Малье де Гравиль вернулся к герцогу Вильгельму с дарами Эдуарда и просьбою Гарольда о выдаче заложников.
Рыцарь верно заметил, что Эдуард сильно охладел к Вильгельму и обратил всю свою любовь на Гарольда и его братьев — всех, кроме Тостига. Но так как на саксонский престол никогда не избирались подданные, то де Гравилю и в голову не могло прийти, что Гарольд мог когда-нибудь сделаться соперником Вильгельма. Де Гравиль рассчитывал, что если после смерти Эдуарда будет избран сын Этелинга, то он не сумеет защитить свое государство от неприятеля, да и едва ли будет пользоваться народной любовью.
Одно только упустил из виду норманн: то, что несовершеннолетних в Англии никогда не избирали на какие-либо посты, а тем более королями. Зато он убедился, что один только Гарольд мог снова расположить Эдуарда в пользу Вильгельма.
Глава III
Уверенный, что герцог Норманнский вернет заложников, Гарольд со спокойным сердцем занялся государственными делами, которые за время его похода против валлийцев накопились в огромном количестве, так как король почти совсем не занимался ими. Однако Гарольд все же находил время посещать римскую виллу, куда его тянули любовь и дружба.
Чем ближе он подходил к своей цели, тем больше крепла его вера в существование тайных сил, управляющих, по словам Хильды, судьбой людей, хотя раньше он чуть ли не издевался над этой верой.
Пока он жил, исполняя обязанности простого гражданина, он шел твердыми шагами, но когда в нем вспыхнуло честолюбие, ум его начал блуждать. Он чувствовал, что мало одной силы воли для достижения своей новой цели, что ему может помочь только счастливое стечение обстоятельств; потому-то Хильде и удалось обольстить его уверениями, будто она вычитала из книги судеб, что ему действительно назначено играть на земле великую роль.
Юдифь, ослепленная своей безграничной любовью, не замечала, что Гарольд стал больше времени проводить с Хильдой, чем с ней, и не удивлялась, когда они беседовали шепотом или проводили лунные ночи на древней могиле.
Она видела только одно: что возлюбленный все еще ей верен, несмотря на частые разлуки и призрачную надежду когда-нибудь сочетаться с ней браком. Она не подозревала, что сердцем Гарольда с каждым днем все больше овладевает честолюбие, которое под конец может вытеснить даже любовь к ней!
Прошло несколько месяцев, а герцог Вильгельм не отвечал на требование короля и Гарольда. Совесть сильно упрекала последнего за то, что он так мало обращает внимания на просьбу умершего брата и слезы матери.
После смерти Годвина его жена удалилась в провинцию, и поэтому Гарольд сильно удивился, когда она в один прекрасный день внезапно явилась к нему в Лондон. Он стремительно кинулся ей навстречу, желая обнять, но она с грустью отстранила его от себя и, опустившись на колени, произнесла:
— Смотри, Гарольд, мать просит сына о сыне. Я стою перед тобой на коленях, умоляя сжалиться надо мной… Несколько лет, которые казались мне бесконечными, я томилась… грустила о Вольноте… разлука с ним длилась так долго, что он теперь и не узнает меня — так переменилась я от тоски и горя. Ты послал Малье к Вильгельму и сказал мне: «Жди его возвращения!» — я ждала. Потом ты утешал меня, что, отдав тебе письмо Свена, герцог не будет больше противиться выдаче заложников. Я молча преклонилась перед тобой, как преклонялась пред Годвином… До сих пор я не напоминала тебе о твоем обещании: я осознавала, что Англия и король в последнее время имели на тебя больше прав, чем мать. Но теперь, когда я вижу, что ты свободен, что ты исполнил свой долг, я не хочу больше ждать… не хочу довольствоваться бесплодными надеждами… Гарольд, напоминаю тебе твое обещание!.. Гарольд, вспомни, что ты сам поклялся вернуть мне Вольнота!
— Встань, встань, матушка! — воскликнул растроганный Гарольд. — Долго длилось твое ожидание, но теперь я сдержу свое слово; сегодня же я буду просить короля отпустить меня к герцогу Вильгельму.
Гита встала и, рыдая, кинулась в распростертые объятия Гарольда.
Глава IV
В то самое время, когда происходил разговор между Гитой и Гарольдом, Гурт, охотившийся недалеко от римской виллы, решил посетить пророчицу.
Хильды не было дома, но ему сказали, что Юдифь находится в своих покоях, а Гурт, который скоро сам должен был соединиться с избранной им девушкой, очень любил и уважал возлюбленную брата. Он пошел в комнату, где, по обыкновению, сидели за работой девушки, на этот раз вышивавшие на ткани из чистого золота изображение разящего всадника. Пророчица заказала хоругвь для графа Гарольда.
При входе тана смех и песни служанок сразу умолкли.
— Где Юдифь? — спросил Гурт, увидевший, что ее тут нет.
Старшая из служанок указала на перистиль, и Гурт отправился туда, предварительно полюбовавшись прекрасной работой.
Он нашел Юдифь, сидевшую в глубокой задумчивости у римского колодца. Заметив его, она вскочила и бросилась к нему с громким восклицанием:
— О, Гурт, само небо посылает тебя ко мне! Я знаю… чувствую, что в эту минуту твоему брату Гарольду угрожает страшная опасность… Умоляю тебя: поспеши к нему и поддержи его своим светлым умом и горячей любовью.
