Синькова он увидел у бетонной плиты, на которой высился прибор. Павел подошел к плите и шумно подтянул к себе табурет.
— Ну, ну! Все коромысло раскачал, — недовольно проговорил Синьков, не отрываясь от окуляра. — Потише нельзя?
— Потише тебе надо, значит? — Голос Павла дрожал.
Синьков удивленно обернулся — неужели Алехин-старший? Вот так гость. Синьков выпрямился и протянул руку к выключателю. Низкий свод подвала озарил бледный свет люминесцентных ламп.
— Что ж ты, бригадир, с механиком кефир из рюмочек пьешь? — спросил Алехин, разглядывая Синькова.
— Какой кефир, Павел Егорович? — Синьков растерялся.
— Какой кефир, спрашиваешь? — Павел огляделся. Ничего подозрительного не было видно. И запах стоял обычный, сырой, подвальный.
— Механик-то твой, Алехин, пьян, — сообщил Павел.
— Ну? — удивился Синьков, словно узнал сейчас хотя и необычную, но довольно смешную новость. — Вот черт! А у меня работы навалом. С чего это он вдруг? Угостил, что ли, кто-нибудь?
— Это уж тебя надо спросить. — Реакция Синькова озадачила Алехина-старшего.
— Ну, знаете ли, я тут ни при чем.
— Спокойный ты, Синьков, ничего тебя не трогает.
— Да, парень выпил. Конечно, плохо, что на заводе, в рабочее время. Но почему я должен сходить с ума? Я хорошо знаю Кирилла, и мне ясно, что произошла неприятная история. Какой-то подлец угостил парня. Тот не смог отказаться — мужская солидарность. Вот и вся моя точка зрения по этому вопросу. — Синьков решительно придвинулся к плите.
Яркое освещение мешало наблюдать, но выключать свет было неловко. Он напряг зрение, чтобы выделить блик на голубоватом зеркале экрана.
— Выходит, ты его оправдываешь? Хорош гусь. Бригадир, называется. Да ты обязан воспитывать своих людей, ясно тебе?
— Ясно, — согласился Синьков, чувствуя нарастающее раздражение. Почему он должен сносить дурацкие придирки человека, которого не уважает. Синьков снял контрольный листок и протянул Алехину. — Полюбуйтесь, Павел Егорович. Прекрасный астигматический макет. Ось пучка лежит точно в меридиональной плоскости. Изображение имеет вид эллипса рассеяния. Ну как? — Синьков сделал вид, что его очень интересует мнение старшего товарища.
— Хорошо! — Алехин швырнул на стол бумагу. — Повтори-ка это слово. Как его? Астматический, да?
— Астигматический, — поправил Синьков.
— Хорошо. Астигматический, это хорошо… Ну и жук ты, Юрка! Далеко пойдешь.
Синьков поднялся и подобрал бумажку.
— Мне интересно знать, Павел Егорович, за что вы меня так не любите?
— Я? Тебя?! — с наигранным недоумением проговорил Алехин.
— Да. Именно меня… Я-то понимаю за что. Но ведь это глупость, Павел Егорович.
— Интересно.
— Боитесь вы меня. А после ухода из бригады Кирилла — особенно. Словно я у вас что-то отнять хочу, а что — вы и сами толком не знаете.
Алехин хлопнул себя по коленям и напряженно рассмеялся.
— Боюсь? Тебя?! Ну и силен ты, мальчонка! Ошибаешься, Юра, никого я не боюсь. Просто ты нахальный парень, а я не люблю нахалов. Думаешь, я не понял твой этот финт ушами? — Алехин ткнул рукой в сторону бумаг. — Уделать меня хочешь? Спешишь, парень. Может, я и не понимаю ничего в твоих формулах. Но у меня еще есть тут кое-что. Понял? — Алехин выбросил вперед растопыренные пятерни своих сильных рук. — Я микроны пальцами определяю, без всяких твоих формул! Этого ты в институте своем не получишь! С этим родиться надо, ясно?
— С головой тоже родиться не мешает. — Синьков старался говорить спокойно, но получалось так, как будто он пытается доказать Алехину свое превосходство. — В наше время голова становится все необходимей, Павел Егорович… Да и руки у меня тоже есть, не жалуюсь.
Алехин встал, отпихнул табурет. У двери подвала он остановился.
— Дух в тебе, Юрка, не тот. Нет, не сработаться нам с тобой.
— Придется вам на пенсию уйти.
— Что? Ты… ты… За дипломами гонишься? Рано мной командовать вздумал, щенок.
— Дался вам мой диплом. А может, я хочу у станка стоять с дипломом? Вам этого не понять, я знаю. Завидуете вы мне, вот что!
Алехин отпрянул от двери. Казалось, он сейчас ударит Синькова.
— Завидую? Я? Тебе?! Да меня полстраны знает, дурень!
Синьков отвернулся к маленькому зарешеченному подвальному оконцу. Алехин постоял секунду, затем шагнул за порог, сильно хлопнув дверью. Стук словно пробудил Синькова, он подскочил к двери и крикнул в коридор:
— Не смейте говорить мне «ты»! Никто вам такого права не давал!
Из коридора были слышны тяжелые затихающие шаги Алехина.
ПРИКАЗ № 205
по сборочному цеху
За появление на рабочем месте в нетрезвом виде и нарушение трудовой дисциплины:
1. Алехину Кириллу Павловичу — механику III разряда, объявить строгий выговор с предупреждением.
2. Синькову Юрию Владимировичу — бригадиру, объявить выговор за халатность.
