– А после я хочу поговорить с Трентом Собелем, – добавил я, – и чтобы он при этом не пытался меня прикончить.
– Поговоришь, конечно, – сказал Свёрл, – поскольку еще один кусок головоломки должен встать на место. Трент Собель уже не тот человек, которого ты знал, и вряд ли попытается убить тебя или кого-либо еще. В сущности, ему потребуется твоя помощь.
Свёрл махнул клешней, и дверь позади меня открылась.
– Бсектил проводит тебя.
– Сюда, – сказал первенец, поворачиваясь к двери.
Бсектил провел меня по коридору к уменьшенной версии входа в святилище Свёрла – и переступил порог, велев мне подождать снаружи. Заглянув в проем, я увидел помещение, вероятно, служившее прадору жилищем – но оно опять-таки не соответствовало прадорским стандартам. Да, стены казались каменными, но в них было встроено множество аквариумов с подсветкой, полных весьма активных обитателей. Любопытствуя, я шагнул ближе, чтобы разглядеть получше.
Сбоку, у стены, находилось рабочее место с верстаками и прадорскими инструментами, окружавшими центральный объект. Неужели первенец мастерил какой-то механизм? Увлекшись, я забыл о приказе Бсектила ждать снаружи. И увидел… Изабель Сатоми на полпути ее превращения в капюшонника. Судя по лежавшей на столе коллекции, Бсектил создавал скульптуру из натуральных драгоценных камней. Это было настоящее искусство – то, чего в Королевстве прадоров, как считалось, не существовало вовсе. Более того, отсутствие у прадоров искусства Государство декларировало как окончательное доказательство их варварства.
Повернув голову, я увидел на другой стороне комнаты нечто, подходящее прадорам больше: стеллаж с пулеметами и лучевиками. Были тут и рабочие инструменты, которые можно крепить прямо к панцирю или броне. Среди скарба, на подставке, стоял первенец и снимал с себя доспехи. С тихим щелчком раздвинулись сегменты зрительной турели, захрустел и поднялся на полированных рейках разделившийся вдоль тянущейся над ножными гнездами линии панцирь. Передние подпорки отцепились, и панцирь откинулся назад на двух задних петлях, обнажив щербатую и корявую спину первенца – сделав его очень похожим на виденного мной недавно вторинца.
Последовали новые щелчки, и такие же полированные рейки, только поменьше, раздвинули и убрали броню, прикрывавшую ноги и клешни «краба». Прадор вылезал из экзоскелета, пользуясь, как опорой, чем-то вроде большой подковы, свисавшей с потолка. Освободив ноги и клешни, он уцепился за броню и выполз полностью, тяжело плюхнувшись на пол. Сперва его кривые ноги разъезжались, он с трудом сохранял равновесие. Я заметил решетку спикера-переводчика и прикрепленный возле глазного стебля форс.
– Натирает, – пробормотал Бсектил.
Наверное, броня предназначалась для обычных прадоров и была тесновата таким, как он. Я понял, что вижу очень, очень старого первенца. От подобных существ обыкновенно избавляются – каким-нибудь мерзким способом, – когда те пребывают в относительно молодом возрасте. Искусственно удерживаемые в отрочестве, они в какой-то момент становятся невосприимчивы к химии, которой их пичкают. И, насколько я понимаю, отцы убивают их прежде, чем они начинают неизбежно превращаться – несмотря на подавление – во взрослых. Или, может быть, все не так. Может, отцы убивают их до того, как они превратятся во что-то половинчатое – как этот.
– Ты хочешь стать взрослым? – спросил я.
– Нет, – ответил Бсектил. – Отец никогда не предлагал нам выбора. Но он знает, что мы вполне способны освободиться. К тому же сейчас физиологические изменения убили бы нас.
Я осознал, что застыл с разинутым ртом, и поспешно его захлопнул.
– Ты не похож ни на одного из известных мне прадоров, – выдавил я наконец.
– Задержанные в отрочестве, мы все равно растем, – сказал Бсектил. – Даже если мы могли бы превратиться во взрослых, мы бы деградировали.
– Ясно.
Первенец повел клешней в сторону своего творения:
– Что думаешь?
– Думаю, что получается очень здорово, – ответил я, – хотя выбор объекта немного смущает. Это твоя первая работа? Обычно прадоры такие… практичные.
– Эта первая – отец не разрешил бы ваять его.
– Понятно…
– Итак, твой корабль…
Бсектил направился к двери, я последовал за ним. Шагая по коридорам, мы встретили еще одного деформированного вторинца.
– А как же они? – спросил я. – Они растут, пребывая в постоянном отрочестве? Интересуются ли чем-то, не имеющим практической ценности?
– Для этого у них недостаточно мозгового вещества, хотя при форсировании такое возможно, – ответил Бсектил. – Отец думает о том, чтобы позволить им всем шагнуть на следующую ступень – стать первенцами. Но опять-таки физиологические изменения могут оказаться летальными. Бсорол исследует возможности, ты сумел бы в них разобраться, поскольку они включают адаптогенетику и нанокомплексы.
– Мы могли бы обратить вспять вред, причиненный постоянным химическим подавлением, позволив ганглию расти в наших малых, физически независимых родственниках.
Я так и подпрыгнул, поскольку Бсектил не произносил этих слов: они пришли прямо на мой форс. Проведя диагностику, я обнаружил, что устройство восстановлено – и подсоединено к компьютерной системе корабля Свёрла.