— Я исполню твое желание, дорогая Юдифь, но прошу тебя не поддаваться заблуждению, под влиянием которого ты сейчас говоришь. В ранней молодости я тоже был суеверен, но уж давно освободился от него… Не могу выразить, как мне горько видеть, что детские сказки Хильды завлекли даже Гарольда, так что он, прежде говоривший только об обязанности, теперь постоянно твердит о судьбе.
— Увы, — ответила Юдифь, с отчаянием ломая руки, — разве можно отразить удары судьбы, стараясь не замечать ее приближения?.. Но что же мы теряем драгоценные минуты? Иди, Гурт, дорогой Гурт!.. Спеши к Гарольду, над головой которого собирается черная, грозная туча.
Гурт больше не возражал и пошел к своему коню, между тем как Юдифь осталась у колодца.
Он прибыл в Лондон как раз вовремя, чтобы успеть застать брата и проводить его к королю, поздоровавшись наскоро с матерью. Желание Гарольда посетить герцога Норманнского не внушило сначала ему никакого опасения, а хорошенько обдумать слова брата он не успел, потому что их поездка продолжалась всего несколько минут.
Эдуард внимательно выслушал Гарольда и так долго не отвечал, что граф подумал, что, по обыкновению, он погрузился в молитву, но ошибся: король с беспокойством вспомнил неосторожные обещания, данные им в молодости Вильгельму, и прикидывал, какие могут произойти от этого последствия.
— Так ты дал матери клятву и желаешь сдержать ее? — спросил он наконец Гарольда.
— Да, государь, — ответил Гарольд отрывисто.
— В таком случае я не могу удерживать тебя, — сказал Эдуард, — ты — мудрейший из всех моих подданных и, конечно, не сделаешь ничего необдуманного. Но, — продолжал король торжественно и с очевидным волнением, — прошу тебя принять к сведению, что я не одобряю твоего намерения: я предвижу, что твоя поездка к Вильгельму повлечет за собой большое бедствие для Англии, а для тебя лично будет источником великого горя… Удержать я тебя, повторяю, не могу.
— О государь, не напрасно ли беспокоишься? — заметил Гарольд, пораженный необыкновенной серьезностью короля. — Твой родственник — Вильгельм Норманнский — был всегда беспощаден в войне, но честно и открыто поступал с друзьями… Да и величайшим позором было бы для него, если бы он решил нанести вред человеку, который с добрыми намерениями явился к нему.
— Гарольд, — нетерпеливо сказал король, — я знаю Вильгельма лучше тебя: он далеко не так прост, как ты думаешь, и заботится только о собственной выгоде. Больше не скажу ничего; я предупредил тебя — и теперь полагаюсь на волю неба.
К несчастью, людям, не обладающим большим умом, трудно доказать другим справедливость своего убеждения, даже когда они правы. Поэтому предостережение короля не произвело желаемого действия на Гарольда, который думал, что Эдуард просто увлекся. Гурт же решил иначе.
— Как ты думаешь, государь, — спросил он, — окажусь ли я в опасности, если поеду вместо Гарольда к Вильгельму?
— Нет, — быстро проговорил король, — и я посоветовал бы тебе сделать это. С тобой Вильгельму нечего хитрить… тебе он не может желать ничего плохого. Ты поступишь очень благоразумно, если поедешь.
— Но я поступлю бесчестно, если отпущу его! — возразил Гарольд. — Но как бы то ни было, позволь отблагодарить тебя, дорогой государь, за твою нежную заботу обо мне… И да хранит тебя Бог!
Выйдя из дворца, братья стали спорить о том, кто должен ехать в Нормандию.
Аргументы Гурта были так основательны, что Гарольд наконец мог противопоставить им только то, что поклялся матери лично съездить за Гаконом и Вольнотом.
Когда же они дошли до дома, был опровергнут и этот веский аргумент, потому что как только Гурт рассказал матери об опасениях короля, она начала умолять Гарольда послать вместо себя брата, говоря, что при подобных обстоятельствах с удовольствием освобождает его от данной клятвы.
— Выслушай меня, Гарольд, — начал Гурт, видя, что брат все еще настаивает на своем. — Поверь, что король имеет основательные причины опасаться за тебя, но только не счел нужным высказать нам. Он вырос вместе с Вильгельмом и был слишком близок к нему, чтобы сейчас подозревать его без оснований. Почему Вильгельм не может относиться к тебе недружелюбно? Я помню, как при дворе ходили слухи, что он имеет какие-то виды на английский престол и что Эдуард поощрял его претензии. Положим, что со стороны герцога это было чистым безумием, но и теперь он, вероятно, еще не отказался от мысли возвратить свою власть над королем, которую утратил в последнее время. Он знает, что затронет интересы всей Англии, если задержит тебя, и что ему тогда будет очень удобно ловить рыбу в мутной воде. Со мной же он ничего не сделает, потому что мое отсутствие не принесет ему никакой пользы, да он и не посмеет тронуть меня, так как ты стоишь во главе нашего войска и жестоко отомстил бы за брата…