— Да найдется твой Степан, куда ему деться? — Лариса обняла бабку за острые плечи. Глаза Галины Сергеевны покраснели.
«Кажется, с этим котом я перегнул, — угрюмо подумал Кирилл, занимая место за столом. — Еще свихнется старушенция. А бабка она ничего, пироги печет здорово. Пошуровать по дворам, может, найду?»
Кирилл принял решение и повеселел. Его будоражила близость Ларисы — он мог протянуть руку и дотронуться до ее руки.
Галина Сергеевна словно позабыла о пропавшем коте, поглядывала на молодых людей, плотно сжав губы.
— Так чем же ты занимаешься на заводе? — спросила Лариса.
— Градиентометрами. — Кирилл отрезал кусок пирога и, подставляя ладонь, перенес его себе на тарелку.
— А что это?
— Откуда ж ему знать? — ворчливо сказала Галина Сергеевна. — Его дело — копай глубже, бросай дальше.
Кирилл удивленно взглянул на старуху. «Правильно сделал, что умыкнул кота. Старушенцию тоже не мешало бы заодно прихватить», — раздраженно подумал он и сказал:
— Могу и объяснить, если поймете, конечно. В земле находятся полезные ископаемые. И у каждого этого ископаемого своя плотность. А в приборе имеется коромысло с грузиком, подвешенное на тонкой вольфрамовой нити. К тому же в природе существуют законы Ньютона, по одному из которых коромысло взаимодействует с этими полезными ископаемыми. Чем тяжелее минерал, тем больше, угол закручивания нити. Ну, а потом через целую систему всяких там зеркал этот угол регистрируется геологами, и составляется карта. По ней определяют площадь, где залегают минералы с одинаковыми плотностями. А потом, если будешь копать глубже и бросать дальше, то найдешь полезное ископаемое. Затем его перерабатывают, и вы, Галина Сергеевна, покупаете в магазине чайник или кастрюлю. Или садитесь в автобус, сделанный из этого ископаемого.
— Я хожу пешком.
— Значит, лично вам, Галина Сергеевна, наш градиентометр не нужен.
— Умный ты, умный. — И было непонятно — одобряет его старуха или же упрекает. — Кто ж тебя всему этому научил?
— Что сам, а что подсказали. У меня и бригадир умный.
— Умней тебя?
— Умней.
— А ты, выходит, глупей его?
Старуха открыла было рот, чтобы произнести какую-то фразу, да так и замерла, напряженно к чему-то прислушиваясь.
— Ну, глупей. Дальше что? — Кирилла забавлял этот разговор.
— Тише ты. И так видно, что глупей, — прошептала она и тихонечко привстала, затем отодвинула стул и прытко заспешила в прихожую. Раздался нетерпеливый перещелк замка.
Лариса тоже вышла в коридор, откуда доносилось хриплое урчание кота.
«Вернулся, зараза, — удивился Кирилл. — Ведь отвез его за три остановки от дома. Надо было его за город свезти». Кирилл отодвинул чашку и поднялся.
Кот терся к ногам старухи, довольно выгибая спину. Хвост его словно трубил особую радость по поводу возвращения домой. На Кирилла он не обращал никакого внимания.
— Ну? Кило мышей купил? Нет? — бодро присоединился ко всем Кирилл. — Конечно. Котов много — мышей мало…
Галина Сергеевна обернулась к Кириллу:
— А ты неглупый. Ты — молодец. Это я так, понервничала…
И кот, утробно мурлыкая, ушел на кухню следом за старухой, унося свой роскошный хвост.
Луна запуталась в сложном ворохе антенн, которыми была утыкана крыша старого дома. А сам дом больше походил на заржавленный корабль, дремлющий у причала и покорно ждущий, когда превратят его в лом и переплавят. Адька Зотов давно говорил, что их дом должны снести, а все не сносили. Сколько раз Кирилл приходил в огромный глухой двор.
Миновав длинную, словно тоннель, арку, Кирилл очутился во дворе. Далекой памятью из полутьмы двора выплыла скамейка. И на ней сейчас кто-то сидел. Тлеющий кончик сигареты напоминал в темноте стоп-сигнал автомашины. Вот стоп-сигнал двинулся и, плавно разгораясь, осветил багровым светом лицо сидящего человека. Чем-то неуловимо знакомым повеяло от освещенной части лица. Кирилл остановился. Кто же мог сидеть в этом дворе, на этой скамейке… Нет, не может быть.
— Зотов, — негромко произнес Кирилл, словно случайно.
— Ну.
— Ты, что ли?
— Ну я, я…
Они поздоровались так, будто никуда Адька и не уплывал, будто они только вчера и расстались. И в этом был особый мужской шик, скупость чувств, настоящая дружба. Так им казалось…
Теперь Кирилл разглядел, что у ног Адьки стоял чемоданчик.
— А я к тебе, понимаешь, направился. Узнать хотел у матери, как тебя там укачивает.
— Хорошо укачивает… Я-то случайно домой заскочил. Судно пришло в Лиепаю, меня и отпустили на несколько дней. Сел в самолет и домой. А мамы нет, телеграмму-то я не давал, вот и лег в дрейф. В гости, что ли, она ушла? Сколько раз собирался ключи заказать, а все забывал. Теперь кукую.
— Ну, молодец ты, Адька! Я рад! — И Кирилл хлопнул друга по спине. — Как рейс, ничего?
— Ничего. В Париже был.
— Ну?
— Был. Пришли в Руан, пока стояли, приехал агент туристский. Экскурсия на автобусе.
— И все, конечно, поехали?
— Человек десять со всего судна. Валюту жалко. Два фунта все же, не бесплатно.
— Молодец ты, молодец. Деньги — это вода…
— Вода, — согласился Адька. — А без воды, как говорится — и ни туды, и ни сюды.
