Какой же он внутри, человек, склонный к аддикции?
На лекциях по профилактике зависимости рассказывают интересный пример, иллюстрирующий разницу в поведении и самоощущении между обычным подростком и подростком, склонным к зависимости. Вот он.
В компании сверстников, где находится наш герой, большинство ребят курят. И в какой-то момент один из парней, имеющих авторитет в этом коллективе, предлагает сигарету наблюдаемому нами молодому человеку.
Если ребенок достаточно уверен в себе, верит своим чувствам, не критически сильно нуждается в одобрении и принятии, а значит, с большой долей вероятности вырос в поддерживающей и внимательной семейной системе, то, затянувшись один раз, почувствовав неприятный вкус сигареты и закашлявшись, он вернет сигарету обратно и откажется курить.
Если же ребенок чувствует себя неуверенно, очень нуждается в том, чтобы быть принятым компанией, хочет понравиться девочкам и не чувствует себя привлекательным для них, то, несмотря на неприятный вкус и телесное отторжение табачного дыма, он скорее всего продолжит курить. То есть он выберет не себя и свои неприятные ощущения, а одобрение окружающих. Очевидно, что такой подросток будет более склонен к аддикции в дальнейшем.
В этом примере видна основа личности, на которую легко ляжет зависимость: внутренние трудности саморегуляции чувств, проблемы с самооценкой, сложности во взаимоотношении с другими, отсутствие навыка заботы о себе.
Первые употребления мгновенно дают человеку то, что внутри него в дефиците.
– Несколько глотков алкоголя помогают понизить напряжение и почувствовать себя комфортно.
– Помогают стать «своим» в употребляющей компании.
– Приносят расслабление и гедонистическое наслаждение.
– Повышают тонус и самооценку.
– Делают принадлежащими к определенному сообществу (теперь я взрослый, теперь я свой и т. д.).
– Приносят новые яркие впечатления.
Если у человека внутренний дефицит безопасности, поддержки, одобрения, принадлежности, а значит, он уязвим и часто испытывает страх, стыд, вину, неуверенность, то алкоголь, с большой долей вероятности, за несколько минут закроет эту невыносимую внутреннюю дыру.
Рассказы проходящих реабилитацию зависимых часто иллюстрируют, что вещество не просто служило способом отдохнуть, но часто помогало двигаться по жизни. Многие не помнят интимной близости в трезвом состоянии, не знают, как принимать решения (об увольнении, выходе из отношений и прочее), не выпив, не испытывали моментов радости и безопасности вне употребления.
Все склонные к аддикции люди разные. У каждого своя биохимия организма и свои раны, свои табу и свое социальное окружение.
На чью-то биохимию больше «ляжет» алкоголь, на чью-то – наркотики, на чью-то – сладкие пирожные или секс, но в конечном счете стремление у каждого одно – почувствовать себя комфортно, расслаб ленно, выносимо.
Постепенно лимбический мозг выучивает, что вещество – это самый короткий путь к своему «хорошо», самая короткая дорога ухода от напряжения, свойственного реальности взрослого человека.
Получается, что, такие разные внешне, зависимые (лентяи и трудоголики, с «золотыми руками» и математическими талантами, добрые и обозленные) имеют много общего внутри:
– сниженная переносимость трудностей повседневной жизни и одновременно хорошая переносимость кризисных ситуаций;
– скрытый комплекс неполноценности параллельно с демонстрированием окружающим своего превосходства и уникальности;
– внешняя социабельность (общительность), сочетающаяся со страхом перед настоящей близостью;
– болезненное чувство вины;
– стремление говорить неправду;
– стремление уходить от ответственности;
– стереотипность поведения;
– зависимость;
– тревожность.
Также аддиктивность нередко сопровождается жаждой острых ощущений (сильных чувств, которые наконец дадут почувствовать себя живым) и внутренним голодом, который часто очень сложно признать зависимому. Голодом по теплу, контакту, признанию, сексуальной близости, приятным событиям, наполняющим жизнь.
Если метафорически объединить все вышеописанное, мы получим портрет невыросшего, психически несозревшего ребенка в теле взрослого человека. Ребенка или подростка, который ищет нечто, что удовлетворит его тоску по не полученному когда-то теплу. Который не умеет справляться с собственными сложными чувствами, ведет себя, соответственно, инфантильно, не знает меры и границ. У которого неустойчивая самооценка, негибкость в представлениях и оценках и в центре – много сложнопереносимого страха быть.
У зависимого, если разделить его внутренний мир на зависимую (импульсивную) часть, контролирующую (критикующую) часть, а также серединную, осознающую часть (то, что, к примеру, в психоанализе называют ид, эго, супер-эго), – окажется очень сильной одержимая часть (в которой импульсы), одновременно сильная внутренняя критика, однако неспособная осуществить контроль над зависимой (они находятся в постоянной борьбе), и малая степень осознанности, умения быть себе не нападающим, а заботящимся родителем.
