юсь я, мы живем вместе, его зовут Виктор. Надеюсь, что он, упаси бог, не врач, произносит Борберг. Тогда я рассказываю ему о подделанных рецептах, и желании выбраться из этого, и о том, что самой мне не справиться. Он на мгновение замолкает. Позовите Виктора к телефону, лишь просит он в ответ. Я передаю Виктору трубку, и они разговаривают целый час. Доктор объясняет, что такое наркомания и с чем Виктору придется бороться, если он меня любит. Виктор кладет трубку — его словно подменили: лицо излучает холодную непоколебимую волю, и он протягивает руку. Отдай таблетки, произносит он. Напуганная, я приношу склянку, и он прячет ее в кармане. В день будешь получать по две, говорит Виктор, ни больше ни меньше. И когда они кончатся — всё. И больше никаких фальшивых рецептов. Если обнаружу, что ты подделала хотя бы один, не захочу тебя знать. Ты меня уже не любишь? — спрашиваю я в слезах. Люблю, уверяет он, и именно поэтому будет так.
В следующие дни мне плохо. Но они проходят, и мы снова счастливы вместе. С этим навсегда покончено, обещаю я Виктору, ты мне намного дороже, чем любые таблетки на свете. Мы продаем дом и вместе с Яббе и детьми переезжаем в четырехкомнатную квартиру во Фредериксберге.
Одной осенней ночью Хэлле заболевает. Она приходит в нашу комнату и забирается в кровать, трясясь от озноба. У нее болит горло, я измеряю температуру — выше сорока. Спрашиваю совета Виктора, и тот звонит дежурному врачу. Через полчаса приезжает доктор, крупный добродушный мужчина. Он заглядывает Хэлле в горло и выписывает рецепт на пенициллин. У детей температура поднимается чаще, чем у взрослых, объясняет он. Но чтобы подстраховаться, нужно сделать ей укол. Он открывает свой чемоданчик, и стоит мне завидеть шприц и ампулы, как мое вожделение к петидину, которое я считала глубоко погребенным, с непреодолимой силой затмевает сознание. Виктор всегда засыпает раньше меня и спит крепко. Следующей ночью я выползаю из кровати и осторожно поднимаю трубку телефона в гостиной. Я набираю дежурного врача и ожидаю его, сидя на стуле с подобранными под себя ногами. Наружную дверь оставляю открытой, чтобы не звонили в дверь. Я пребываю в страхе, что Виктор об этом узнает, но то, что движет мной, сильнее этого страха. Врачу говорю, что у меня болит ухо, и он заглядывает в прооперированный слуховой проход. Вы переносите морфий? — спрашивает он. Нет, отвечаю я, меня от него тошнит. Тогда я дам кое-что другое, говорит он и наполняет шприц. Я молю небеса, чтобы это был петидин. И это он. Я возвращаюсь к спящему Виктору, знакомая сладость и блаженство тем временем уже разливаются по всему телу. Счастливая и недальновидная, я считаю, что могу повторять трюк, сколько захочется. Риск разоблачения невелик.
Но несколько ночей спустя, когда дежурный врач уже готов впрыснуть вещество, в гостиной неожиданно появляется Виктор. Что, черт побери, здесь происходит, в ярости кричит он на испуганного доктора. С ней всё в порядке, немедленно убирайтесь отсюда, и чтобы ноги вашей больше не было в этом доме. Врач уходит, и Виктор так грубо хватает меня за плечи, что причиняет боль. Да чтоб тебя черт побрал, рычит он, еще один-единственный раз — и сразу от тебя уйду.
Но он этого не делает — никогда. Со своим страшным соперником он борется так рьяно и люто, что вселяет в меня страх. Каждый раз, уже готовый опустить руки, он набирает номер доктора Борберга, слова которого наполняют его новой силой. Виктор больше не решается лечь спать, и с дежурными врачами приходится завязать. Но пока он на работе, я нахожу другого доктора, который с легкостью делает мне уколы. Чтобы уберечь саму себя, я рассказываю об этом Виктору. Он обзванивает кучу врачей, угрожая им Департаментом здравоохранения, так что я больше не могу обратиться к кому-то из них. Но в дикой жажде петидина я постоянно отыскиваю кого-то нового. Я ничего не ем, снова худею, и Яббе крайне озабочена моим состоянием. Доктор Борберг предупреждает Виктора, что, если так будет продолжаться, придется снова госпитализировать меня, я же умоляю, чтобы мне позволили остаться дома. Я обещаю искупить вину и в очередной раз нарушаю свои обещания. В конце концов Борберг убеждает Виктора: единственное надежное решение — переезд из Копенгагена. На этот момент денег у нас немного, и мы берем кредит у издательства «Хассельбальх» и покупаем дом в Биркерёде. В городе всего пять врачей, и Виктор сразу же связывается с ними и запрещает иметь со мной дело. Наконец-то достать наркотики невозможно, и я медленно учусь смиряться с жизнью — такой, какая она есть. Мы любим друг друга, и нам хватает нас самих и детей. Я снова начинаю писать, и, когда действительность застревает у меня соринкой в глазу, мы с Виктором выпиваем бутылку красного вина. Я вырвалась из зависимости длиною во много лет, но стоит сдать кровь на анализ или пройти мимо витрины аптеки — и во мне до сих пор просыпается прежнее вожделение, пусть и совсем слабое. И пока жива я — оно не умрет.