— Я думал, смогу забрать у тебя твою смертную жизнь.
— Я отдаю ее сама.
— Я думал, что вынесу агонию твоей смерти ради остальных невинных детей мира.
— Ты можешь.
Он прикусил губу, а потом сжал мой подбородок двумя пальцами и поцеловал, словно воровал поцелуи у моего неподатливого рта.
— Ты — ужасный Кошмар, ты преследовала меня и свела с ума. Я не могу отпустить тебя.
Он поцеловал меня снова, языки и пальцы сплелись, надежды спутались. Я тяжело дышала, когда мы прервались.
— Я думал, что попросить у тебя отдать короткую смертную жизнь за весь Фейвальд — это мелочь. Что такое жертва из шестидесяти лет? Семидесяти, если повезет? Ты — лишь искра в темной ночи, жучок на стене, капля росы на рассвете. Ты тут миг, а потом навеки исчезнешь. Почему не отдать крохотную вещь ради многих? — я кивала, но он мрачно покачал головой. — Я ошибался, мой Кошмарик. Твоя короткая жизнь ценнее тысячи лет моей. Твоя мать прошла вместо твоей сестры — как Жертва. Я надеялся, что она сделает так для тебя. Но, может, это еще можно сделать. Я заберу это бремя, Кошмарик. Я понесу его ради тебя.
Он держал передо мной мой ключ. Он украл его у меня.
— Нет, — я сглотнула.
Он вытащил маленький кинжал из сапога — не длиннее его самого длинного пальца. Он порезал им большой палец.
— Нужна кровь, — он подмигнул. — Как во многом.
Он махнул пальцем, кровь брызнула на камень. Нож застучал, упав на Кровокамень.
Я словно проваливалась в землю. Словно она поглощала меня. Я не могла говорить. Дыхание застряло в груди, язык был слишком толстым во рту.
Он шагнул к Двери Жути, и я видела это в разуме. Я видела, как он шагает туда и не возвращается, и я ухожу в мир смертных, свободный от зла фейри, но пустая без него. Я все это видела.
Я заставила язык двигаться, когда он сунул ключ в замок.
— Финмарк Торн! Ты отойдешь назад!
Он сделал шаг назад.
— Что за предательство, Кошмарик? — его глаза яростно блестели.
— Ты будешь ждать там, Финмарк Торн, — мой голос дрожал. — Пока жертва не будет совершена.
Я склонилась и решительно подняла нож, встала и порезала свой большой палец, глядя в глаза Скувреля.
— Не делай этого, — прошипел он. — Позволь мне. Если чья жизнь и должна оборваться, то это моя.
Моя кровь упала на землю, попала по кровокамню, и там зацвели голубые цветочки.
— Ты — не Улаг, Финмарк, — сказала я. — Только я могу сделать это.
— Тогда подожди! Пару месяцев. Проведи их со мной. Я покажу тебе чудеса, от которых у тебя завернутся волосы.
Я слабо улыбнулась ему.
— Нужно сделать это сейчас. Весь Фейвальд знает твое имя. Если я не пройду в дверь сейчас, мы можем сюда больше не попасть.
Я сглотнула и посмотрела на нож. Брызг моей крови хватит, или мне нужно вонзить ножик в грудь?
Я упала на колени, подавляя страх из-за грядущего. Если фейри боялись того, что скрывалось за той дверью — а они терпели всякие ужасы — разве я не должна была бояться? Я могла справиться со смертью? А если там я буду постоянно тонуть, и смерть будет давить на меня, пока я не перестану дышать или думать?
Я дрожала всем телом, ладони тряслись, кровь капала на камень. Я услышала слабый всхлип и подняла голову, но была только я. Я паниковала из-за смерти.
— Отпусти меня, Кошмарик, — сказал Скуврель с темной яростью в глазах. — Не делай это.
— Это ты привел меня сюда, — я давилась словами. — Ты нашел меня в мире смертных, пока работал на мою сестру. Ты охотился на меня, и когда я думала, что поймала тебя, ты поймал меня и принес в Фейвальд, да?
— Да, — прошипел он.
— Но даже до этого ты спас мою мать от Маверика, да? Ты знал, что она родит ребенка, который освободит Фейвальд?
— Да.
— Ты заставил ее пообещать, что она не помешает нам прийти сюда.
— Да.
— Ты прочел пророчества и понял, что нужны близнецы, и моя сестра — лишь часть загадки?
— Да.
— Ты женился на мне, чтобы держать близко, чтобы убедить меня умереть за тебя.
— Я и не притворялся, что было иначе.
Я сглотнула.
— Ты заставил меня плясать под твою дудку, хитростью заставил подтвердить наш брак, простить тебя за жертву моей сестрой, согласиться на жертву собой. Верно?
— Да, — его глаза обжигали мои. И в этот раз это было признание.
— Ты заставил меня влюбиться в тебя.
— Это, мой Кошмарик, ты сделала сама.
— Ты притворялся, что любил меня.
— Я не притворялся, что чувствовал к тебе то, чего не было. Ты пробралась в мои кости, била меня виной, мучила стыдом, издевалась близостью твоей смерти. Но что я мог? Я думал, только так можно спасти всех нас. Пара девочек, отданных по их воле, чтобы спасти Фейвальд от спутанности. Когда-то мы были смертными. Ты видела, наверное, своими глазами, как твоя драгоценная смертная деревня стала запутываться от ненависти и лжи. Они становятся как мы. Так начинали фейри.
— Как?
