Трэн снова попытался перенести вес на колено, но потерпел неудачу. Однако на сей раз он успел ухватиться за бортик фургона и устоять. Он принялся двигать ногой так и сяк, чтобы понять, почему она подворачивается. Колено сгибалось, и он не испытывал сильной боли, но его вес оно не держало. Он попробовал еще раз – с тем же результатом.
После того как мегадонта удалось связать, порядок на месте разгрузки восстановили. Тело Ху оттащили в сторону, и чеширы собрались возле лужи его крови – мерцающие тени в свете метановых фонарей – и около раздавленного картофеля, на котором возникало все больше следов, сходящихся возле отброшенного в сторону тела Ху.
Трэн вздохнул. Так мы все уйдем. Мы умрем. Даже те, что принимают всевозможные снадобья и лекарства от старости, например, пользуются высушенным пенисом тигра и поддерживают в себе силу, неизбежно отправятся в путешествие в ад. Он обещал сжечь деньги для Ху, чтобы облегчить его переход в загробную жизнь, но потом опомнился – теперь он уже совсем другой человек. И даже бумажные адские деньги ему недоступны.
Картофельный бог, растрепанный и рассерженный, подошел к Трэну.
– Ты еще можешь работать?
– Могу. – Трэн попытался сделать шаг вперед, но снова пошатнулся и ухватился за борт фургона.
Картофельный бог покачал головой:
– Я заплачу тебе за часы, которые ты отработал. – Он махнул молодому парню, раскрасневшемуся после укрощения мегадонта. – Ты! Ты действовал быстро. Отнеси оставшиеся мешки на склад.
Другие работники уже выстроились в цепочку и поднимали уцелевшие в фургоне мешки. Когда новый работник проходил мимо с мешком, он бросил быстрый взгляд на Трэна, но сразу же отвел глаза, стараясь скрыть облегчение из-за того, что Трэн не может работать.
Картофельный бог удовлетворенно кивнул и зашагал обратно к складу.
– Двойная плата! – крикнул Трэн в спину удаляющегося Картофельного бога. – Заплати мне вдвойне, я потерял из-за тебя ногу!
Менеджер обернулся и с жалостью посмотрел на Трэна, потом перевел взгляд на тело Ху и пожал плечами. Он с легкостью согласился. Ху не потребует компенсации.
Лучше умереть, ничего не чувствуя, чем ощущать каждый дюйм своего несчастного голодного тела. Трэн потратил все полученные за сломанную ногу деньги на бутылку виски «Меконг». Он стар и сломлен. Его род обрывается на нем: сыновья мертвы, рты дочерей давно исчезли. О его предках, живущих в подземном мире, больше некому заботиться, и никто не станет курить для них фимиам и предлагать им сладкий рис.
Как они должны его проклинать!
Он хромал, спотыкался и волок свое тело через знойные ночные улицы, одной рукой сжимая открытую бутылку, а другой опираясь на дверные проемы, стены и фонарные столбы, чтобы устоять на ногах. Иногда его колено слушалось, но временами отказывало полностью. Дюжину раз ему приходилось целовать мостовую.
Трэн сказал себе, что вышел на охоту, чтобы найти хоть какую-то еду. Но Бангкок – город нищих, к тому же по улицам не раз прошлись вороны, чеширы и дети. Если ему действительно повезет, он встретит белые кители, и они отделают его так, что он потеряет сознание, возможно, отправят на встречу с прежним хозяином чудесного белого костюма от Братьев Хван, который сейчас болтался на его высохшем теле. Последняя мысль показалась Трэну особенно привлекательной.
Океан виски плескался в пустом желудке, и ему было тепло и хорошо в первый раз со времен Казуса. Он пил, смеялся и звал белые кители, кричал, что они бумажные тигры, трахающие собак. Он хотел, чтобы они пришли за ним. Произносил слова, которые заставили бы патрульных немедленно его схватить, если бы они их услышали. Однако работники министерства окружающей среды ловили других желтобилетников, и Трэн бродил по зеленым улицам Бангкока в одиночестве.
Ну и ладно. Не имеет значения. Раз он не может найти белые кители, чтобы они сделали свою работу, тогда он пойдет и утопится. Отправится к реке и бросится в ее грязные воды. Мысль о том, что течение отнесет его к океану, показалась Трэну привлекательной. Он закончит свой путь в пучине, как его клиперы. Он глотнул виски, потерял равновесие и снова оказался на земле, проклиная белые кители, «зеленые повязки» и влажные мачете.
Наконец ему удалось доползти до дверного проема, чтобы отдохнуть с чудом уцелевшей бутылкой виски в дрожащей руке. Он прижал ее к груди, как последний кусочек бесценного нефрита, улыбаясь и тихо хихикая – виски уцелело. Он не хотел, чтобы итог его жизни разлетелся вдребезги на камнях мостовой.
Трэн сделал еще глоток. Над головой у него сияли звезды метановых фонарей. Отчаяние имеет цвет мерцающей зелени, почти бордовой в темноте ночи. Раньше зелень подразумевала такие вещи, как кориандр, шелк и нефрит, теперь же означала кровожадных мужчин с повязками патриотов и долгие голодные ночи, проведенные на свалках. Фонари мерцали. Целый город отчаяния.
