– Спасибо тебе, – сказала я. – Ты мне по правде сестра.
– Я буду представлять, что вы две птицы и улетаете, – сказала Бекка. – Птица крылатая перескажет речь твою.
– Я буду за тебя молиться, – пообещала я. Прозвучало как-то вяло.
– А я за тебя. – Она слегка улыбнулась. – Я, кроме тебя, никого никогда не любила.
– Я тоже тебя люблю, – ответила я.
Тут мы обнялись и немножко поплакали.
– Поспи, – сказала Бекка. – Тебе завтра понадобятся силы.
– И тебе.
– Я не лягу, – сказала она. – У меня будет всенощное бдение.
Она ушла к себе и мягко прикрыла дверь.
Наутро мы с Николь тихонько выскользнули из квартиры «В». Облака на востоке были розово-золотые, чирикали птицы, утренний воздух был еще свеж. Вокруг – ни души. Мы быстро и беззвучно шагали по тропинке вдоль фасада Ардуа-холла, к статуе Тетки Лидии. И едва мы приблизились, из-за угла соседнего корпуса решительно вывернула Тетка Видала.
– Тетка Виктория! – сказала она. – Вы почему в этом платье? Следующее Блага Дарение только в воскресенье! – Она вгляделась в Николь. – А с вами кто? Это же новенькая! Агата! Ей не положено…
Она протянула руку и цапнула Николь за жемчужное ожерелье, которое тут же порвалось.
Николь что-то сделала кулаком. Стремительно – я толком и не заметила – ударила Тетку Видалу в грудь. Тетка Видала рухнула. Лицо белое, глаза закрыты.
– Ой нет… – начала я.
– Помоги, – сказала Николь. Она взяла Тетку Видалу за ноги и заволокла за постамент статуи. – Может, обойдется, – сказала она. – Пошли. – И взяла меня под локоть.
На земле лежал апельсин. Николь его подобрала и сунула в карман серебристого платья.
– Она умерла? – прошептала я.
– Не знаю, – ответила Николь. – Давай, ноги в руки.
Мы дошли до ворот, показали бумаги, Ангелы нас выпустили. Николь придерживала накидку на груди, чтоб никто не заметил, что у нее нет ожерелья. Как и обещала Тетка Лидия, справа дальше по улице стояла черная машина. Мы забрались внутрь; шофер и головы не повернул.
– Порядок, дамочки? – спросил он.
Я сказала:
– Да, спасибо, – но Николь сказала:
– Мы не дамочки.
Я пихнула ее локтем.
– Не надо с ним так разговаривать, – прошептала я.
– Он же не настоящий Хранитель, – ответила она. – Тетка Лидия не дура.
Она достала из кармана апельсин и принялась чистить. Резкий апельсиновый запах затопил машину.
– Хочешь половинку? – спросила она у меня. – Могу поделиться.
– Нет, спасибо, – сказала я. – Нехорошо его есть.
Это же все-таки было как бы священное подношение. Николь съела апельсин целиком.
«Она оступится, – думала я. – Кто-нибудь заметит. Нас из-за нее арестуют».
Я жалела, что ударила Тетку Видалу, но не очень сильно жалела: если б не ударила, она бы заорала и нас бы задержали. Но все равно сердце колотилось. А вдруг я ее по-честному убила? Как только ее найдут, живой или мертвой, нас будут искать. Как сказала бы Ада, вляпались мы по самые уши.
Между тем Агнес была в претензии – молча поджимала губы, Тетки всегда так делают, если хотят внушить, что ты в очередной раз переступила какую-нибудь черту. Из-за апельсина, скорее всего. Может, зря я его взяла. Тут меня посетила плохая мысль: собаки. Апельсины – они же сильно пахнут. Я запереживала, куда девать кожуру.
Левая рука опять зачесалась там, где «О». Чего она не заживает-то?
Когда Тетка Лидия совала мне в руку микроточку, я считала, что это гениальный план, но теперь уже сомневалась, что это была прямо потрясающе удачная идея. Если мое тело и послание – одно, что будет, если мое тело не доберется до Канады? Я же не смогу отрезать руку и по почте послать.
Машина проехала пару КПП – паспорта, Ангелы заглядывали в окна, проверяли, что мы – это мы, – но Агнес сказала, что пускай с ними разговаривает шофер, и он разговаривал: Жемчужные Девы, то и се, да какие мы благородные, да какие жертвы приносим. На одном КПП Ангел сказал:
– Удачи вам с вашей миссией.
На другом КПП – дальше от города – они шутили между собой:
– Хоть бы не уродин и не шлюх с собой притащили.
– Либо то, либо это.
И оба Ангела заржали.
Агнес положила руку мне на локоть.
– Не огрызайся, – сказала она.
Когда мы выехали на шоссе меж полей, шофер выдал нам пару сэндвичей – оба с галаадским липовым сыром.
– Это, видимо, завтрак, – сказала я Агнес. – Грязь ногтевая на белом хлебе.
– Мы должны возблагодарить Господа, – сказала Агнес этим набожным теточным тоном – видимо, еще дулась.
Странно было, что она моя сестра: мы друг на друга совсем не походили. Но поразмыслить и разобраться мне пока что было некогда.
– Я рада, что у меня есть сестра, – сказала я, чтобы помириться.
– Я тоже рада, – ответила Агнес. – И я благодарна Господу.
Судя по голосу, она как-то не очень его благодарила.
– Я тоже благодарна, – сказала я.
