Греков остановился рядом с креслом, в котором сидел главный технолог Земцов.
— Вы считаете, что приспособление к магнитометрам уже готово? — сдерживая раздражение, произнес Греков.
Земцов дернулся, попытался встать, но Греков придавил ладонью его плечо.
— Приспособление передано в цех? — вновь спросил Греков.
Земцов молчал. Не будет же он в который раз повторять, что шлифовщики подводят.
— Так вот, ведущую группу лишим прогрессивки. И всему отделу срезать наполовину. Я вас предупреждал. Что по отделу главного конструктора? — Греков повернулся к Лепину.
Главный конструктор Лепин снял очки и принялся вертеть их в руках.
— Закончили рабочие чертежи? — спросил Греков.
— Не успели, — помедлив, ответил Лепин.
— Причина?
— Большой объем. Еще недельки две возиться.
— А лишу-ка я и вас премии, мой друг, чтобы Земцову не было обидно.
— А ему и не обидно. Правда, Земцов? Вам не обидно? — Лепин улыбался, близоруко щурясь.
Греков взорвался. Больше всего в Лепине его бесили улыбочки и этот тон. Мальчишка! Воображает черт знает что, а второй месяц не может сдать чертежи по счетчикам. Когда же они попадут к технологам?
— Вы просматривали рекламационные акты? Советую просмотреть! Большинство актов по вине вашего отдела.
— Именно, — добавил Гмыря астматичным, с тяжелым придыханием голосом. — Стыдно в глаза людям смотреть.
— А зачем в глаза? Отдел сбыта должен в карман смотреть, — огрызнулся Лепин. С Гмырей у него была давняя вражда.
— Цинично, молодой человек. Я вам в отцы гожусь. — Гмыря запахнул на животе свой просторный пиджак.
— Не годитесь вы мне в отцы, Василий Сергеевич! — не удержался Лепин.
Греков постучал ладонью по спинке стула.
— Это стенографировать? — тихо спросила секретарша.
— Да! Дословно! — выкрикнул Лепин.
— Тут пока я распоряжаюсь. — Греков прошел на свое место. — Не нужно стенографировать.
— А жаль. — Гмыря выдохнул. — Покрываете, а они на голову садятся. — Он встал и, тяжело ступая, направился к двери.
— Совещание еще не закончилось, — остановил его Греков. — Вы правы, Василий Сергеевич, покрываю. И напрасно.
«Не забыл „выручальников“, — забеспокоился начальник цеха Стародуб. — И дернуло этого козла, Гмырю, влезть. Неужели главный на скандал пойдет? Ведь сам неприятностей не оберется. Получится, что месячный план не выполнили. Липа одна…»
— Да, да, Иван Кузьмич, покрываю, — повторил Греков, посмотрев на Стародуба.
В кабинете стало тихо. Все понимали, на что намекает главный. А это уже серьезно. Особенно для сборщиков. Это не Всесвятский со своими придирками.
Стародуб пожал плечами, умоляюще глядя на Грекова.
— Не знаю, Геннадий Захарович, — пробубнил начальник цеха, часто моргая белесыми ресницами. — Вам виднее…
Греков потер пальцами лоб, пригладил волосы.
— Придется тебе, Иван Кузьмич, согласиться со Всесвятским. Неритмично работает цех. И дефицит у тебя, Ваня, большой висит, — произнес он каким-то другим, блеклым тоном.
Все в кабинете заулыбались, словно в кино при неожиданном и приятном конце. Только Лепин сидел по-прежнему со злым лицом и рисовал чертиков.
— Согласен, согласен, — махнул рукой Стародуб, думая в то же время по-хорошему о главном. Как это он ловко повернул. И наказал за «выручальников», и все без большого скандала — подумаешь, неритмичность. Когда ее не было? Хоть шерсти клок, да оставил. Все же пятьдесят процентов — не баран чихал, тоже деньги…
Вскоре балансовая комиссия закончилась, и все разошлись, кроме Лепина, которого Греков задержал.
— Все собираюсь поговорить с вами. — Греков достал из сейфа бутылку минеральной воды, налил полстакана, отпил глоток и сел, не выпуская стакана из рук. — Неинтересно стали работать, Лепин. И дело не в большом объеме. Нет. Понимаю, оригинальные мысли по заказу не появляются. Но у вас и стремление к этому пропало. Раньше оно было, и вы всех увлекали. А сейчас по избитым тропинкам бродите. Это скучно. Кризис?
— При плановом хозяйстве кризис исключен. — Лепин усмехнулся.
— Значит, тенденция, — прервал Греков. — А это мне не нравится.
— Знаете, в чем ваше достоинство, Геннадий Захарович? Вы никогда не скажете: «Нам не нравится». Вы говорите: «Мне не нравится».
«Смеется надо мной, что ли?» Греков отпил глоток воды и усмехнулся.
— Подхалимничаете?
— Конечно, — согласился Лепин. — Надо компенсировать плохую работу отдела.
— Что-то вы рано поседели, Семен, — неожиданно для себя произнес Греков и поморщился: надумал было вести серьезный разговор и вдруг вильнул.
— Наследственность, — ответил Лепин.
Разговор не складывался. Конечно, Греков мог коротко изложить суть дела и потребовать точного исполнения. Тогда дальнейшая дискуссия свелась бы не к препирательствам, а к различным уточнениям. Но Греков чувствовал, что ему не хочется говорить на производственную тему. Лень. С каким удовольствием он поговорил бы о делах совсем не заводских!