По противоположной стороне улицы, стараясь держаться в тени, быстро перемещалась какая-то фигурка. Трэн наклонился вперед и прищурился. Сначала он решил, что это белый китель. Но нет, фигурка выглядела слишком испуганной и воровато оглядывалась. Это была женщина. Точнее, девушка. Симпатичное существо с аккуратным макияжем. Соблазнительная девушка, которая двигалась как-то рывками, словно…
Пружинщица!
Трэн усмехнулся, на его лице застыла довольная улыбка при виде противоестественного существа, крадущегося сквозь ночь. Заводная девушка. Пружинщица Ма Пинга. Искусственно созданная плоть.
Она скользила из одной тени в другую, опасаясь белых кителей даже сильнее, чем старый желтобилетник. Бездомный призрак ребенка, вырванный из естественной среды обитания и оказавшийся в городе, который презирал все, что она собой представляла: ее генетическое наследие, тех, кто ее создал, наконец – призрачное отсутствие души. Она бывала здесь каждую ночь, пока он рылся среди выброшенных дынных корок. Да, она была здесь, металась в душном и жарком мраке, пока он ускользал от патрулей. И, несмотря на все, выживала.
Трэн заставил себя выпрямиться, покачнулся, пьяный и ослабевший, и последовал за девушкой, одной рукой сжимая бутылку, другой опираясь о стену, когда его больная нога подламывалась. Какая глупая прихоть, но пружинщица полностью завладела его отуманенным виски воображением. Ему захотелось незаметно последовать за невероятным японским существом, незваной гостьей в чужой стране, еще более презираемой, чем он сам. Возможно, попытаться сорвать поцелуй. Быть может, защитить от ночных опасностей, делая вид, что он не жалкая скелетообразная карикатура на мужчину, а все еще тигр.
Пружинщица кралась по самым темным из переулков, мрак защищал от белых кителей, которые могли схватить ее и уничтожить прежде, чем она успела бы открыть рот. Чеширы мяукали, когда она проходила мимо, ощущая присутствие существа, еще более извращенного, чем они сами. Королевство было до такой степени наводнено болезнями и животными, монстрами, продуктами биоинженерии, что уже не могло за ними уследить. Они могли быть маленькими, как серая бахрома фагана, и огромными, как мегадонты. И пока королевство пыталось к ним адаптироваться, Трэн крался за пружинщицей, и оба были столь же инвазивными, как пузырчатая ржа, и столь же желанными.
Несмотря на резкость движений, девушка держалась совсем неплохо, и Трэн с трудом поспевал за ней. Его колени скрипели, и он стискивал зубы от боли, иногда падал со сдавленным криком, но упорно продолжал идти дальше. А пружинщица быстро ныряла в очередной сгусток темноты, ее дерганая походка показывала каждому, что она не человек, какой бы красивой ни была. Какой бы умной и сильной она ни выглядела, какой бы гладкой ни казалась ее кожа, она оставалась заводной куклой и должна была служить – каждое движение выдавало ее происхождение, каждый неровный шаг.
Наконец, когда Трэн решил, что ноги окончательно отказались ему подчиняться и он не может двигаться дальше, девушка остановилась у черной пасти разваливающегося высотного дома, башни столь же высокой и пришедшей в упадок, как та, где ночевал Трэн, еще одного осколка Экспансии. Откуда-то сверху доносились музыка и смех. В окнах верхнего этажа мелькали тени, озаренные красным светом, Трэн разглядел силуэты танцующих женщин, услышал громкие голоса мужчин и бой барабанов. Пружинщица исчезла внутри.
Каково это – войти в такое место? Без счета тратить баты и смотреть, как женщины танцуют и поют песни плоти… Трэн вдруг пожалел, что отдал последние деньги за виски. Именно здесь ему следовало умереть. В окружении плотских удовольствий, которых он лишился с тех пор, как потерял свою страну и жизнь. Он поджал губы и задумался. Возможно, удастся проникнуть туда обманом. Он все еще одет в костюм от Братьев Хван. Может быть, он похож на джентльмена. Да! Он предпримет такую попытку, и если на его голову обрушится позор отказа, если он снова потеряет лицо, что с того? Очень скоро он будет мертв, а его тело поплывет по реке, чтобы присоединиться к сыновьям.
Трэн начал переходить улицу, но у него подломилось колено, и старик упал. Бутылку ему удалось спасти благодаря удаче, а отнюдь не ловкости, и остатки янтарной жидкости блестели в свете метановых фонарей. Он нахмурился и сел, потом отполз к дверному проему, решив сначала отдохнуть и прикончить виски. Пружинщица будет находиться там долго, ему хватит времени прийти в себя. А вот если он упадет снова, то уже лишится своей выпивки. Он поднес бутылку к губам и оперся усталой головой о стену здания. Ему требовалось немного отдышаться.
Из высотного дома донесся смех, и Трэн проснулся. Из темноты вышел мужчина, пьяный и довольный. За ним появились другие. Они хохотали, подталкивали друг друга и тащили за собой хихикающих женщин. Затем они двинулись в сторону велорикш, дожидавшихся богатых клиентов. Постепенно толпа рассосалась. Трэн наклонил бутылку и, сощурившись на свет фонаря, обнаружил, что она пуста.
Из пасти высотного дома появилось еще двое мужчин. Первый – Ма Пинг. Второй –