степан Твердиславович во всём его поддерживал. И те бояре, которые опасались усиления князя, волей-неволей попритихли.
Всё-таки, немцы сейчас жгли и опустошали их земли. Да и неудача посольства к Тевтонскому ордену хорошо отрезвила бояр. Все понимали, что с орденом мирно договориться не получится. Немцы нацелились на Новгород, и остановить их можно было только силой.
Готовые к выступлению боярские дружины стягивались к Городищу, на котором, по обычаю, стоял терем князя. Городище находилось за городской чертой Великого Новгорода. Тем самым как бы подчёркивалось, что князь — сам по себе, а Новгород — сам по себе.
Но сейчас городская жизнь словно переместилась от Святой Софии на широкий двор княжеского терема. Сюда чуть ли не каждый час прибывали вооружённые отряды, обозы с припасами и сеном для лошадей.
Посоветовавшись со Степаном Твердиславовичем, Александр не стал собирать городское ополчение. Смысла в этом не было — мужики плохо вооружены и не привыкли драться. Да и коней на всех не хватало, а сёдел — и тем более. Такое большое войско стало бы слишком медленным и неповоротливым. Его легко было разбить на стоянке или переходе.
Кроме того, воевать пока приходилось на своей земле. А значит — вся тяжесть прокорма войска ложилась на разорённые орденскими отрядами новгородские деревни.
Да и уводить большое войско из Новгорода было опасно — тевтонские рыцари могли в любой момент ударить по самому городу.
Поэтому, собрав только хорошо вооружённые боярские дружины, Александр выступил против разрозненных немецких отрядов, которые опустошали новгородские земли.
К этому времени тевтонские рыцари разорили все земли по реке Луге и заняли городок Тёсов, всего в тридцати верстах от Новгорода. Главной опорой немецких отрядов была только что построенная деревянная крепость в городке Копорье, недалеко от побережья Балтики.
Выступив из Новгорода, дружина князя Александра первым делом ударила на Тёсов. Земляные укрепления городка не могли сдержать неожиданный натиск. Немецкий отряд был застигнут врасплох и весь перебит, а войско Александра быстрым маршем пошло вниз по течению Луги, отбивая прибрежные деревни.
Часть воинов погрузились на захваченные лодки, другие двигались по обоим берегам реки, ведя в поводу свободных лошадей. Войско продвигалось быстро, останавливаясь только на короткий ночной отдых.
Немецкие отряды торопливо отступали к деревеньке Нарве и Копорью, не зная — куда именно ударят русские войска.
В середине августа Александр неожиданным маршем увёл дружину с берегов Луги. Всего за сутки прошёл двадцать пять вёрст по лесным тропам и через день неожиданно появился под стенами Копорья.
— Хорошо построили, удобно.
Гаврила Олексич спрыгнул с седла. Отбиваясь ладонью от настойчиво жужжащих комаров, подошёл к костру. Встал в клубах дыма, прищурил глаза.
— Со стороны речки идти — завязнем. Стрелами со стен перебьют. Надо в обход и бить с северной стороны. Там ров и стена.
Не доверяя дозорным, Гаврила Олексич сам объехал крепость. Немцы успели поднять башни и укрепить стены. Но кое-где наверху не были готовы помосты для лучников, и ров ещё не углубили.
Александр задумчиво строгал ножом ветку. В котле на огне булькала мясная похлёбка — днём дружинники спугнули в лесу кабаниху с поросятами. Не слезая с сёдел, копьями и стрелами забили добычу.
Яков, не встревая в разговор, помешивал варево длинной деревянной ложкой. Он свою работу знал — всюду следовать за князем, следить, чтобы тот был сыт. А при угрозе — отдать жизнь. Вот и сейчас длинный меч Якова стоял под рукой, прислонённый к толстому еловому стволу.
Доварив похлёбку, Яков наполнил деревянную миску, положил большой кусок тёмного кабаньего мяса. Отрезал крошащийся ломоть ржаного хлеба и протянул миску князю.
Александр молча мотнул головой в сторону Гаврилы Олексича. Яков, не споря, протянул еду боярину, а сам достал из седельной сумы вторую миску.
Гаврила Олексич сел на поваленное бревно. Вытянув длинные ноги в высоких кожаных сапогах, принялся шумно хлебать горячее варево. Вокруг горели костры, лениво перекликались усталые голоса — новгородская дружина отдыхала перед завтрашним боем.
Все понимали, что Копорье брать надо. Здесь главная опора тевтонского ордена, сюда немецкие рыцари свозили все припасы из разорённых деревень.
Александр заточил ветку и воткнул её в землю.
— Олексич, скажи лучникам, чтобы мотали паклю на стрелы. Ветер с моря — оттуда и пойдём. Зажжём стену и башни, а потом возьмём приступом.
— Припасы жалко, — возразил Гаврила Олексич. — Всё сгорит в пожаре. Да и крепость хорошая. Здесь бы свой отряд посадить.
Александр сжал губы.
— Припасов жалко, а люди важнее. Нам ещё Псков отбивать. Ударим с двух сторон, чтобы огонь тушить не успевали, подожжём стены. Немцы сами из крепости выйдут, деться им некуда.
Князь пристукнул тяжёлой рукояткой ножа по заострённой ветке, глубже вгоняя её в мягкую лесную землю, и повторил:
— Пусть мотают паклю на стрелы.
Гаврила Олексич кивнул.
Яков протянул князю миску с похлёбкой.
Глава 14
Чёрт! Только этого мне не хватало!
Я бросился собирать выпавшие из чемодана вещи. Сам чемодан положил на кровать. Элегантный снаружи, внутри он был отделан ярко-зелёной клетчатой подкладкой. Странное решение! Но, возможно, это было сделано для того, чтобы поднимать настроение владельцу чемодана?
До прихода ребят оставалось около получаса. Сначала я пытался складывать вещи аккуратно и логично. Но потом сообразил, что Валентин Иванович всё равно заметит, что чемодан открывали. Тогда я сложил вещи, как придётся, и сосредоточился на бумагах.
Говорят, что читать чужие записи некрасиво, но сейчас был не тот случай. Копия пропавшего в Балтийске письма доказывала, что забрал его именно Валентин Иванович. Я был бы дураком, если бы не попытался выяснить — зачем он это сделал.
Большинство записей касалось розысков медальона прусских вождей. Как я и думал, Валентин Иванович прошёл тем же путём, что и я в своё время. Он тщательно изучил все доступные архивы и пришёл к выводу, что медальон может находиться в священной роще пруссов.
Вот только верное местоположение рощи он определить не мог, пока я ему не подсказал.
Из бумаг было понятно, что Валентин Иванович тщательно проверил мои выводы. И обнаружил единственное уязвимое место.
Дело в том, что в поисках священной рощи пруссов я опирался на исследования немецкого археолога Фридриха Демма. Фридрих Демм изучал древних пруссов и в начале сороковых годов двадцатого века собирался проводить раскопки в окрестностях Кёнигсберга.
На своё несчастье Демм не только увлекался археологией, но и был социалистом. За это его арестовали и казнили в тюрьме гестапо перед самой войной.
Записи Демма были конфискованы «Аненербе» — нацистской организацией, которая занималась изучением «наследия германских предков».
Когда в апреле сорок пятого года советские войска подошли к Берлину, директор отдела раскопок «Аненербе» Освальд Шляйф застрелил свою жену и двоих детей и сам покончил жизнь самоубийством. После его гибели пропала большая часть архива «Аненербе». В том числе, и записи Фридриха Демма.