Ариадна прекрасно понимала свою несовременность в этом вопросе, когда все кругом либо замужем, либо кричат об «эмансипэ», а она, как гордая холодная весталка, отворачивается от мужчин, презирая восторги страсти. Правда, сейчас время тяжелое – революционное. Не до любви. Хотя о чем она говорит? Напротив, все напропалую крутят романы, влюбляются и проповедуют теорию свободной любви. Но нет, это не для нее! Ей нужно настоящее светлое чувство, которое перевернет всю ее жизнь. При этих мыслях Ариадна сердилась на саму себя.
А теперь Гумилев! Нет, нет, она не может в него влюбиться!
Ариадна легла в постель, но долго не могла заснуть, смотрела в потолок, и ей казалось, что по нему проносятся тени диковинных животных – жирафов, леопардов, газелей…
На следующий вечер поэзии она все-таки пришла, и пришла заранее, хотя и ругала себя за то, что поддалась порыву. «Надо было остаться дома. К чему приведет это знакомство? Он же поэт!» – говорил кто-то внутри нее. «И замечательный поэт! – возражал другой внутренний голос. – Сходи еще разочек, послушай его стихи, будет о чем вспомнить в старости, как говорила мамина двоюродная сестра Варвара Николаевна, сменившая трех мужей и десяток любовников».
Ариадна сидела сбоку от сцены и чувствовала, как гулко колотится сердце… От чего?
Она сняла шляпку, и густые волосы рассыпались по плечам.
Раздавались возгласы, смех, зрители застучали ногами и захлопали в ладоши, призывая начать вечер. Один за другим выходили поэты, но Гумилева не было. Не смог? Забыл? Уехал? Ариадна ощутила досаду.
«Может, встать и уйти?» – подумала она. Но, повернув голову, увидела, как Гумилев пробирается к сцене. Он наткнулся на нее взглядом, и его лицо осветила улыбка. Гумилев кивнул ей, в ответ Ариадна робко улыбнулась. Ее охватило волнение.
Гумилев начал читать стихи. Он сдержал свое обещание и читал действительно лишь для нее. Распевно, полуприкрыв глаза. Когда он открывал глаза, то неотрывно смотрел на Ариадну. Ей казалось, что все замечают его особое внимание к ней, и она ощущала от этого неловкость. Когда же их взгляды встречались, она отводила глаза. В его глазах полыхал отблеск абиссинских ночей, жар Африки, нежность и страстность.
«Боже, – думала Ариадна, – какие поэтические страсти! Какой накал!»
Ритм, мелодичность стихов постепенно увлекли ее, она поймала себя на том, что раскачивается в такт и, прикрыв глаза, отстукивает ритм ножкой. Было впечатление, что стены зала раздвинулись и они не в холодном промозглом Питере, а там, в Африке, лежат в шатре, над ними звездное небо, рядом – костер и тысяча тревожных волнующих звуков, не похожих на звуки города.
Оглушительные аплодисменты, и все закончилось. Люди поднимались, двигали стулья, шумели.
Гумилев подошел к ней.
– Я страшно боялся, что вы не придете!
Ариадна опустила глаза.
– Я хотела еще раз услышать вас…
И снова прогулка-круженье по городу. И когда огромный Питер стал таким маленьким? Они выходили к Мойке и снова ныряли в лабиринты дворов. И когда он произнес тихое, настойчивое: «Пойдем», – она мгновенно откликнулась: «Да». Он взял ее руку и поцеловал.
Как Ариадна очутилась в гостиничном номере, она не помнила. Отметила только, что бледные розы на обоях точно такие, как приносил когда-то давно Виктор. Ее пальцы дрожали, когда она расстегивала платье, сражаясь с застежками.
Ариадна поймала себя на мысли, что цепляется за ничего не значащие детали, чтобы заслониться от главного – вот сейчас она проведет свою первую ночь с мужчиной. Было страшно, в голову лезли глупые мысли. Не будет ли она потом раскаиваться?
Ариадна подумала, что относится к этому как к научному эксперименту – без эмоций и чувств. Но если говорить по правде, иногда, проводя эксперимент, она волновалась куда больше, чем сейчас. Это страсть? Зов плоти? Но она ничего не ощущает!
Гумилев исчез в ванной комнате, Ариадна подобрала одежду, лежавшую на полу, и аккуратно сложила на стул, потом легла на кровать в позе а-ля Венера Джорджоне. Неожиданно она подумала, что лежит, как овца на заклание, и ее разобрал смех.
Гумилев вышел из ванной комнаты. Он по-прежнему был одет, только снял верхний сюртук и расстегнул воротничок. Увидев Ариадну в позе Венеры, поэт сделал невольный шаг вперед, потом так же машинально отступил назад. Он смотрел на нее неотрывно, затем прикрыл глаза.
– Боже! Как вы прекрасны, моя чарующая одалиска. В вас говорит праматерь Ева, и в то же время вы строги, как римская весталка. Кто вы, прекрасная Ариадна? Откройте мне свое сердце!
Ариадна молчала. Она закрыла глаза, ее сердце билось очень быстро.
Гумилев подошел к ней и опустился на колени. Стал нежно осыпать поцелуями плечи, руки… В его поцелуях не было ничего грубого или настойчивого, он был сама нежность и трепет.
– Вы так чисты, Ариадна! И я… я боюсь вас.
Ариадна открыла глаза.
