Щелчок в замке. Шаги. Он замирает. Прямо над головой неразборчиво разговаривают. Внезапно его хватают и ставят на ноги – цепляют прямо за ребра, и Андерсон охает от боли. Куда-то ведут – то повороты, то остановки. Руки чувствуют сквозняк, прохладное движение чуть более свежего воздуха; видимо, вентиляция – нос улавливает легкий запах моря. Кругом ходят люди, говорят по-тайски. Похоже, это коридор – голоса ближе, совсем рядом и снова далеко. Он спотыкается, его тычком поднимают и ведут дальше.
Наконец остановка. Тут воздух свежее – работает вытяжка. Постукивают педали-подножки, тонко поскрипывают маховики – все напоминает какой-то вычислительный центр. Андерсона ставят прямо. Он думает, здесь ли его казнят и дадут ли в последний раз увидеть солнце.
Пружинщица. Чертова пружинщица. Как спрыгнула с балкона и нырнула в темноту!.. Это не было похоже на самоубийство. Чем дальше, тем яснее, что лицо девушки в тот момент выражало абсолютную уверенность. Неужели действительно убила защитника королевы? Но если Эмико – убийца, то почему кого-то боялась? Непонятно. Да и какая теперь разница, раз все кончено. Боже, как же щекотно носу.
Он чихает, кашляет от попавшей в горло пыли и складывается пополам – ребра пронзает боль.
С головы срывают мешок.
Андерсон моргает от резкого света, с наслаждением вдыхает свежий воздух и медленно распрямляется.
Большая комната, полная мужчин и женщин в военной форме, компьютеры с ножным приводом, цилиндры с пружинами, даже диодный экран с видами города во всю стену – словно снова попал в вычислительный центр «Агрогена».
А еще – окна. Он ошибся – лифт вез не вниз, а вверх, высоко вверх. Сориентировавшись, Андерсон понимает, что это место должно быть в одной из башен времен Экспансии – из окон открывается вид на город, залитый тускло-алой глазурью заходящего солнца.
Карлайл тоже здесь, ошеломленно смотрит по сторонам.
– Бог мой, как же от вас воняет, – хитро усмехаясь, замечает Аккарат. Говорят, у тайцев есть тринадцать видов улыбки; Андерсон пробует понять, какую именно видит сейчас. – Вас надо вымыть.
Андерсон уже открывает рот, но тут накатывает кашель. Он дышит через зубы, пытаясь утихомирить легкие, однако ничего не выходит, только наручники все сильнее впиваются в запястья, а ребра разрывает от боли. Карлайл молчит. У него на лбу кровь – следы то ли драки с охранниками, то ли пыток.
– Дайте ему воды, – командует министр.
Андерсона прислоняют к стене, тычками заставляют сесть, не задев на этот раз сломанный палец. Охранник подносит к губам пленника чашку, тот глотает прохладную воду, не к месту испытывая признательность, пересиливает кашель и, взглянув на министра, говорит:
– Спасибо.
– Да, хорошо. Итак, у нас проблема. Твоя история подтвердилась, а вот пружинщица – она, похоже, беглянка, которая вышла из-под контроля. – Аккарат садится рядом. – Удача отвернулась от нас ото всех. Военные говорят, каким бы хорошим ни был план боя, на деле битва идет по-задуманному лишь первые пять минут, потом все зависит от того, благосклонны ли к генералу судьба и духи. И вот – неудача. Все мы должны подлаживаться под обстоятельства – и я, конечно, – поскольку неприятных обстоятельств возникло немало. – Он кивает на Карлайла. – Вы, естественно, возмущены таким отношением к себе. Я бы мог принести извинения, но вряд ли одних слов будет достаточно.
Андерсон, стараясь не выдавать волнения и глядя Аккарату прямо в глаза, говорит:
– Сделаете с нами что-нибудь – поплатитесь.
– Конечно, «Агроген» нас накажет. Серьезная угроза. С другой стороны, они вечно нами недовольны.
– Развяжите меня, и всё забудем.
– Развязать, то есть довериться? Боюсь, это было бы неразумно.
– Устраивать революции – жесткий бизнес, я понимаю. Поэтому зла держать не стану, – как можно убедительнее говорит Андерсон. – Все хорошо, что хорошо кончается. Мы хотим того же, чего и раньше. Всегда можно начать с начала.
Аккарат задумчиво склоняет голову набок. «Возьмет да ткнет сейчас ножом», – думает Андерсон, но на лице министра вдруг возникает улыбка.
– А вы – крепкий орешек.
– Просто деловой человек – у нас по-прежнему общие интересы. Пользы моя смерть никому не принесет, а это маленькое недоразумение можно забыть.
Немного подумав, министр велит охраннику принести нож. Пленник замирает, но лезвие скользит между запястий.
Андерсон пробует пошевелить свободными теперь руками. В одеревеневшие, гудящие кисти устремляется кровь, потом их словно начинают пронзать иглами.
– Ай!..
– Кровообращение скоро будет в норме. Радуйтесь, что мы обошлись с вами мягко. – Аккарат замечает, как тот прижимает к груди сломанный палец, сочувственно, будто извиняясь, улыбается, велит привести врача, а сам переходит к Карлайлу.
– Где мы? – спрашивает Андерсон.
– В запасном командном центре. Когда стало ясно, что в деле замешаны белые кители, я для безопасности перевел штаб сюда. – Министр показывает на большие цилиндры с пружинами. – Их из подвала накручивают мегадонты. Никто не должен знать об этом пункте.