— Разрешите мне сегодня уйти пораньше, — попросил Лепин.
«Конечно. Ему еще и Не хватает свободного времени», — раздраженно подумал Греков и резко спросил:
— Сверхважные дела?
— Да. Архиважные. Суд. Моя бывшая супруга после пятилетнего тайм-аута решила узаконить развод.
— Что ж, детей у вас нет. Все просто, — пробормотал Греков и махнул рукой: мол, иди, чего уж там. Главный конструктор вышел.
Среди старших руководителей завода, пожалуй, один Лепин отпрашивался по своим личным делам открыто. Большинство придумывали всевозможные предлоги: то вызывают в райком, то в НИИ, то надо ехать к смежникам. После очередного приказа самовольные уходы прекращались на недельку-другую, но потом опять все шло по-старому. Многие в этом не видели особого зла: раз нет работы, можно и уйти по неотложному делу. В конце месяца сутками пропадаешь на заводе. И без всяких сверхурочных да отгульных.
Греков вернулся к столу и включил вентилятор. Важно кланяясь из стороны в сторону, вдохновенно жужжа, словно гигантский шмель, вентилятор потащил ветерок в дальние углы кабинета.
— Заходите! — пригласил Греков, увидев мелькнувшее в проеме двери лицо Глизаровой.
Аня вошла в кабинет. Она принесла листки с цифрами. Греков прекрасно знал, что это такое. Обычно разговоры Всесвятского с министерством заканчивались длинными поправками к плану, ничего хорошего эти поправки не сулили. Иначе Всесвятский явился бы сам, а не посылал Глизарову. Старая тактика. Аня примет удар на себя, затем появится Всесвятский для согласования деталей. Греков к тому времени поостынет.
Аня молча положила бумаги. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: уступки, сделанные министерством, были незначительны. Все «Радуги» надо реализовать в этом квартале.
— Говорят, нашему заводу изменят план по номенклатуре. Будем выпускать мясорубки. — Аня слегка постукивала пальцами по столу.
— Кто говорит?
— Слух такой. Даже говорят, что нас объединят с соседями.
— Не знаю. — Греков поднял голову в недоумении, скользнув быстрым взглядом по лицу Глизаровой. — А что это вы так со мной разговариваете, Анна Борисовна? Мясорубки какие-то, черт знает что! Объединение, слухи всякие.
Глизарова пожала плечами, не переставая постукивать пальцами по столу. Обычно Греков предлагал ей сесть.
— Мне можно идти?
— Да. Идите.
Аня направилась к двери не торопясь, словно взгляд Грекова притормаживал ее обычно стремительные движения.
— Говорят, недавно вы были именинница?
Она обернулась.
— Да. Тридцать два года.
— Совсем вы еще юная. — Греков выдвинул ящик и достал авторучку. Обогнув свой громоздкий стол, он шагнул навстречу Глизаровой. — Японская. Шариковая.
— О, спасибо, Геннадий Захарович. — Аня взяла ручку. — Неожиданный подарок.
— Почему неожиданный? Вы так часто приходите в этот кабинет, что я подумываю — не взять ли вас в секретари? Шучу, конечно, шучу.
— Я бы не отказалась.
Аня покраснела и торопливо вышла.
«Хам я, хам, — расстроился Греков. — Шуток не понимает она, что ли?» — пытался он себя успокоить. Хотя и определенно знал, что Глизарова на него не обидится. И завтра вновь придет с каким-нибудь поручением Всесвятского.
Тем не менее настроение Грекова улучшилось, это точно. И не объяснить отчего — просто стало хорошим настроение. Он даже подмигнул лежащим на столе бумагам, сгреб их в кучу и пихнул в кожаную папку.
У директора завода Смердова было необычайное сочетание имени и отчества: Рафаэль Поликарпович. Поговаривали, что его мать была испанкой и настояла на том, чтобы сыну дали такое звучное жаркое имя.
Высокий, полный, в просторном сером костюме, Смердов выглядел весьма представительно. А долгие годы работы директором наложили отпечаток властности на его широкое лицо. Но когда он улыбался, опущенные вниз уголки губ придавали лицу доброе выражение.
Правда, сейчас Смердову было не до улыбок. Он только что вернулся из горкома, где вел не совсем приятные переговоры в отделе промышленности.
— Этот заведующий отделом слишком много на себя берет. Поговорите с первым секретарем, — произнес Всесвятский. Он сидел за столом для заседаний, между двумя огромными бронзовыми пепельницами. Его лысая голова была освещена солнцем и, казалось, составляет со сверкающими пепельницами единый ансамбль.
— Вы ребенок, Игорь Афанасьевич. Неужели вы считаете, что отдел выдвинул такое предложение самостоятельно, ни с кем не посоветовавшись? Все идет через него. — Смердов ткнул оттопыренным пальцем в потолок. — У вас есть сигареты? Ах да, вы же не курите. — Смердов выдвинул ящик стола, пошарил в глубине. — Нет, нету. Кончились. Возможно, у Геннадия Захаровича найдутся, — произнес он, видя входившего Грекова.
— Что? — Греков кивнул директору, придвинул стул и сел.
— Сигареты.
— Извольте. — Греков протянул Смердову пачку.
— Как вам это нравится? Нас хотят объединить с заводом бытовых аппаратов. Пылесосы, электрические мясорубки, — заторопился Всесвятский и смолк под неодобрительным взглядом директора.