— Началось с мысли, что ты лучше других. Потом это растет, спутывается с ненавистью и ложью, эгоизмом и безразличием. И вскоре ты становишься просто запутанной массой. И что может спасти от этого?
Я встала и прошла к нему, забрала из его руки золотой ключ.
— Ты сказал, что я могу. И я это сделаю, — я взглянула на Дверь Жути. Желудок сжимался. Осмелюсь ли я шагнуть? Как плохо там будет, если Дикая Охота утаскивала туда? Что за пытки меня ждали? Смогу ли я их вынести? А потом… что будет потом?
Мне нужно быть храброй. Нужно и это отдать огню внутри.
— Освободи меня, Кошмарик. Позволь помочь, — умолял Скуврель. — Ты не видишь, что я заслужил эту смерть?
Бесполезно. Это была моя дорога. Я могла пройти ее только одна.
— Я люблю тебя, Финмарк Торн, — я едва смаргивала слезы, склонилась и поцеловала его потрескавшиеся губы на прощание. Я не собиралась выбирать свое счастье выше его счастья.
Вдохнув для смелости, я шагнула к двери и вставила ключ в замок.
Глава двадцать четвертая
— Стой!
Я застыла, зажмурившись. Зачем он усложнял это? Было уже сложно!
— Стой, дочь! — приказал голос отца.
Я повернулась и увидела его в круге камней. В его руках были мои книги. В его глазах тревога воевала с печалью.
— Я прочел твои книги, — тихо сказал он. — И все мои воспоминания вернулись. Все. И твоя мама была права. Ты должна была отвести меня к Ручью Слез, или все было бы зря.
— Что? — я вдруг растерялась.
Он шагнул ко мне. Он улыбался.
— Знаешь, зачем существует Убийца родни? Чтобы рассеивать справедливость, — он покачал мне сияющую книжку, которую я оставила ему. — Это сказала мне книга. И почему не начать тут? Я прочел книгу, которую тебе оставила твоя мать, Элли. И я прочел эту книгу пророчеств или мудрости. И ты знаешь, что я понял? Я понял, что твоя мать отдала себя вместо твоей сестры.
— И толку? — мрачно сказала я. — Моя сестра никогда не оценит эту жертву.
Его улыбка была кривой.
— У нее впереди долгая жизнь, Элли. И «никогда» — большое слово. Может, со временем она будет смотреть на вещи иначе.
Я фыркнула, но его улыбка не дрогнула. Его лицо озарял зловещий свет Дверей Жути, но я не была уверена, видела ли что-нибудь красивее, чем надежда на его лице.
— Возможно, — согласилась я, чтобы обрадовать его. Я сомневалась в этом. Хуланна не собиралась меняться.
— Я понимаю, как она решила спасти вас. Вы родились особенными. Вместе вы были одним магическим существом в двух половинках. Это странно. В это сложно верить. Но твоя мать верила. Она думала, что это могло исправить ошибки и исцелить раны. Но она не хотела вам смерти. Но вас двое, а мама одна. Ей пришлось выбирать, вместо кого умирать.
— И она выбрала Хуланну, — кивнула я.
— Потому что знала, когда я восстановлю разум, Элли, я выберу тебя.
— Что? — он же не имел это в виду?
— Она была Заменой твоей сестре. Но не любой может быть Заменой. Только кто-то по крови, — он порезал ладонь своим клинком и пролил кровь на камень внизу. — И правильная кровь. Моя кровь за твою, дочь. Моя смерть за твою.
Скуврель охнул, но не мог сдвинуться с места.
— Не за тебя, склизкий фейри, — сказал отец, уже не улыбался, а хмурился. — Я хотел бы, чтобы ты не была в браке с одним из них, Элли. Еще и с одним из худших.
Скуврель коварно засмеялся.
— Вот так лесть, Хантер. Но я не могу отрицать, что твои навыки речи стали лучше, — мой отец покачал головой, и Скуврель посерьезнел. — Если ты делаешь это за нее, смертный, можешь звать меня, как хочешь.
— Может, ты еще можешь выйти замуж за кого-то еще? — с надеждой спросил отец.
Я покачала головой.
— Я не отступлю.
— Просто пообещай одно, Элли, — отец игнорировал Скувреля. — Обещай, что будешь заботиться о себе после этого. Хватит пытаться спасти мир.
— Я не могу пустить тебя за меня, — нежно сказала я, отец обвил меня руками в последних объятиях. — Не делай этого, пап.
— Для этого отцы, Элли. Мы защищаем детей. Мы обеспечиваем их. И если тебе нужна Замена, это ты и получишь. Потому я вернул разум, наверное, — он неловко прижал ладонь к моей щеке. Он обычно не проявлял нежности. — Думай обо мне прохладным утром, когда олени сражаются в лесу. Думай обо мне, когда твоя стрела летит уверенно и метко.
Я ощутила, как слезы выступили на глазах.
— Это должно быть сейчас? — спросила я.
— А мы можем ждать? — спросил он, а потом опустил ладонь на мою, которая сжимала ключ в двери. — Если я буду ждать, ты найдешь себе еще бремя, и я не могу это вынести. Отойди, Элли, моя милая девочка.
Он вложил книги в мои руки, повернул ключ в замке. Я выронила книги, и мне было плевать, что они упали на окровавленный камень. Я пыталась сжать его ладонь, но он стряхнул меня.
— Пап, нет! — выдавила я, всхлипнув.
Он толкнул меня, и я отлетела, задела коленом кровокамень. Когда я выпрямилась, свет лился из Двери Жути, такой яркий и слепящий, что я не видела.