Стоял май – беспокойный месяц. В мае меня всегда охватывала странная тоска, может быть, потому что в мае я чуть не погибла в детстве и эти переживания накладывались на подсознание? Мне было лет семь, май выдался очень теплый, мы купались, и я едва не утонула.
В мае я часто плакала без причины, много бродила по улицам, сторонилась людей – мне хотелось побыть одной. А на этот раз, наоборот, меня охватило желание побыть среди людей, шума, с кем-нибудь пообщаться, отвлечься от своих мыслей… От грустных мыслей об умерших родителях, о друзьях и родственниках, оставшихся в России…
Я вышла на рю Пигаль и решила зайти в кафе. В кафе было многолюдно, все столики оказались заняты. Я хотела было уйти, но заметила, что за угловым столиком сидит одна девушка. Я подошла к ней, спросила, свободно ли место. Девушка посмотрела на меня и сказала на чистейшем русском языке:
– Да, свободно. Я рада встретить свою соотечественницу.
И как она угадала? Я села напротив и, в свою очередь, посмотрела на нее. Она была хорошо одета, я бы сказала, изысканно, молодая – лет двадцать пять – двадцать шесть, около правого глаза родинка, глаза большие, бездонные.
– Как давно вы в Париже? – спросила я.
– Недавно приехала. – И она замолчала, видимо, не желая распространяться на эту тему. Но после затянувшейся паузы спросила: – А вы?
– Я живу здесь. Эмигрировала из большевистской России в восемнадцатом году, вышла замуж за француза.
Легкая улыбка скользнула по ее губам.
– Стало быть, у вас все хорошо? Жизнь налажена, и катастроф, как в России, не предвидится?
Я смутилась.
– Слава богу, не жалуюсь. У меня растет чудесная дочка. Ей пять лет. Замечательный муж. Вот только мои родители… Они погибли. Там.
Лицо моей собеседницы посуровело, она нахмурилась и погрузилась в свои мысли.
Подошел официант. Я сделала заказ, и он удалился.
– В вашей жизни тоже много утрат? – сочувственно спросила я.
– Моя биография так трагична, что я не хотела бы распространяться об этом, – проговорила девушка. – Есть вещи, о которых лучше забыть и не возвращаться к ним. Надеюсь, вы меня простите.
– Конечно, – поспешно сказала я. – Вы позволите узнать ваше имя?
– Ариадна.
– Красивое имя. В детстве я очень любила миф о Тесее и Ариадне. Переживала за Тесея, все хотелось, чтобы он скорее выбрался из лабиринта, а не оставался там с этим ужасным Минотавром. У меня была чудесная книжка с картинками, которые я любила разглядывать, мне ее подарила мама… – Я замолчала, на меня нахлынули воспоминания – жгучие, болезненные.
– Сейчас мы все в одном большом лабиринте, – тихо сказала моя новая знакомая. – И как оттуда выбраться – никто не знает. Страшный кровавый лабиринт, и нет никаких нитей Ариадны.
– Может быть, они все-таки есть? – робко возразила я.
Мои слова возымели странное действие. Ариадна рассмеялась, ее глаза заблестели.
– Может быть…
Официант принес салат и мясо кролика, тушенное с травами. Перед Ариадной стояла только чашка кофе, и я заметила, как она посмотрела на еду и быстро отвела взгляд.
– Позвольте мне угостить вас ужином.
– О нет, я совершенно не хочу есть, – торопливо сказала она.
Но я настаивала, и Ариадна согласилась. Вскоре ей тоже принесли мясо и салат. Мы ели в молчании. Я заказала бутылку вина, но голоса в кафе становились все громче, гвалт, смех заглушали голоса.
– Давайте выйдем на улицу, – предложила я. – Я знаю одно замечательное место, где мы можем посидеть, и нам никто не помешает. Или вы торопитесь домой?
– Нет, не тороплюсь, нисколечко.
Мы вышли на улицу. Теплый майский воздух после прокуренного помещения показался райским ветерком. Я взяла с собой бутылку вина и тайком прихватила бокалы. Мы свернули в маленький сквер и сели на парапет.
– Какая дивная ночь! – пробормотала Ариадна. – Боже! Звездное небо! Я уже сто лет не смотрела на небо. Вернее, смотрела, но не замечала.
Небо действительно было роскошное: с крупными звездами, как мягкий бархат. Мы сидели на парапете и пили вино, которое было таким вкусным, что казалось, я не пила ничего подобного. Или к этому располагала романтическая обстановка? Все представлялось возвышенным и замечательным…
Мы сидели и большей частью молчали, иногда обменивались ничего не значащими репликами. Потом Ариадна рассказала мне о женихе, которого убили во время штурма Зимнего. Она мучилась от того, что не любила его, и казнила себя за это.
У меня вдруг возникло странное ощущение, что мы не в Париже, а все еще в России. Дома. Сидим и болтаем, как две подружки. И вся жизнь у нас впереди.
– Вы надолго во Франции? Приехали насовсем?
Ариадна задумчиво посмотрела на меня. О, какие огромные печальные глаза у нее были!