— Завидую я тебе. Столько ты повидал.
Кирилл присел на скамью. Лунный серпик рванулся вперед, выскользнув из цепких переплетений антенн, и, по-видимому, был этим очень доволен — сиял, словно начищенный.
— Ты не завидуй. Когда неделями вокруг чистая вода. Когда тебя выворачивает наизнанку. Блевать уже нечем, так желчью отходишь… Кто кому завидует, неизвестно. Шуруешь на своем заводе. Вечерком с Лариской в кино ходишь… Ты еще с Ларисой?
Кирилл молча кивнул.
— Значит, сел на рифы. Ничего, хорошей водой тебя снимет.
— Почему? А вдруг я женюсь? Помнишь, разговор был у сэра Джона в машине. Ты хотел на моей свадьбе гульнуть… Придется тебе предоставить такую возможность.
— Ну, ну… Я тогда шутил. — Адька достал сигареты и протянул Кириллу. — Пользуйся… А вообще-то она девчонка ничего. Во всех отношениях… Слушай, как там старик наш поживает? Видишь его?
— Видел как-то…
И Кирилл рассказал о встрече с сэром Джоном в скверике у ипподрома. О его непривычно потрепанном костюме, о разладе, возникшем между стариком и Полковником. Вообще, все это странно и непонятно.
— Может, на ипподроме кто-то загремел. Вот старик и пережидает бурю, — высказал предположение Адька.
— Знаешь, мне кажется, сэр Джон совсем другой человек.
— Как это? — Адька щелкнул зажигалкой.
— Ну, мы его не за того принимаем.
— Обычный тотошник. И фарцует понемногу. Я-то знаю… Да прикури наконец.
Кирилл глубоко втянул в себя сладковатый пряный дымок.
— Жучок старик. А может, и жук, — убежденно произнес Адька. — Кстати, я лекарство ему привез от гипертонии… А, кроме женитьбы, что у тебя хорошего?
— Ничего. Выговор схлопотал. И зарплату срезали. За пьянку.
— Ну ты даешь… В алкаши метнулся? Оставляй тебя тут без присмотра…
Кирилл и про это рассказал. И о Лисе, и о Вторнике, и о том парне, из механического, имени которого Кирилл так и не запомнил — вышибло водкой.
— День рождения, значит, справляли… Ну а что Лиса? Турнули с завода?
— Какой там?! Ведь все уснули, под лестницей. Вышли как огурчики. Не придраться… Один я погорел.
Они еще беседовали минут пятнадцать.
На пятом этаже неярко засветилось окно. Как от включенного торшера или ночника.
— Мать вернулась. С черного хода, наверно, прошла. — Адька загасил сигарету. — Новостей много, приятно… Знаешь, когда долго не слышишь новостей… А придешь в порт, все разговаривают на непонятном языке… Самое страшное в рейсе не качка, а тоска. Иной раз кажется — бросишься в море и вплавь… Лишь бы домой… Ну, ладно. Созвонимся.
Адька встал, поднял чемоданчик и протянул руку.
— Слушай, а ты вроде меньше стал ростом, — засмеялся Кирилл.
— Ну? — Адька серьезно оглядел себя. — А может, ты подрос? Витамины, знаешь… Ну, до завтра.
Глава четвертая
Из Москвы Смердов вернулся во второй половине дня и, не заезжая домой, отправился на завод.
Главного инженера он не застал: Греков проводил совещание по новой технике в центральном конструкторском бюро и обещал появиться после трех.
Смердов попросил вызвать секретаря парткома Старостина. Так уж повелось со времен предыдущего парторга Киселева — по возвращении из командировки директор приглашал к себе для информации парторга и главного инженера.
Папка «текущих дел» лежала посреди стола. Бумаг на подпись было немного, в основном полученные сегодня и те, что требовали личного вмешательства директора.
Смердов собирался захлопнуть папку, когда его внимание привлекло письмо на знакомом исполкомовском бланке. Он сунул письмо в общую стопку, но затем извлек и положил отдельно, на виду.
Скрипнула дверь кабинета, и на пороге появилась секретарша. Она хотела уточнить, будет ли прием по личным вопросам — сегодня среда.
— Нет. Перенесите на следующую неделю, — приказал Смердов.
Секретарша напомнила, что приема не было уже две недели. Но Смердов не ответил. Он еще раз перечитал исполкомовское письмо и вздохнул. Не позвонить ли сейчас же председателю? Или лучше поехать самому? Поначалу заехать в горком, привлечь сторонников. А где взять этих сторонников? Не от горкома ли исходит все это? Скоро седьмой десяток распечатывать, а все наивен, как мальчишка. Так исполком бы и отважился на подобное письмо без благословения горкома. Нет, надо выметаться на пенсию. Хватит. Наработался. Уехать на дачу, гулять, читать книги… Но отпустят ли? Отпустят. И причина подходящая: не смогу руководить объединенным коллективом. Новые люди, у каждого свой характер. А заново налаживать отношения — стар. И здоровье уже не то. Нитроглицерин в кармане таскаю…
Рафаэлю Поликарповичу взгрустнулось. Он взглянул в полированную стенку шкафа. Какой-то туманный, застывший рисунок. Повел крупной головой, словно убеждаясь, что это его отражение, а не чужое. Удивительно, как много может изменить случай. Задержись он тогда в управлении или, допустим, чуть дольше прокопайся в кошельке, выискивая мелочь гардеробщику, не наткнулся бы на министра. И все вышло бы иначе. Хотя, пожалуй, нет… Вопрос не пустяковый — объединение завода с хозяйством, принадлежащим совершенно другому ведомству. Но министр одним телефонным звонком тут же, при Смердове, все определил. Конечно, министр.