На этом разговор завершился. Я подумывала спросить, сколько еще нам прикидываться и говорить вот так по-галаадски, нельзя ли перестать и вести себя по-нормальному, раз уж мы бежим? Но, может, для нее это и было по-нормальному. Может, она больше никак не умела.
В Портсмуте шофер высадил нас на автовокзале.
– Удачи вам, девчонки, – сказал он. – Задайте им жару адского.
– Видишь? Он ненастоящий Хранитель, – сказала я, надеясь снова разговорить Агнес.
– Конечно, ненастоящий, – ответила она. – Настоящий никогда бы не сказал «адского».
Автовокзал был старый и ветхий, женская уборная – инкубатор микробов, и негде было обменять наши галаадские талоны на пищу, которую захотелось бы взять в рот. Я порадовалась, что съела апельсин. Агнес, однако, была не брезглива – привыкла же к этой бурде, которую в Ардуа-холле выдавали за еду, – и на два талона купила какой-то левый пончик.
Минуты тикали; меня уже потряхивало. Мы все ждали, ждали, и в конце концов автобус все-таки пришел. Когда мы туда взобрались, кое-кто нам кивнул, как военным: отсалютовал головой. Одна пожилая Эконожена сказала даже:
– Да благословит вас Господь.
Спустя миль десять прибыли на очередной КПП, но Ангелы были с нами жуть какие вежливые. Один сказал:
– Вы очень храбрые, что едете в Содом.
Если б не было так страшно, я бы заржала – истерически смешно представить Канаду Содомом, там же в основном все обыкновенное и скука смертная. Не то чтобы оргия на всю страну с утра до ночи.
Агнес сжала мне руку – мол, разговаривать будет она. В Ардуа-холле она классно научилась делать пустое и спокойное лицо.
– Мы просто служим Галааду, – сказала она этим своим теточным голосом, как робот, и Ангел ответил:
– Хвала.
Дорога стала ухабистее. Деньги на ремонт, наверное, перебрасывают на те дороги, которыми люди будут хотя бы пользоваться: торговлю с Канадой почти свернули, и кому охота в Северный Галаад, кроме тех, кто там живет?
Народу в автобусе было не битком; все из Эконокласса. Ехали мы живописным маршрутом, петлявшим вдоль побережья, только он был не очень-то живописный. Сплошь закрытые мотели, придорожные рестораны, то и дело – ветхие вывески с большими и красными улыбчивыми омарами.
Чем севернее, тем меньше дружелюбия: на нас злобно косились, и у меня сложилось впечатление, что наша Жемчужная миссия и даже весь этот Галаад здесь уже не очень-то популярны. В нас никто не плевался, но хмурились так, будто плюнули бы с удовольствием.
Я прикидывала, далеко ли мы заехали. Карта Тетки Лидии была у Агнес, но не хотелось просить ее достать: если мы вдвоем станем пялиться в маршрут на карте, выйдет подозрительно. Автобус тащился еле-еле, и я все сильнее нервничала: когда в Ардуа-холле заметят, что нас нет? Поверят они моей фиктивной записке? Позвонят кому-нибудь, поставят КПП, тормознут автобус? Мы ужасно бросались в глаза.
Потом автобус свернул, дорога была односторонняя, и Агнес заерзала руками. Я пихнула ее локтем:
– Нам же подобает безмятежность, нет?
Она слабо мне улыбнулась и сложила руки на коленях; я чувствовала, как она вдыхает поглубже и медленно выдыхает. Паре-тройке полезных вещей в Ардуа-холле все-таки учили – в том числе владеть собой. Та, что не в силах владеть собой, не властвует над назначенной ей дорогой. Не сопротивляйся волнам гнева – пусть он станет тебе топливом. Вдох. Выдох. Шагни вбок. Обойди. Уклонись.
Из меня никогда не вышла бы настоящая Тетка.
Около пяти вечера Агнес сказала:
– Выходим здесь.
– Уже граница? – спросила я, а она ответила, что нет, здесь у нас встреча с тем, кто нас дальше подвезет.
Мы сняли рюкзаки с полки и вышли из автобуса. Город – сплошь заколоченные витрины и побитые окна, однако с бензоколонкой и убогой лавкой.
– Обнадеживает, – угрюмо буркнула я.
– Иди за мной и ни слова не говори, – сказала Агнес.
В лавке пахло горелыми тостами и грязными носками. На полках толком ничего не было, лишь ряды консервных банок с зачеркнутыми надписями: тушенка и крекеры, а может, печенье. Агнес подошла к кофейному прилавку – красный такой, с барными стульями – и села, и я тоже села. За прилавком стоял унылый немолодой Экономуж. Были бы мы в Канаде, за прилавком стояла бы унылая немолодая женщина.
– Ну? – сказал он.
Наши Жемчужные наряды явно не пришлись ему по душе.
– Два кофе, пожалуйста, – сказала Агнес.
Он разлил кофе по двум кружкам и пихнул их по прилавку. Кофе этот ждал нас там, наверное, целый день, потому что я такого гнусного кофе в жизни не пила – еще гнуснее, чем в «Коврыке». Не хотелось раздражать мужика, выпить кофе было надо, и я высыпала туда пакетик сахару. Стало хуже.
– Хороший день нынче. По мне, так лучший мой день, – сказала Агнес.
– Так дело-то к ночи уже, – ответил мужик.
– И правда, – согласилась она. – Не поспоришь. Луна в июне как в джунглях.