– Не знаю, – ответила она. – Я хотела бы здесь остаться, но не знаю, получится ли…
– Почему же не получится? – заговорила я торопливо. – Я помогу вам устроиться. Помогу найти работу, недорогое жилье…
Почему-то мне очень хотелось, чтобы Ариадна осталась. Мы могли бы стать подругами, ходили бы вместе в театры, кафе, синема. Все-таки я здесь была довольно одинока…
– Не в этом дело. У меня есть дела, – туманно сказала Ариадна. – И я непременно должна их завершить.
Мне ужасно хотелось спросить, что за дела, но я боялась показаться навязчивой.
– К сожалению, я не могу рассказать подробности, это не мой секрет, – предупредила мои вопросы Ариадна.
– Да-да, конечно, – сказала я несколько раздосадованно. – Значит, вы не можете остаться во Франции? Или все-таки передумаете?
Она задумчиво смотрела на меня.
– Вряд ли у меня есть выбор. Простите, вы так добры. Но…
– Это ваша жизнь, – сказала я несколько сухо. – Вам решать, я всего лишь сторонний наблюдатель.
– Я рада, что вы меня понимаете. Расскажите о себе.
Я растерялась от неожиданной смены темы.
– Да, собственно, рассказывать нечего. Приехала во Францию я после смерти родителей. Была совсем одна. Пошла работать в шляпный магазин, там меня увидел Франсуа, мы поженились, родилась дочка. Ей пять лет. Кажется, я вам уже об этом говорила. Собственно говоря, все… Может быть, на старости стану писать мемуары о России, – пошутила я.
Но правда состояла в том, что мне ужасно не хотелось возвращаться в свое детство и юность. Я сознательно запретила себе думать об всем, что осталось на родине. Это было болезненно. После воспоминаний мне всегда хотелось плакать, и я долго не могла успокоиться. Но я не хотела волновать мужа и дочку, поэтому запретила себе думать о прошлом. Прошлое для меня все равно что умерло. Может быть, когда-нибудь я дам себе волю, и моя память начнет развертывать длинный свиток… Но не сейчас.
– Я вас понимаю, – задумчиво сказала Ариадна. – Вам просто многое не хочется вспоминать. Я угадала?
Я закусила губу.
– Да. Это ужасно – вспоминать о голоде, смерти родителей, трупах на улицах, о том, как…
Ариадна положила свою руку на мою.
– Не надо. Я все понимаю. Скажите, а у вас было такое чувство, что вы прошли мимо чего-то огромного и значительного, того, что могло бы полностью перевернуть вашу жизнь? – неожиданно спросила она. – Но тогда вы еще в полной мере это не осознавали, не понимали, насколько это было значимое. А сейчас вас мучает сожаление о несбывшемся, о том, что могло быть.
– Нет. Такого не было.
Ариадна помолчала какое-то время и тихо проговорила:
– У меня – было. Его убили. Он был поэт, и поэт замечательный…
Меня, конечно, разбирало любопытство: кто он, но я понимала, что не могу задавать такие вопросы, это было бы слишком неделикатно.
Я предложила Ариадне пожить у меня, пока муж в командировке, заверила, что она меня ничуть не стеснит, что я буду рада помочь своей соотечественнице.
– Что ж! Может быть, так будет и лучше… – ответила она.
Мы зашли в отель, в котором она остановилась, – отель находился неподалеку от сквера, где мы распивали вино, забрали ее вещи – небольшой чемодан, в котором умещалась вся поклажа Ариадны, и поехали ко мне.
Я была взволнована, я надеялась, что смогу уговорить свою новую знакомую остаться во Франции, что мы подружимся и мне будет не так тоскливо.
Няня очень удивилась, когда я вернулась домой не одна, но ничего не сказала, просто с любопытством уставилась на гостью. Мне это не понравилось, и я отослала ее, а сама провела Ариадну в гостевую – светлую просторную комнату, выходившую окнами во двор.
Она стояла посередине комнаты с чемоданом в руке, и мне показалось, что она такая несчастная и измученная, что от жалости у меня защемило сердце.
«Сколько же ей пришлось вынести за все это время? – мелькнуло у меня в голове. – Бедная Ариадна, и бедные все мы, хлебнувшие горя в период жесточайшей катастрофы, которая случилась у нас на родине».
Я невольно поддалась порыву и обняла Ариадну за плечи.
– Все будет хорошо, вот увидите! – воскликнула я.
– Сомневаюсь, – тихо сказала Ариадна – Хотя возможно все. И счастливый конец пока никто не отменял.
Она говорила загадками, я ее не понимала, она поднимала во мне волну жгучего интереса. Было очевидно, что у нее на душе какая-то тайна. И эта тайна преследует ее, не дает покоя…
– Я оставляю вас, отдыхайте. Приятных снов! – пожелала я.
– Спасибо. Вы очень добры.
Когда я минут через двадцать вернулась к двери – я хотела спросить, как она и не нужно ли ей чего-нибудь, – то услышала сдавленные рыдания и не решилась нарушить уединение моей загадочной гостьи.
Наутро Ариадна выглядела спокойной и отдохнувшей.
– Как спалось? – спросила я.
– Замечательно. Давно я так безмятежно не отдыхала, – улыбнулась она. – Спасибо вам.
– Сейчас будем завтракать. Кофе, джем, булочки с маслом, яйца, ветчина.
– О, прямо королевский завтрак!
Она тут же осеклась, а я поняла, какая бездна пролегла между нами, жителями Европы, и теми, кто живет в России. Мне повезло, я не застала голодные годы.