осле меня. – Тут Элизабет просветлела: для нее это была новость. – Она заключила, что вы, таким образом, следующая в списке претенденток на пост руководительницы Ардуа-холла. Наверняка ей обидно – она считает, что положением старше вас, да и меня, поскольку была одной из первых правоверных Галаада. Я немолода, здоровье мое оставляет желать лучшего; очевидно, с ее точки зрения, чтобы занять принадлежащую ей по праву должность, необходимо уничтожить вас. Посему она желает ввести новые правила, запрещающие подношения моей статуе. И наказания, – прибавила я. – Она, видимо, примеривается исключить из Теток меня, а заодно и вас.
Элизабет уже рыдала.
– Какая мстительность! Как Видала может? – всхлипывала Элизабет. – Я думала, мы подруги.
– Дружба, увы, бывает эфемерна. Не волнуйтесь. Я вас прикрою.
– Я невероятно признательна, Тетка Лидия. Вы такая порядочная!
– Благодарю вас, – сказала я. – Но взамен мне понадобится от вас одна мелочь.
– Да! Конечно! – сказала она. – Какая?
– Я хочу, чтобы вы лжесвидетельствовали, – сказала я.
Просьба не пустяковая: Элизабет сильно рискует. В Галааде к лжесвидетелям относятся сурово, и, однако же, их тут пруд пруди.
XVIЖемчужные девы
Мой первый день, проведенный бездомной Агатой, выпал на четверг. Мелани говорила, что я родилась в четверг, поэтому мне предстоит долгая дорога, был такой детский стишок, там еще говорилось, что рожденному в среду – скорбь и тревога[56], поэтому я, если дулась, говорила, что она перепутала день, а на самом деле я родилась в среду, и она отвечала, что, конечно, нет, она точно знает, когда я родилась, как она может это забыть?
Короче, был четверг. Я сидела, скрестив ноги на тротуаре вместе с Гартом; на мне были черные легинсы с дыркой – легинсы дала Ада, а дырку я продрала сама, – и поверх легинсов пурпурные шорты, и потертые серебристые кроссовки, пропущенные, судя по виду, через пищеварительную систему енота. Еще на мне был замызганный розовый топ – без рукавов, поскольку Ада сказала, что надо выставить напоказ мою новую тату. Вокруг пояса я завязала серое худи, а на голову нацепила черную бейсболку. Все эти шмотки были не по размеру: им полагалось выглядеть так, будто я выуживала их из мусорных баков. Новые зеленые волосы я нарочно запачкала, как будто спала на улице. Зелень уже выцветала.
– Выглядишь замечательно, – сказал Гарт, увидев меня в этом костюме на пороге.
– Замечательно смахиваю на говно, – сказала я.
– Отличное говно, – сказал Гарт.
Я считала, что он просто хочет сказать мне хорошее, и это было обидно. Лучше бы он это по правде.
– Но в Галааде с руганью завязывай, серьезно. Может, пусть они тебя обратят и переучат.
Надо было вызубрить кучу инструкций. Я нервничала – не сомневалась, что где-нибудь налажаю, – но Гарт сказал, чтоб я просто играла роль дурочки с переулочка, и я сказала «спасибо» за «играла роль».
Флиртовала я так себе. В первый раз все-таки.
Обосновались мы перед банком – Гарт сказал, если хочешь выпрашивать деньги за так, лучше места не найти: от людей, которые выходят из банков, скорее что-нибудь перепадет. Обычно это место занимал другой человек, женщина в коляске, но «Мой день» заплатил ей, чтобы переехала, пока место нужно нам: Жемчужные Девы ходили по заданному маршруту, и маршрут пролегал мимо нашей точки.
Солнце шпарило сильно, и мы отодвинулись к стене, в узенькую тень. Передо мной лежала старая соломенная шляпа с картонкой, а на картонке цветными карандашами: НЕТ ДОМА ПОМОГИТЕ ПОЖАЛУЙСТА. В шляпе лежало несколько монет – Гарт сказал, если люди видят, что кто-то уже дал деньги, они тогда с большей охотой дают сами. Мне полагалось изображать заблудшую и потерянную, и это было несложно – я так себя и чувствовала.
В соседнем квартале к востоку на углу сидел Джордж. Он сообщит Аде с Элайджей, если будут проблемы – и с Жемчужными Девами, и с полицией. Те в фургоне курсировали по району.
Гарт особо не разговаривал. Я решила, что он такой гибрид няньки с телохранителем, он тут не для того, чтобы развлекать меня беседой, и в правилах нигде не записано, что он должен быть со мной любезен. Он надел черную футболку без рукавов, открывавшую его татуировки – на одном бицепсе кальмар, на другом летучая мышь, обе черные. И натянул вязаную такую шапку, тоже черную.
– Улыбайся людям, если подают, – сказал он, когда я не улыбнулась седой старушке. – И говори что-нибудь.
– Например?
– Кое-кто говорит: «Да благословит вас Господь».
Нил был бы в ужасе, если б я такое выдала.
– Это будет вранье. Раз я не верю в Бога.
– Ладно. «Спасибо» тоже сойдет, – терпеливо ответил он. – Или «доброго вам дня».
– Я не могу такое говорить, – возразила я. – Это лицемерно. Я им совсем не благодарна, и меня не колышет, какой у них будет день.
Он засмеялся:
– Теперь тебя, значит, парит вранье? Давай ты тогда переименуешься в Николь?
