Крижанич был настолько одержим утопической панславистской идеей, что в качестве «пробного шара» написал свой главный трактат «Политика» (рис. 106) на смеси сербскохорватского, русского и церковно-славянского языков. Книга была написана в Тобольске, куда ее автора, заподозренного в шпионаже в пользу римского папы, сослали по указу царя Алексея Михайловича — такова была упреждающая реакция московских властей на призыв к объединению славян под эгидой русского царя.
Наибольший всплеск идея славянской взаимности (как тогда выражались) пережила в XIX веке. Первая волна зародилась на территории Австро-Венгерской империи, оккупировавшей в те времена и включившей в свой состав ряд славянских стран и земель на юге (Сербия, Хорватия, Далмация, Словения, Босния и Герцеговина) и в центре Европы (Чехия, Моравия, Словакия, Прикарпатская Галиция). Одним из первых пропагандистом идеи славянского единства стал Ян Коллар (1793–1852) (рис. 106) — выдающийся чехословацкий поэт-просветитель и мыслитель. Он родился в Словакии, учился в Германии, печатался в Праге, служил пастором словацкой евангелической церкви в Будапеште, а под конец жизни работал профессором кафедры славянских древностей в Венском университете, писал на разных языках, в равной степени считается деятелем чешской и словацкой культуры. Но по большому счету Коллар должен быть признан идеологом всего славянского мира.
Никто ни до него, ни после не отстаивал столь последовательно и страстно идею славянского единения, не призывал не только к возрождению общей славянской культуры, но и к образованию в перспективе единого славянского государства.
«Кто отказывается от своей нации, не уважает и не любит свой язык, кто презирает его дух и характер, тот не может питать настоящей любви к своей родине, — писал провозвестник будущности славянства. — Значит, меньшее должно быть подчинено большему, любовь к родине — любви к нации. Потоки, реки великие и малые вливаются в море; так и отдельные страны, края, племена, наречия должны вливаться в нацию. Все славяне имеют только одно отечество». [Подчеркнуто мной. — В. Д.].
Главное поэтическое произведение Коллара поэма «Дочь Славы», созданная в Пушкинскую эпоху и представляющая собой обширный цикл сонетов. В первой публикации поэмы (1824 г.) как целостного произведения насчитывалось 151 сонет, в последнем издании, вышедшем посмертно, их уже было 645. Ряд ключевых стихотворений можно с полным основанием назвать подлинным манифестом славянского единства:
Будь славяне, чья семья безглава, —
Думал я в унынии своем, —
Медью, золотом и серебром,
Отлил бы я статую из сплава.
Голова — Россия, величава,
Польша — стан, за ними чередом
Чехи — руки и, двойным столбом,
Сербы — ноги. Так стояла б Слава.
Лужичанин, венд, словак, хорват
И силезец — ведь меньшúх немало! —
Были б сталью для меча и лат.
И взнеслась бы ввысь до облаков,
И Европа на колени б пала,
Вняв всемирный гром ее шагов!
Или еще:
Соединимся ж все мы без изъятья:
серб, русский, чех, болгар, поляк,
один к другому кинемся в объятья —
одна хоругвь, один да будет стяг;
забудем всё, что было, будем братья —
и дрогнет супротивный враг!
Увы, идея возможного общегосударственного объединения славян оказалась недостижимой политической утопией. Европа не пала на колени, как привиделось Яну Коллару, а сделала все, чтобы не допустить славянского единства и превращения его в доминирующую силу на Европейском континенте и тем более — во всем мире. Тем не менее знамя панславизма не досталось врагу: оно было подхвачено другими подвижниками славянской идеи — и прежде всего в России.
В начале 1823 года в древнем русском городе Новоград-Волынске на Житомирщине русскими офицерами и польскими ссыльными было организовано Общество соединенных славян, влившееся в дальнейшем в Южное декабристское общество. Своей конечной целью «соединенные славяне» ставили освобождение порабощенных славянских народов и создание вместе с ними и некоторыми соседями республиканской федерации в составе России, Польши, Богемии, Моравии, Сербии, Далмации, Хорватии, Молдавии, Валахии, Венгрии и Трансильвании. Эти идеи, разделяемые многими декабристами, остались такой же неосуществленной мечтой, как и поэтический манифест Коллара. К тому же в них усматривался революционный радикализм, одинаково неприемлемый и царскому режиму в России, и западноевропейским монархиям, и Османской империи.
И все же славянская идея продолжала жить и вдохновлять лучших сынов и дочерей славянских народов. Русские славянофилы — Алексей Хомяков, братья Иван (рис. 107) и Петр Киреевские, братья Константин (рис. 108) и Иван (рис. 109) Аксаковы, Юрий Самарин (рис. 110), Александр Кошелев и другие — всячески развивали и пропагандировали ее в культурологическом ключе. Что же касается порабощенных славян — призывы к их освобождению крепли день ото дня, становясь все решительней и энергичней. Поэтическим символом, выражавшим общие настроения и симпатии русского общества, надолго сделался хомяковский «Орел»:
<…> И ждут окованные братья,
Когда же зов услышат твой,
Когда ты крылья, как объятья,
Прострешь над слабой их главой…
…………………………………………
И час придет: окрепнут крылья,
Младые когти подрастут,
Вскричат орлы, — и цепь насилья
Железным клювом расклюют!