Кот лежал на площадке, опустив голову на вытянутые лапы. Учуяв постороннего, он поднял уши и повел ими, словно ощупывая воздух. Теперь и Кирилл увидел кота. Надо двигаться осторожно. Вражда с котом не затихала с тех пор, как тот чуть было не разорвал ему брюки. Казалось, всякий раз кот специально подстерегал Кирилла, чтобы наброситься на него. При этом бабушка Ларисы, отдирая кота, приговаривала, что кот просто ревнует. И Кирилл давно жаждал расправиться со своим соперником. Только подходящего момента не было. И вдруг один на один. Действительно, удача.
В первое мгновение он решил дать коту хорошего пинка. Но, поразмыслив, решил, что полумерами ничего не добьется — кот злопамятный. Будет еще хуже. Тогда Кирилл вспомнил о сетке: по дороге домой он должен был купить кое-что в магазине.
— Степан, Степанушка! — Кирилл старался лаской усыпить бдительность кота. — Хороший котик. Паршивец ты мой, Степанушка…
Кот внимательно следил за приближением Кирилла. Поравнявшись с котом, Кирилл осторожно дотронулся до его головы и стал слегка перебирать пальцами за ушами. Надо торопиться, еще чего доброго на площадку выглянет баба Галя. Кирилл достал просторную сетку и осторожно принялся натягивать ее на кота.
Почуяв недоброе, кот поднялся было на лапы, но Кирилл ловко затолкал его в сетку и бросился бежать вниз по лестнице. Кот взвыл.
— Не был бы ты дураком, все обошлось бы, — приговаривал Кирилл. — Сам виноват. Не вызывать же мне тебя на дуэль!
Трамвайная остановка была напротив дома. Кирилл примостился на задней площадке, сунув сетку под скамью и прикрыв ее ногами от посторонних глаз. Непривычный шум напугал кота, и он затих, окончательно запутавшись в сетке.
Вернулся Кирилл через полчаса. Дверь открыла Галина Сергеевна. Вид у нее был обеспокоенный.
— Опять пришел? — встретила она Кирилла обычными словами. — А Степана ты не видел?
— Видел. В гастрономе. Стоит в очереди за свежезамороженными мышами, — ответил Кирилл.
Бабке шутка пришлась не по душе.
В коридор вышла Лариса, и бабка заторопилась к себе.
— Чай поставь! — крикнула вслед Лариса.
— К тебе ходит, ты и ставь, — проворчала бабка.
— Чего она злится на меня? — Кирилл расстроенно пожал плечами.
— Кот куда-то делся, вот она и нервничает. — Лариса прошла в комнату и обернулась, поджидая гостя.
Кирилл уже сожалел, что связался с котом: если бабка его заподозрит в похищении Степана, помириться с ней будет трудно.
— Не звонил, не появлялся. — Лариса прикрыла дверь.
— Забегался, — ответил Кирилл. — А ты соскучилась?
— Конечно. Хотела сама позвонить, но, думаю, подожду еще денек. — Лариса смотрела на Кирилла. Он попытался ее обнять, но она увернулась. — Руки!
— Куда же мне их деть?
— За спину… Нет, нет. За свою!
— Тише, Галина Сергеевна услышит. — Кирилл отошел к креслу.
— Вот так, — произнесла Лариса. — Теперь я допишу конспект.
Кирилл молчал, разглядывая люстру. Лариса села за стол, подперла ладонью щеку и занялась конспектом, словно она была в комнате одна.
— Я где-то читала такую фразу: «Он ничего не говорит, зато известно, что он думает глупости», — сказала Лариса.
— Это про меня.
— Вероятно. Знаешь, Кирюша, иной раз так хочется, чтобы тебя словом нежным назвали. Вспомнили, что ты девушка, что тебе-ласка нужна. А сейчас все за иронию прячутся, как в нору.
— Время такое. — Кирилл усмехнулся.
— Время, — грустно повторила Лариса. — Теперь вообще принято считать, что женщина в мужчину превращается.
— А мужчина в женщину, — подхватил Кирилл, но шутка не прозвучала. Лариса даже не улыбнулась. — А ты сама? Ты тоже за иронию прячешься. Так что мы с тобой на равных.
Лариса захлопнула конспект и отбросила его на край стола.
— Я одной своей институтской подруге сказала, что люблю тебя. И что сама тебе в этом признаюсь. Та ужаснулась. Говорит, я непредусмотрительна, разве можно признаваться первой? Ведь все парни — дураки. Начинают воображать, петушиться, важничать. Им начинает казаться, будто все девушки готовы преклонить перед ними колени. Не успеешь и моргнуть, как он приметит себе более красивую. Ты тоже так думаешь?
— Нет. — Кирилл обхватил руками ее голову и наклонился. В глазах Ларисы отразилась перевернутая люстра, словно игрушечный, сверкающий огнями кораблик. Кирилл осторожно коснулся губами ее губ.
— Я тебя очень люблю, — произнес он, отстраняясь и рассматривая лицо Ларисы. — Наверное, я не умею целоваться. Мне мешает нос.
— Это хорошо, что нам что-то мешает. Иначе мы бы с ума сошли.
— А вдруг мы с тобой и сойдем с ума?
Лариса поднялась. Теперь она смотрела на Кирилла сверху вниз. И вместо корабликов Кирилл видел в ее зрачках отражение своего лица.
— Я ничего не боюсь, Кирилл. Ведь я тебя люблю. А это для меня самое важное. Самое, самое важное…
На маленьком кухонном столике стояли три чашки и высился пирог.