Удивительнее всего в этих книжках было то, что и Дик, и Джейн, и Малютка Салли жили в доме, огороженном только белым заборчиком, таким хлипким и низким, что любой перелез бы запросто. У них не было Ангелов, не было Хранителей. Дик, и Джейн, и Малютка Салли играли во дворе, прямо у всех на виду. Террористы могли в любой момент похитить Малютку Салли и контрабандой перевезти в Канаду, как Младеницу Николь и других похищенных невинных малюток. Голые коленки Джейн могли пробудить зверские страсти у любого прохожего мужчины, хотя вся Джейн, кроме лица, и была закрашена. Бекка сказала, что закрашивать картинки в таких книжках придется и мне, потому что это поручают Послушницам. Она и сама кучу книжек раскрасила.
Что мне разрешат остаться, сказала она, – это вовсе не бесспорно: в Тетки годятся не все. До того, как пришла я, у Бекки были две знакомые девочки, которых приняли, но одна передумала спустя всего три месяца, и ее забрала семья, и брак, который ей устроили, все-таки случился.
– А с другой что было? – спросила я.
– Плохое, – ответила Бекка. – Ее звали Тетка Далия. Сначала с ней вроде ничего такого не было. Все говорили, что она хорошо учится, а потом ей назначили Исправление за то, что огрызалась. И не очень страшно Исправляли, а то Тетка Видала иногда зверствует. Когда Исправляет, говорит: «Нравится тебе?» – а что тут ответишь?
– А Тетка Далия?
– Она после этого стала сама не своя. Хотела уйти из Ардуа-холла – говорила, что она для такого не годится, – но Тетки сказали, что тогда ей придется выйти замуж по плану, а этого она тоже не хотела.
– А чего она хотела? – спросила я. Мне вдруг стало ужасно интересно про Тетку Далию.
– Она хотела жить одна и работать на ферме. Тетка Элизабет и Тетка Видала сказали, мол, вот что бывает, когда слишком рано учишься читать: она понабралась всяких идей в Библиотеке Хильдегарды, но разум у нее был еще слаб, отвергнуть их она не смогла, а в Библиотеке много сомнительных книг, которые надо уничтожить. Они сказали, ей нужно суровое Исправление, чтоб она сосредоточилась.
– Какое?
Я гадала, достаточно ли крепок мой разум и будут ли и меня снова и снова Исправлять.
– Месяц в подвале, в одиночестве, на хлебе и воде. Когда ее выпустили, она ни с кем не разговаривала, только «да» и «нет». Тетка Видала сказала, что Тетка Далия чересчур слабовольная, Тетка из нее не получится, придется ей все-таки идти замуж… За день до ухода из Ардуа-холла Тетка Далия не пришла на завтрак и не пришла на обед. Никто не знал, куда она запропастилась. Тетка Элизабет и Тетка Видала сказали, что она, наверное, сбежала, это нарушение правил безопасности, всех подняли на ноги ее искать. Но не нашли. А потом странно запахла вода в душе. Пошли искать опять, и на этот раз открыли цистерну с дождевой водой на крыше, оттуда воду в душ подают, и она была там.
– Ой, ужас какой! – сказала я. – Ее… ее кто-то убил?
– Тетки сначала говорили, что да. У Тетки Хелены случилась истерика, нескольким Очам даже разрешили зайти в Ардуа-холл и поискать улики, только они ничего не нашли. Из нас, из Послушниц, кое-кто ходил наверх и смотрел на эту цистерну. Тетка Далия не могла туда просто так взять и упасть: там лесенка и дверца.
– Ты ее видела? – спросила я.
– Гроб был закрытый, – ответила Бекка. – Но я думаю, она это нарочно. По слухам, у нее были камни в карманах. Записки она не оставила, а если оставила, Тетка Видала порвала. На похоронах говорили, что Тетка Далия умерла от мозговой аневризмы. Не хотели разглашать, что Послушница была такая негодная. Мы все за нее молились; наверняка Бог ее простил.
– Но почему она так? – спросила я. – Она хотела умереть?
– Никто не хочет умирать, – ответила Бекка. – Но некоторые не хотят жить так, как разрешено.
– Но утопиться! – сказала я.
– Это вроде бы спокойная смерть, – сказала она. – Слышишь колокола и пение. Как будто ангелы. Это нам Тетка Хелена так сказала, чтобы мы не очень огорчались.
Освоив книжки про Дика и Джейн, я получила «Десять историй для девушек» – книгу стихов Тетки Видалы. Я запомнила такой:
Посмотри на Фирцу: себе на беду
Распустила власы у всех на виду.
Смотри, как гордо шагает она,
Задравши нос, совершенно одна.
Смотри: Хранителя ловит взгляд,
Услады порока ему суля.
Она себя ни в чем не винит,
В молитве колен не преклонит.
Вот-вот ее грех обуяет вполне,
И Фирцу повесят на Стене.
Тетка Видала писала истории про то, как не положено поступать девушкам, и про всякие ужасные вещи, которые грозят девушкам, если они так поступать будут. Сейчас-то я понимаю, что истории эти – так себе стихи, и даже тогда мне не по душе было слушать про бедных девушек, которые совершали ошибки, а потом их сурово наказывали или даже убивали; тем не менее я была в восторге, поскольку способна была прочесть хоть что-то.
