— Андрей Сергеевич? Это Гореликов, из Новгорода. Ключ у меня.
Из милиции так и не позвонили. Поэтому через пару дней я решил навестить избитого монаха в больнице.
Женька утром ушла в институт, а я поехал автобусом в больницу. Пропустили меня без проблем. Медсестра за стойкой регистратуры равнодушно выслушала мои объяснения и подсказала, как найти отделение хирургии.
Монах неподвижно лежал в кровати. Его переодели в полосатую больничную пижаму. Голова была забинтована, повязка охватывала и нижнюю челюсть. Из-под белых бинтов во все стороны торчала частично выбритая борода. Видимая часть лица была похожа на один большой многоцветный синяк. Но опухоль уже начала спадать.
— Здравствуйте! — сказал я.
Придвинул к кровати стул и уселся на него.
Монах закрыл глаза и снова открыл. Несмотря на побои, взгляд у него был ясный и спокойный.
— Ключ у тебя? — тихо спросил он.
— У меня.
Я хотел показать монаху ключ, но он движением руки остановил меня.
— Сможешь сберечь его? И передать потом… дальше?
— Вам его тоже передали? — вместо ответа спросил я.
Монах снова закрыл и открыл глаза.
— Отец. А ему — дед.
Он помолчал.
— Этот ключ принадлежал князю Александру Невскому? — снова спросил я.
— Да.
— Почему вы отдали его мне?
Монах двинул краешком разбитых губ. Выглядело это жутко, и я не сразу сообразил, что он пытается улыбнуться.
— Некому больше. Один я. И осталось недолго.
— Почему недолго? — попытался я подбодрить монаха. — Избили вас, конечно, сильно. Но врачи вылечат.
— Не вылечат. Болезнь у меня. Хорошо, если полгода протяну.
Я не знал, что сказать. Просто от всего сердца сочувствовал ему.
— Почему вы хотите отдать ключ мне? — спросил я.
— Ты знаешь о нём. И понимаешь, как это важно.
Монах отвёл взгляд от меня и посмотрел в белый больничный потолок.
— Семьсот лет… Не потеряли. И ты не потеряй. Господь поможет.
Я видел, что ему очень трудно говорить.
— Можно я ещё приду, позже? — спросил я. — А вы расскажете мне историю ключа.
Монах ничего не ответил. Только закрыл глаза и чуть заметно кивнул.
Выйдя из палаты, я отыскал врача. Он сидел в ординаторской и заполнял карточки. Слева от врача стояла кружка с остывшим чаем.
— Скажите, я могу чем-то помочь? — спросил я.
— А вы родственник?
Я покачал головой.
— Нет. Это я отбил его у хулиганов.
Врач почесал ухо кончиком карандаша.
— Повреждения средней тяжести. Но полечим.
— Надолго он здесь?
— Ещё недели три, может, дольше. Посмотрим, понаблюдаем.
— Он говорил про какую-то серьёзную болезнь…
Врач с сомнением взглянул на меня.
— Сделаем анализы.
— Может быть, понадобятся какие-то лекарства, — не унимался я.
— У нас всё есть, — оборвал меня врач. — Но если что-то потребуется, я вам сообщу. Оставьте номер телефона на посту.
— Спасибо, — кивнул я и вышел из ординаторской.
Остаток недели мы провели с Женькой. Ей удалось отпроситься в институте, поэтому мы целыми днями гуляли по городу, спускались к холодному Волхову и ели мороженое в кафе.
Когда шёл дождь, мы сидели дома — слушали музыку, или просто болтали. Разговаривать с Женькой было легко — она умела внимательно слушать, никогда не тянула одеяло на себя и не высказывала категоричных суждений. А ночами…
Чем ближе подходило время отъезда, тем больше я понимал, что не хочу расставаться с Женькой.
В один из дней в гастроном завезли апельсины — ярко-оранжевые и ароматные. Мы купили два килограмма.
Вечером мы ели один апельсин на двоих — так нам казалось вкуснее — и я спросил Женьку:
— Поедешь со мной в Ленинград?
Женька замерла, глядя на меня.
— А моя учёба?
— Переведёшься к нам в университет. Я договорюсь в деканате.
В том, что мне удастся договориться с Виталием Ивановичем, я не сомневался.
— Саша, ты серьёзно? — тихо спросила Женька, по-прежнему не отводя от меня взгляд.
— Абсолютно серьёзно, — кивнул я.
Женька осторожно улыбнулась.
Глава 26
— Явился, гулёна! И где только шастал неделю, кот блудливый?
Ирина Васильевна, ворча, открыла дверь и впустила нас в квартиру. Вид у старушки был грозный, но в морщинах пряталась усмешка. Или это мне почудилось?
— Да ещё и девчонку с собой привёз!
Женька растерянно посмотрела на меня. Я поставил на пол её чемоданы и сжал холодную Женькину ладошку.
— Ирина Васильевна, это — Женя. Мы с ней…
— Ай, молодец! — перебила меня Ирина Васильевна.
И повернулась к Женьке.
— Раздевайся, красавица! Пойдём на кухню, ужин готовить. Да и поболтаем по-женски. А то с твоего студента что взять? Если и придёт — так закроется в комнате и всё бумажками шуршит. Или храпит.
— Ничего он не храпит, — в смятении сказала Женька, снимая пальто.