Страстный призыв Хомякова был обращен не только к настоящему, но также к обозримому или же далекому будущему:
Вставайте, Славянские братья,
Болгарин, и Серб, и Хорват!
Скорее друг к другу в объятья,
Скорей за отцовский булат!
……………………………………
Как ярки и радости полны
Светила грядущих веков!..
Вскипите ж, Славянские волны!
Проснитеся, гнезда орлов!
Стремление к единству и совместным действиям постепенно набирало силу. Лучшие умы в разных странах и в разобщенной славянской диаспоре приложили немало усилий для организационного оформления тех предложений, которые раньше осмеливались высказывать только на словах. В предгрозовое лето 1848 года, в самый канун общеевропейской революции, в Праге собрался 1-й Славянский съезд, который заканчивался уже под грохот баррикадных боев. Сам факт состоявшегося съезда, представительное присутствие многих идеологов славянского единства и принятые документы стали важнейшей вехой в консолидации панславистских сил. В подготовке, проведении съезда и написании его манифеста активное участие принял знаменитый деятель русского и мирового революционного движения Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) (рис. 111), ставший одним из вождей вспыхнувшего во время съезда восстания. Выступая на одном из заседаний, он призывал «положить начало новой славянской жизни, провозгласить и утвердить единство всех славянских племен, соединенных в одно нераздельно и великое политическое тело». В принятом же на съезде Манифесте, тотчас же вызвавшем бурный гнев австрийских властей, в частности, говорилось:
«Славянский съезд в Праге есть явление новое как для Европы, так и для самих славян. Впервые с тех пор, как о нас упоминает история, сошлись мы, разрозненные члены великого племени в большом числе из далеких краев, дабы, сознав в себе братьев, мирно обсудить свои общие дела. И мы поняли друг друга не только нашим прекрасным языком, на котором говорят восемьдесят миллионов, но и созвучным биением сердец наших и сходством наших душевных стремлений. Правда и прямота, руководившие всеми нашими действиями, побудили нас высказать перед Богом и перед людьми то, чего мы хотели и какими принципами руководствовались в наших действиях.
Народы романские и германские, некогда прославившиеся в Европе как могучие завоеватели, тысячу лет тому назад силою меча не только добились своей независимости, но и сумели всемерно обеспечить свое господство. Их государственное искусство, основывавшееся преимущественно на праве сильного, предоставляло свободу только высшим сословиям, управляло посредством привилегий, народу же оставляли одни лишь обязанности; только в новейшее время силе общественного мнения, носящегося подобно духу Божию над всеми землями, удалось разорвать все оковы феодализма и снова вернуть людям неотъемлемые права человека и гражданина. Напротив, среди славян, у которых любовь к свободе искони была тем горячее, чем слабее проявлялась у них охота к господству и завоеваниям, у которых тяга к независимости всегда препятствовала образованию высшей центральной власти, одно племя за другим с течением времени попадало в состояние зависимости. С помощью политики, давно уже осужденной по заслугам в глазах всего мира, напоследок лишен был и героический польский народ, наши благородные братья, своего государственного существования. Казалось, что весь великий славянский мир всюду очутился в порабощении, добровольные холопы которого не преминули отрицать за ним даже способность к свободе. Однако эта нелепая выдумка в конечном счете исчезает перед словом Божиим, говорящим сердцу каждого из нас в глубоких переворотах нашего времени. Дух, наконец, добился победы; чары старого заклятия разрушены; тысячелетнее здание, установленное и поддерживаемое грубою силою в союзе с хитростью и коварством, рассыпается в прах на наших глазах; свежий дух жизни, веющий по широким нивам, творит новый мир; свободное слово и свободное дело стали, наконец, реальностью.
Теперь поднял голову и давно притеснявшийся славянин, он сбрасывает с себя иго насилия и мощным голосом требует своего старого достояния — свободы. Сильный численностью, еще более сильный своей волей и новообретенным братским единомыслием своих племен, он тем не менее остается верен своим прирожденным свойствам и заветам своих отцов: он не хочет ни господства, ни захватов, но требует свободы как для себя, так и для каждого; требует, чтобы она была повсюду, без изъятия, признана святейшим правом человека. Поэтому мы, славяне, отвергаем и ненавидим всякое господство грубой силы, нарушающей законы; отвергаем всякие привилегии и преимущества, а также политические разделения сословий; желаем безусловного равенства перед законом и равной меры прав и обязанностей для каждого; там, где между миллионами родится хоть один порабощенный, действительная свобода не существует. Итак, свобода, равенство и братство всех граждан государства остаются, как тысячу лет назад, так и теперь нашим девизом…»