– Кто это? – спросил я.
– Бсорол, – ответил голос.
– Свёрл знает, что я получил доступ к корабельным компьютерам и что ты говоришь со мной? Как-то не хочется закончить жизнь с поджаренным мозгом.
– Он сам предложил это, – ответил Бсорол.
– Да, предложил, – вступил в разговор Свёрл. – Я вижу, как встает на место еще кусочек головоломки. Твоей экспертизы будет недостаточно для помощи Тренту Собелю.
В этот момент мы остановились у со скрипом открывающейся двери.
– Вечно ты избегаешь подробных объяснений, – хмыкнул я.
– Сам увидишь, – сказал Свёрл.
Но я тут же выкинул его слова из головы, поскольку сейчас, когда форс снова функционировал, получил что-то по каналу, раньше соединявшему меня с Флейтом. Странное поскуливание и обрывки поврежденного кода. Тем временем Бсектил провел меня по короткому туннелю в трюм, напоминающий тот, куда прибыли мы с Рисс.
«Копье» стояло здесь – покореженное, продырявленное, но меня порадовало хотя бы то, что корабль не развалился на части. Носовая броня покоробилась от жара там, куда угодил второй рельсотронный снаряд. А посередине, где прошелся атомный луч, отсутствовала целая секция обшивки, так что виднелись закопченные внутренности судна. Шлюзы и ремонтные люки были открыты, и в них тоже маячила угольная чернота. У хвоста, в который попал первый снаряд, работали пятеро вторинцев – в броне, щетинившейся моторизированными инструментами. Им помогала толпа государственных ремонтных роботов. Они сняли поврежденную обшивку, отсоединили термоядерный двигатель и сейчас возились с У-пространственным. Я окинул взглядом гору обломков, извлеченных рабочими, и только потом увидел гравивозок, нагруженный новыми материалами. Свёрл держал слово.
– Переустановка или наладка У-пространственных двигателей обычно прерогатива заводов и верфей, – заметил я.
– Мы можем собирать и ремонтировать их прямо здесь, – ответил Бсектил. – Отец уже разработал движки для У-прыжковых ракет и У-пространственных мин – и суб-ИИ, чтобы управлять ими.
Перспектива получения прадорами подобной техники мне не понравилась. Но Свёрл ведь не такой, как другие? Я промолчал, только махнул рукой в сторону работавших вторинцев:
– А заходить внутрь безопасно?
– Смертоносная радиация отсутствует, все системы отключены, оставшиеся боеприпасы и запасы энергии стабилизированы.
– Я имел в виду, – пояснил я, – что не хотел бы, чтобы меня перекусили клешни вторинца, когда я войду на свой корабль.
Бсектил повернулся к прадорам и что-то прощелкал. После паузы один из рабочих ответил ему тем же.
– Ты будешь в безопасности, – заверил меня Бсектил. – Они все равно пока не заходят внутрь.
Я приблизился, заглянул сбоку в проделанную лучом дыру, но понял, что попасть в корабль через нее не смогу. А пока я озирался в поисках входа, Бсектил подошел и опустил на пол клешню.
– Забирайся на меня, – предложил он.
Я посмотрел на «краба». Мы с ним разговаривали, я отвечал ему так, словно он был человеком или ИИ, гражданином Государства. Однако каждый раз, когда я переставал думать о том, кто он по сути, поведение этого самого Бсектила – а также Свёрла – пугало и ошеломляло меня. Все личные воспоминания, все чужие воспоминания, ставшие теперь моими, доказывали, что прадоры – жестокие безнравственные убийцы. И вот – Бсектил предлагает себя в качестве стремянки, чтобы я мог подняться на мой корабль. А его отличия от обычного прадора – возраст, да форс, да влияние Свёрла… Как и любой мой товарищ на войне, я всегда считал прадоров убийцами по природе своей. И вот сейчас, карабкаясь на клешню Бсектила, а оттуда – на его спину, я подумал, как же все-таки много зависит от воспитания.
Внутри меня встретили черные руины, поэтому потребовалось какое-то время, чтобы сориентироваться. Сознание услужливо подсунуло воспоминания медленно умиравшего в таком же разрушенном корабле человека, но я с легкостью подавил их. Обнаружив наконец остатки коридора, ведущего к задней части корабля, я сообразил, что причиной моего замешательства является еще и гравитационная ориентация. Гравипластины на полу трюма сейчас утверждали: «низ». Коридор же, относительно пола, тянулся вверх из развалин, бывших моей рубкой, жилой секцией и лабораторией. Чтобы подняться туда, мне пришлось использовать в качестве ступеней покореженную решетку пола, обнажившуюся там, где выпали гравипластины. Карабкаясь, я размышлял о том, каким же крепким должен был быть шип, чтобы уцелеть при таком ударе.
В районе обиталища Флейта повреждения уже оказались не столь ужасны, и я, опираясь на стену, без труда справлялся с углом подъема пола. Добравшись до входа в корабельный кортекс, я задумался, как же мне залезть внутрь. Впрочем, этого и не потребовалось. Толчок вырвал контейнер с Флейтом из захватов, и сейчас корабельный разум валялся среди груды обломков в нижнем углу помещения. Подойдя к нему, я исследовал повреждения корпуса.