– Я тоже боюсь… Я… я никогда еще не была ни с кем, – сказала она, краснея.
– Как? – Он схватился за голову. – Вы действительно чисты, как весталка! О моя божественная Ариадна! Суровая дева-воительница, амазонка, не познавшая мужской любви… Я знал одну такую весталку, которая, к сожалению, стала совсем другой с момента нашего первого свидания. Эта дева заделалась комиссаршей и готова залить Россию реками крови. Но воображает себя покровительницей искусств.
– Я, кажется, знаю, о ком вы говорите. О Ларисе Рейснер?
– Ни слова о ней! Зачем? Я хочу говорить о вас!
Гумилев встал и отошел на несколько шагов.
– Я хочу запомнить вас такой, прежде чем мы упадем на ложе любви и испытаем восторги страсти.
Ариадне стало смешно. Эти «восторги страсти» звучали так странно. А еще она чувствовала легкость и радость! Радость освобождения от тяжелого, что давило ее еще несколько минут назад. Она – свободна! И ничего никому не должна! И только ей решать – испытывать «восторги страсти» или нет! Если весь мир говорит, что быть девственницей в двадцать пять лет – плохо и позорно, то она, Ариадна Бориславская, будет против всего мира! Только и всего!
Ариадна вскочила, схватила свою одежду и направилась в ванную. Когда она вышла уже в платье, то увидела следующую картину: мрачный Гумилев сидел и пил виски, стоявшее перед ним.
– Я так и знал, – бормотал он. – Я никому не нужен!
Ариадна подошла к нему и поцеловала в щеку.
– Николай Степанович, о чем вы! Не надо так говорить и даже думать. Вы – замечательный человек. Гениальный поэт. Один из лучших в России. Вы нужны всем нам. Вашим читателям и поклонникам.
– Я не о том, я о других вещах, о которых вы, моя прелестная Ариадна, не имеете никакого понятия.
Ариадна села напротив него.
– Может быть, понятия и не имею, – сказала она, разглаживая рукой складки юбки, – но зато у меня есть голова на плечах. Светлый ум и возможность сопоставлять разные факты, и я умею совершать открытия. Это все обо мне говорит мой научный руководитель.
– Он, конечно, стар, сед и умеет волочиться за красивыми девушками, – усмехнулся Гумилев.
– О нет! – расхохоталась Ариадна. – Он не стар, женат третьим браком и, кстати, очень любит поэтов.
– Кто же он? Этот счастливец, обожающий красивых ученых и поэтов?
– Я не могу вам этого сказать, – ответила Ариадна. – Это не мои секреты.
– У вас слишком много секретов, прекрасная амазонка. Выпейте виски. Составьте мне компанию. Вы не представляете, каких трудов стоило приобрети эту бутыль. Но я надеялся, что мы с вами тихо разопьем ее как счастливые любовники. Но – не судьба!
– Мы можем ее распить как добрые друзья! – улыбнулась Ариадна. И храбро выпила стакан виски. В голове зашумело, по телу растеклось тепло.
Этот вечер был странным, вместо ночи любви Гумилев рассказывал Ариадне о своей тайной боли, мучившей его много лет. О своей любви к жестокосердной Анне, о том, как он пытался завоевать ее любовь и благосклонность и как из этого ничего не вышло. Она, его обожаемая Анна, была готова любить всяких щеголей и проходимцев и страдать по ним. Да, она стала его женой. Но он не был у Анны первым мужчиной, и это известие ошеломило, раздавило его. Он рассказал, что хотел покончить с собой после этого, не зная как жить дальше. И только чудо спасло его, удержало от падения в бездну.
Гумилев умолк, он смотрел прямо перед собой. И Ариадна пыталась угадать, какие картины сейчас проносились в его воображении, какая неотступная боль подтачивала его все время. Он с силой сжимал стакан. Его руки дрожали.
Ариадна дотронулась до его руки.
– Не надо, не терзайтесь так, – попросила она. – Вы этим никому не поможете.
Гумилев посмотрел на нее так, словно видел впервые, а потом улыбнулся.
– Дорогая Ариадна! Вы – прелесть. Встретились бы мы с вами много-много лет назад. Еще до всех этих событий, и тогда бы моя жизнь сложилась по-другому. Но уже ничего не изменить. Но как мне запомнить вас? Как вас зовут полным именем?
– Ариадна Федоровна Бориславская.
Он некоторое время молча смотрел на нее. Потом выдохнул:
– Это судьба!
Налил себе новый стакан виски, выпил, а затем неожиданно спросил:
– Вы умеете хранить секреты?
– Умею, – твердо сказала Ариадна. – И очень хорошо.
– Если мы с вами не стали любовниками, то, может быть, станем сообщниками в одном важном деле? Чрезвычайно важном!
– Я слушаю вас, Николай Степанович. И не беспокойтесь, я никому не выдам вашу тайну.
– Я беспокоюсь, но мое беспокойство – особого рода. Я не знаю, как вам все рассказать, наверное, вы и не поймете…
Возникла пауза. За окном завывал ветер.
– Пожалуй, у меня нет выхода, – вздохнул Гумилев. – Но вы должны мне обещать, что никогда и ни при каких обстоятельствах не выдадите третьим лицам этой тайны, только в случае необходимости…
– Даю слово ученого и дворянки.
– Этого достаточно. Вам суждено будет хранить одну очень важную тайну. Вы очень умны, поэтому я в вас не сомневаюсь и доверяю вам…