– Я себе такое имя не выбирала. Хуже имени не придумаешь, ну?
Я скрестила руки на коленях и отвернулась. Я все больше впадала в детство – это все Гарт виноват.
– Ты на меня-то злость не трать, – посоветовал он. – Я тут предмет мебели. Ты для Галаада злость прибереги.
– Вы все говорите, что мне не хватает норова. Вот, пожалуйста, тебе мой норов.
– И здравствуйте, Жемчужные Девы, – сказал он. – Не смотри на них. Не замечай вообще. Сделай вид, что обкурена.
Уж не знаю, как он их засек, даже вроде и не посмотрев, – они еще далеко были. Но вскоре поравнялись с нами: две Девы в серебристо-серых длинных платьях, с белыми воротниками, в белых шляпах. Рыжая, у которой наружу торчали пряди, и брюнетка, судя по бровям. Обе встали надо мной и улыбнулись сверху вниз.
– Доброе утро, милочка, – сказала рыжая. – Как тебя зовут?
– Мы можем тебе помочь, – сказала брюнетка. – В Галааде бездомных не бывает.
Я смотрела на нее, задрав голову, в надежде, что печаль моя читается по лицу. Обе они были такие опрятные и ухоженные – я рядом с ними чувствовала себя втройне замарашкой.
Гарт собственнически стиснул мне правый локоть.
– Она с вами разговаривать не будет, – сказал он.
– Может, пусть она сама решит? – сказала рыжая.
Я покосилась на Гарта, будто спрашивая разрешения.
– Это что у тебя на руке? – спросила та, что повыше, брюнетка. И наклонилась посмотреть.
– Он тебя обижает, милочка? – спросила рыжая.
Брюнетка улыбнулась:
– Он тебя продает? Тебе с нами будет гораздо лучше.
– Пошли на хуй, суки галаадские, – с замечательной свирепостью сказал Гарт.
Я посмотрела на них, аккуратных и чистеньких, в жемчужных платьях, с белыми ожерельями – вы, может, не поверите, но по щеке моей скатилась слеза. Я знала, что у них на меня свои планы, я сама им до фонаря, им лишь бы подобрать меня и добавить к своей квоте, – но от их доброты что-то во мне дрогнуло. Хотелось, чтоб меня взяли на ручки и уложили в постельку.
– Ох ты ж батюшки, – сказала рыжая. – Да ты прямо герой, я смотрю. Пусть она хотя бы вот это возьмет. – Она сунула мне брошюру. Там было написано: «Ты найдешь в Галааде дом!» – Да благословит тебя Господь.
И обе ушли, разок обернувшись.
– А они не должны были меня подобрать? – спросила я. – Мне не надо с ними?
– Не с первого раза. Не будем упрощать им задачу, – сказал Гарт. – Если галаадские следят, будет выглядеть подозрительно. Не парься, они вернутся.
В ту ночь мы спали под мостом. Мост был через овраг, по оврагу тек ручей. Сгущался туман – после жаркого дня стало холодно и влажно. Земля воняла кошачьей мочой или, может, скунсом. Я натянула серое худи, руку с вытатуированными шрамами совала в рукав осторожно. Рука побаливала.
С нами под мостом было еще человека четыре или пять – трое мужчин и две женщины, по-моему, хотя в темноте не разберешь. Среди мужчин был Джордж – вел себя так, будто нас знать не знает. Одна женщина раздавала сигареты, но мне хватило ума не курить – я бы закашлялась и себя выдала. И пустили по кругу бутылку. Гарт велел мне ничего не курить и не пить, потому что фиг его знает, что там.
Еще он велел ни с кем не разговаривать: любой может оказаться засланным из Галаада, и если они попытаются вызнать мою историю, а я лопухнусь, они почуют неладное и предупредят Жемчужных Дев. Разговаривал Гарт сам – в основном ворчал. Одного-двоих он, кажется, знал. Один спросил:
– Она что, умственно отсталая? Язык проглотила? – и Гарт сказал:
– Она разговаривает только со мной, – а тот ответил:
– Круто устроился, как тебе удалось?
У нас были зеленые мешки для мусора – на них мы и лежали. Гарт обхватил меня руками, и стало теплее. Ту его руку, что оказалась сверху, я сначала отпихнула, но он шепнул мне на ухо:
– Не забывай, ты же моя подруга, – и я перестала ерзать.
Я понимала, что он меня обнимает понарошку, но в тот миг мне было все равно. Мне по правде казалось, что он почти что мой первый парень. Ничего такого, но хоть что-то.
На следующую ночь Гарт подрался с одним мужиком под мостом. Драка вышла краткая, и выиграл Гарт. Я не видела как – врезал всего разок, молниеносно и метко. Потом сказал, что надо уходить, и на следующую ночь мы спали в церкви, где-то в центре. У Гарта был ключ – не в курсе, где он этот ключ раздобыл. Спали там не только мы, судя по мусору и всякому говну, которое валялось под скамьями, – брошенные рюкзаки, пустые бутылки, изредка шприцы.
Питались мы в сетевых забегаловках, что излечило меня от фастфуда. Раньше фастфуд отдавал как бы шиком – вероятно, потому, что Мелани его не одобряла, – но если жрать его изо дня в день, мутит и пучит. И в фастфудных кафе я днем ходила в туалет – а в остальное время садилась за кустиками в оврагах.