Как пишет в своей книге консультант и директор ребцентра А. Е. Айвазова: «Химическая зависимость – это не просто болезнь. Это стиль, образ жизни, свой мир, который становится единственным местом, где человек способен жить. Да, возможно, здоровому легче судить о том, что мир больного ужасен. Часто он ужасен лишь тем, что непонятен. Люди не любят непонятное. Они стараются его уничтожить; страх перед неизвестным сидит глубоко внутри, и не каждый решится разобраться в том, что ему не понятно»[7].
Глава 18. Зина
Зина жила с ней в одной палате. Когда-то Зина была известным в своем городе, а может, и в стране биологом. Сейчас Зина была бездомной пятидесятилетней алкоголичкой, очень громко храпящей по ночам. На реабилитацию она попала из приюта для бездомных, одним из условий проживания в котором было прохождение лечения.
Зина бесила всех. Она много говорила о своем образовании, звездном прошлом, о «сволочи»-матери, ее не любившей, и «подонке»-сыне, выгнавшем ее много лет назад из квартиры. Зина не очень понимала, что она здесь делает, и периодически требовала ее отпустить. Вот только ребцентр не был закрытым. Каждый мог уйти в любой момент, но, сделав шаг за деревянную калитку, вернуться было невозможно.
Как будто Зина все еще жила в мире, где она уважаемый профессор биологии, смотрящий на простых смертных свысока. А то, что у нее на ногах даже носков не было и эти самые ноги источали неприятные запахи, Зина не замечала.
Зину никто старался не трогать. Слишком много собственных забот: чтение, письменные задания, дневник чувств, да и очередь в душ надо бы не забыть занять (горячей воды на всех не хватало). Но однажды она переступила в своем высокомерии и обесценивании черту. Ей начали прямо на группе публично говорить. И про ноги. И про ее высоко задранный нос. И про то, что она никому не нравится.
В какой-то момент на лице саркастичной пятидесятилетней Зины мелькнуло не выдерживающее количества отвержения и боли детское выражение, которое мгновенно растворилось в ироничной ухмылке непробиваемой, опустившейся на самое дно женщины. Зина молча встала и ушла из зала. Пошла в свою палату, собрала вещи, поместившиеся в полиэтиленовый пакет, надела обувь, выданную в ночлежке, на голую ногу, мужскую куртку-большемерку и, оставляя глубокие следы на недавно выпавшем снеге, перейдя двор, вышла за калитку.
Реабилитанты гудели. Кто-то говорил, что так ей и надо, что невозможно это все терпеть, кто-то нападал на напавших, защищая не соображавшую, что творит, Зину… Она сидела молча. В голове звучали услышанные на утреннем занятии слова консультантов: «По статистике после реабилитации продолжает выздоравливать каждый третий, еще треть живет в срывах, мотаясь между трезвостью и употреблением, а последняя треть остается в употреблении и рано или поздно погибает». Зина пошла умирать. Ей это было очевидно. Зина выбрала. Она сделала все, чтобы убедиться в своей никому не нужности и уйти с правом убивать себя дальше.
Она подняла глаза на шумящих ребят, ставших уже близкими… Кто из них умрет? Балагур Сережа? Мама троих детей Алена? Правильный и всем помогающий Вадим? Кто вместе с Зиной? Может, она, Таня? Считалочка смерти… первый-второй-третий первый-второй-третий…
И вдруг ей отчаянно, до слез захотелось жить. И еще отчаяннее захотелось, чтобы никто-никто из этих запутавшихся, но добрых, хрупких, неповзрослевших детей не умер. Пожалуйста, не нужно умирать. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, звучало внутри нее детским голоском, а по щекам текли теплые слезы.
Отрицание – неразлучный спутник зависимости.
Собственно, человеческой психике в целом свойственна стадия отрицания (при известии о неизлечимой болезни, при разрыве отношений или внезапной потере близкого). Какое-то время сознанию нужно побыть в отрицании случившегося, чтобы накопить душевные силы признать произошедшее неотвратимое. Но у зависимых отрицание по мере употребления только растет. Чем страшнее становится правда – тем сильнее хочется закрыть глаза. Врачи реанимаций рассказывают, что иногда приезжают на вызов к умирающим от алкоголизма людям, истощенным и желтым от отказывающей печени, но даже на смертном одре тяжело больной алкоголизмом человек может отрицать свое заболевание и искренне верить, что произошло какое-то дикое недоразумение.
Независимому человеку кажется странным, что зависимый категорически не признает свои проблемы с алкоголем, даже когда приносимый ущерб от употребления становится очевидным. Но так устроена болезнь. К тому же чем сильнее близкие оказывают давление, чем больше порицают, взывают к совести, доказывают и стараются «открыть глаза» – а они, в свою очередь, руководимы страхом и отчаянием, но никак не злым умыслом, – тем сильнее растет сопротивление и отрицание у алкоголика. Если внутри на первых порах и есть какой-то ресурс увидеть правду, то необходимость сопротивляться давлению, увещеванию, спасению забирает его на внешнюю войну.