— Храпит, храпит, — отмахнулась Ирина Васильевна. — Я всё слышу, у меня сон чуткий.
Взяв Женьку за руку, она практически потащила её на кухню. Женька оглядывалась на меня, а я только улыбался до ушей.
— Ирина Васильевна! — окликнул я. — Мы тут продуктов купили.
— Ну, так и положи их в холодильник, — уже из кухни ответила хозяйка. — Не помнишь, где он стоит?
Я только успел выгрузить купленные продукты в холодильник, как Ирина Васильевна снова окликнула меня:
— Опять тебе звонили! Этот, строгий. Два раза! Всё спрашивал: «Где Гореликов?» А я почём знаю?
Мне очень хотелось задержаться в Новгороде хотя бы ещё на неделю. Поближе познакомиться с родителями Женьки и ещё раз поговорить с избитым монахом.
Но Андрей Сергеевич не дал мне это сделать. Узнав, что ключ у меня, он потребовал, чтобы я немедленно возвращался в Ленинград. Мне удалось протянуть неделю только под предлогом возможного вызова в милицию.
Впрочем, в милицию меня так никто и не вызвал. Видимо, избитый монах ничего не сказал следователю. И заявление писать не стал.
Поэтому, как только прошла неделя, Андрей Сергеевич снова позвонил и категорически потребовал, чтобы я ехал в Ленинград.
Женька, конечно, слышала все наши телефонные разговоры и, наверняка, строила догадки. Но ни о чём не спрашивала. Куда больше её волновало то, как родители отнесутся к известию о её отъезде в Ленинград вместе со мной.
Казалось бы, что сложного в этой проблеме? Я вполне мог уехать познакомиться с родителями Женьки и уехать один. А она постепенно подготовила бы свой отъезд.
Но такой вариант мы не обсуждали, и даже не думали о нём. Едем вместе, и точка!
Видимо, наша уверенность так подействовала на родителей Женьки, что Николай Евгеньевич и Светлана Игоревна даже не спорили. Только спросили, где мы собираемся жить, и что станет с Женькиной учёбой. Я прямо при них позвонил Валентину Ивановичу и договорился о том, что Женьку зачислят в нашу группу.
Наверное, Валентин Иванович по моему голосу догадался, что дело очень срочное.
Уже на следующий день мы с Женькой сели в ленинградский поезд.
Я снял трубку и набрал номер.
— Андрей Сергеевич? Это Гореликов. Я в Ленинграде.
— Ну, наконец-то! — с явным облегчением ответил Андрей Сергеевич. — Значит, так, Александр! Слушайте меня внимательно. Завтра, ровно в десять часов утра жду вас на Литейном, четыре. Пропуск будет заказан, вас проводят. И не забудьте захватить с собой ключ!
— Хорошо, — ответил я, и Андрей Сергеевич повесил трубку.
После ужина, который за разговорами затянулся за полночь, мы с Женькой ушли в свою комнату. Женька внимательно оглядела скудную обстановку и незаметно вздохнула.
А я собрался с духом.
— Женя, я должен кое-что тебе рассказать.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Многого сказать не могу — это не мои секреты. Но общее представление у тебя должно быть.
Опуская множество деталей, я рассказал Женьке о том, что сотрудничаю с КГБ в поиске редких исторических артефактов. Упомянул и о роли Ганзы, точнее — современных последователей этого древнего союза.
Женька внимательно слушала и не перебивала.
— Получается, тебе предложили сотрудничество потому, что ты — уникальный специалист? — наконец, спросила она. — В двадцать два года?
В её голосе не было недоверия, просто вопрос. Но ответить на него было невероятно сложно.
Я развёл руками.
— Выходит, так. Хотя, я сам не понимаю, как это получилось.
— Зато я понимаю, — сказала Женька. — Я сразу почувствовала, что ты — особенный. И влюбилась.
Она сказала это без всякой позы, просто констатируя факт.
— Знаешь, когда ты уехал, я надеялась, что мы ещё увидимся. А потом, в музее… Меня никто не отправлял на встречу с тобой. Я случайно подслушала разговор и сама напросилась.
Ну, что тут скажешь?
Я обнял девушку и поцеловал её. Губы Женьки ответили на поцелуй.
— Я буду тебе помогать, Саша, — прошептала она. — Чем смогу.
Ровно в десять часов утра я был на Литейном, четыре. О здании, в котором теперь располагалось управление КГБ, по Ленинграду ходило множество легенд. Говорили, что строилось оно заключёнными, а для облицовки фасада использовались гранитные могильные плиты с ленинградских кладбищ. Ещё поговаривали, что из здания есть тайный ход под руслом Невы и ведёт он прямо на другой берег, к тюрьме «Кресты».
На входе у меня забрали паспорт. Затем молчаливый сотрудник в штатском долго вёл меня по коридорам, мимо бесчисленных дверей. Я понимал, что за этими дверями скрываются обычные кабинеты и лаборатории. Здание совершенно не выглядело зловещим, но по спине то и дело побегал холодок. Лабиринт коридоров казался бесконечным. Я понял, что ни за что не выберусь отсюда без посторонней помощи, и сердце сжалось.
Наверное, так чувствовали себя те, кому не посчастливилось попасть сюда хотя бы на допрос. О чувствах арестантов я даже не хотел догадываться.