– Понятия не имел, что у вас есть нечто подобное.
– Мы же партнеры, а не любовники. Я своих секретов всем подряд не рассказываю.
– Пружинщицу поймали?
– Это дело времени. Ее портреты на каждом углу, город не даст ей долго гулять на свободе. Одно дело – подкупить пару кителей, а поднять руку на королевскую власть – совсем иная история.
Андерсон вспоминает, как Эмико, сжавшись в комок, дрожала от страха.
– Все равно не могу поверить, что пружинщица на такое способна.
– У нас есть свидетельства очевидцев и японцев, которые ее создали. Пружинщица – убийца. Найдем, казним по старинке – и дело сделано. А японцы за свою преступную небрежность еще заплатят нам феноменальные компенсации. – Вдруг улыбнувшись, Аккарат прибавляет: – В этом мы с кителями совершенно единодушны.
Кто-то из военных отзывает министра в сторону.
Карлайла освобождают от наручников, он вытаскивает изо рта кляп и говорит:
– Значит, снова дружим?
Андерсон, разглядывая суетящихся вокруг людей, пожимает плечами:
– Насколько вообще можно дружить во время революции.
– Жив?
– Ребра сломаны, – говорит он, ощупывая грудь, потом кивает на кисть, к которой врач прилаживает шину: – Чертов палец. Челюсть вроде цела. Сам-то как?
– Получше тебя. Похоже, плечо вывихнули. Все-таки не я им подсунул бешеную пружинщицу.
Андерсон, морщась, кашляет.
– Да, тут тебе повезло.
Один из военных с треском заводит пружину радиотелефона. Аккарат поднимает трубку и произносит по-тайски:
– Слушаю.
Андерсон мало что понимает, а вот глаза Карлайла постепенно делаются все шире.
– Про радиостанции говорят.
– Что? – Андерсон, кряхтя, встает и отталкивает доктора, который все еще заматывает руку. Тут же перед ним вырастают охранники, теснят от министра, отпихивают к стене. Он вытягивает шею и окликает: – Уже начинаете? Что – прямо сейчас?
Аккарат поднимает глаза, спокойно заканчивает разговор, протягивает трубку связисту, тот присаживается на пол у аппарата и ждет следующего звонка. Маховик замедляет ход.
– Покушение на Сомдета Чаопрайю вызвало большое недовольство белыми кителями. Возле министерства – демонстрации, пришел даже профсоюз мегадонтов. Люди рассержены их карательными мерами. Думаю, пора брать дело в свои руки.
– Но ведь еще не все деньги розданы кому надо, не подошли ваши соединения с северо-востока, мои ударные команды прибудут не раньше чем через неделю.
Аккарат, улыбнувшись, пожимает плечами.
– Когда идет революция – порядка не жди, подворачивается возможность – пользуйся. Тем не менее вы, думаю, будете приятно удивлены. – Он отходит к телефону, начинает отдавать приказы; набирая обороты, жужжит маховик.
Андерсон разглядывает спину человека, который при Сомдете Чаопрайе был лишь услужливой тенью, а теперь, став главным, уверенно раздает указания. Снова звонит телефон.
– Безумие какое-то, – бормочет Карлайл. – Мы-то как – все еще участвуем?
– Трудно сказать.
Аккарат оборачивается, хочет что-то сказать бывшим пленникам, но замолкает, склонив голову. Потом благоговейно произносит:
– Прислушайтесь.
По городу прокатывается гром. Вдали за окнами командного центра что-то коротко вспыхивает – будто молния.
На лице Аккарата играет улыбка.
– Началось.
39
Запыхавшаяся Канья вбегает к себе в кабинет, видит ждущего ее Паи и спрашивает:
– Где отряд?
– Недавно было построение у общежития холостяков. Мы вернулись, когда узнали, что тут…
– Они еще там?
– Кто-то – наверное. Говорят, Аккарат и Прача все-таки устроят переговоры.
– Не устроят! Созывай всех. – Она лихорадочно собирает по кабинету обоймы к пружинному пистолету. – Выводи на построение с оружием. У нас мало времени.
Паи удивленно глядит на Хироко.
– Это пружинщица?
– Насчет нее не беспокойся. Знаешь, где сейчас Прача?
– Говорят, осмотрел периметр и вроде хотел выйти к профсоюзу мегадонтов…
– Выводи отряд на построение, ждать больше нельзя.
– Вы с ума…
От взрыва дрожит земля. Снаружи слышен треск падающих деревьев. Паи ошеломленно вскакивает и подбегает к окну. Воет пневмосирена.
– Торговля. Они уже здесь, – говорит Канья и хватает пистолет. Хироко стоит неподвижно, по-собачьи склонив голову набок, вслушивается, потом, словно что-то почувствовав, поднимает глаза – целая серия взрывов сотрясает все здание, с потолка падают куски штукатурки.
Канья выбегает в коридор, куда из соседних кабинетов выскакивают те немногие кители, что работают в вечернюю смену, еще ждут назначения в патруль или в оцепление в доки и на якорные площадки, и спешит наружу в сопровождении Хироко и Паи.
Воздух пропитан тягучим жасминовым ароматом, дымом и еще одним острым запахом, которого Канья не ощущала с тех самых пор, как над Меконгом по старинному Мосту тайско-лаосской дружбы на бой с повстанцами во Вьетнам проехали отряды военных.