Как-то раз я читала вслух историю про Фирцу, чтоб Бекка исправила мне ошибки, и тут она сказала:
– Со мной такого не случится ни за что.
– Чего не случится?
– Я никогда не соблазню Хранителя. Никогда не посмотрю им в глаза. Не хочу на них смотреть, – сказала Бекка. – На любых мужчин. Они страшные. Включая галаадского Бога.
– Бекка! Ты что такое говоришь? Что значит «галаадского»?
– Они хотят, чтобы Бог был что-то одно, – сказала она. – И многое вычеркивают. В Библии написано, что мы созданы по образу Божию, и мужчины, и женщины[62]. Когда Тетки разрешат, сама прочтешь и увидишь.
– Не говори такое, – сказала я. – Тетка Видала – она будет ругаться, что это ересь.
– Тебе-то я могу сказать, – ответила Бекка. – Тебе я бы жизнь свою доверила.
– Не надо, – сказала я. – Я не очень хорошая – не как ты.
На второй месяц в Ардуа-холле меня навестила Сонамит. Встречались мы в кафетерии «Шлэфли». Она пришла в голубом платье официальной Жены.
– Агнес! – вскричала она, всплеснув руками. – Я так рада тебя видеть! У тебя все хорошо?
– Конечно, у меня все хорошо, – сказала я. – Я теперь Тетка Виктория. Будешь мятный чай?
– Ну просто Пола намекала, что ты, кажется, слегка… что ты не очень…
– Что я психованная, – улыбнулась я.
Про Полу она говорила так, будто они старые подруги. Сонамит стала выше рангом, и Пола, наверное, немало досадовала, что такая юная девочка ее обошла.
– Я знаю, что Пола так думает. И, кстати, надо же поздравить тебя с замужеством.
– То есть ты на меня не обиделась? – спросила она, прямо как школьница.
– С чего бы мне на тебя, как ты выражаешься, обижаться?
– Ну я же у тебя украла мужа.
Ей это видится так? Что она выиграла соревнование? Как возразить, не оскорбив Командора Джадда?
– Меня призвали к высшему служению, – по возможности чопорно ответила я.
Она захихикала:
– Что, правда? А меня вот к служению пониже. У меня четыре Марфы! Ты бы видела мой дом!
– Наверняка прелестный.
– Но у тебя правда все хорошо? – Вполне вероятно, что беспокоилась она отчасти искренне. – Это заведение вынимает из тебя душу? Тут же тоска.
– У меня все прекрасно, – сказала я. – Желаю тебе всяческого счастья.
– Бекка тоже тут с тобой в темнице?
– Это не темница, – сказала я. – Да. Мы живем в одной квартире.
– А ты не боишься, что она на тебя с секатором бросится? Она еще ненормальная?
– Она всегда была нормальная, – ответила я, – просто несчастная. Очень рада была повидаться, Сонамит, но мне пора вернуться к трудам.
– Ты меня больше не любишь, – полушутя упрекнула меня она.
– Я учусь на Тетку, – сказала я. – Мне никого не положено любить.
Чтение я осваивала медленно и спотыкалась на каждом шагу. Бекка очень меня поддерживала. Упражнялись мы на библейских стихах из выборки, одобренной для Послушниц. Я своими глазами увидела фрагменты Писания, до той поры мною только слышанные. Бекка помогла мне отыскать пассаж, который я так часто вспоминала, когда умерла Тавифа:
Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи. Ты как наводнением уносишь их; они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает.
Я кропотливо читала слова по слогам. На странице они были иными – не текучими и звучными, как у меня в голове, а площе, суше.
Бекка сказала, что по слогам – это не чтение: чтение, говорила она, – это когда слышишь слова, как будто песню.
– А вдруг у меня никогда не получится? – сказала я.
– Получится, – ответила Бекка. – Давай попробуем настоящие песни почитать.
Она сходила в Библиотеку – меня туда пока еще не пускали – и принесла один сборник гимнов Ардуа-холла. Там нашлась детская песенка, которую мне перед сном серебристым своим колокольчиковым голосом пела Тавифа:
Когда я усну и погаснут огни,
Боже, душу мою сохрани…
Я спела ее Бекке, а спустя некоторое время смогла и прочесть.
– Такая прекрасная надежда, – сказала Бекка. – Мне было бы приятно, что два ангела все время рядом, ждут, когда надо со мной улететь. – А потом она сказала: – Мне на ночь никогда не пели. Повезло тебе.
Помимо чтения я обучалась письму. Это было в известной мере сложнее, но и проще. Писали мы тушью и перьями с металлическими наконечниками, а иногда карандашами. Зависело от того, что выдали по разнарядке в Ардуа-холл со складов импорта.
Письменные принадлежности были привилегией Командоров и Теток. В остальном их в Галааде так просто было и не найти: женщинам они не нужны, да и мужчинам в основном тоже, разве что составлять рапорты и описи. О чем еще писать большинству людей?
В Школе Видалы мы учились вышивать и рисовать, и Бекка сказала, что письмо – почти то же самое: каждая буква – как картинка или ряд стежков, плюс каждая буква – как музыкальная нота; надо просто научиться рисовать буквы, а потом соединять их друг с другом, как жемчужины на нитке.