— Прошу! — взмолилась я.
Отец оглянулся.
— Люблю тебя, Элли.
Он шагнул и пропал в свете.
Дверь распахнулась шире, опаляя мои глаза. Ветер поднял меня, оттолкнул. Я врезалась во что-то твердое.
Мое сердце сжалось в груди, свет тек по мне. Мои глаза горели, но даже когда я закрыла их, это не изменило то, что я видела. Лиловое сияние, похожее на оленя Истины, появилось из яркого света, рыло землю, а музыка — будто хор пел изо всех сил — ударило по моему разуму. Я не могла разобрать слова, но песня охватила меня эмоциями. Надежда, восторг, предвкушение.
Слова наполнили мой разум.
ВЫПРЯМИТЬ ЗАПУТАННОЕ.
СДЕЛАТЬ КРИВЫЕ ПУТИ ПРЯМЫМИ.
ОМЫТЬ ВСЕХ НАС.
Это было видение? Это же не было настоящим?
Свет лился из двери, двигался, как живой.
Я затаила дыхание, сердце колотилось, я неслась с живым светом. Мы скользнули мимо Двери Жути, и на месте спутанных скелетов, вырезанных там, были целые люди, живые и красивые, вырезанные на двери.
Но мне было плевать на них. Я видела — это было выжжено в моем разуме навеки — последний взгляд отца. Его лицо, полное любви. Взгляд жертвы.
Мы пронеслись по долинам, и застывшие каменные статуи оживали, пока мы пробегали мимо. Их радостные вопли преследовали нас.
Я хотела, чтобы кто-нибудь вернул так отца к жизни.
Мы неслись среди растений, которые пожирали людей, и ядовитых болот, злых единорогов и зубастых существ. Когда мы уходили, они уже не были монстрами.
Мы неслись по Фейвальду, озаряли землю, и она таяла, объединялась с миром смертных. Я видела Дымопад, моя армия големов была у круга камней. На моих глазах големы стали живой плотью, радостно завопили, и это пронзило мое сердце сладостью.
Но даже эта сладость не могла пронзить боль и печаль, дрожащие в моем сердце.
Мы неслись по тропе, которая была обрамлена колокольчиками из костей, но теперь там были камыши, они позвякивали, когда свет проносился. Дальше к Скандтону, удивленные смертные поднимали на нас взгляды. Свет касался их, и их распутанные края становились снова целыми.
Мы неслись по Фейвальду, касаясь фейри, и когда свет их задевал, их спутанная агония пропадала, делая их снова целыми и правильными.
Кроме некоторых.
Потому что, когда свет коснулся моей сестры, я увидела, как рычание вырвалось из ее горла, она боролась с прикосновением. И, когда свет окатил ее, она упала на землю, уснув, твердая, как камень.
Не она одна отказалась от яркости света. Не она одна погрузилась в зачарованный сон. Были другие — фейри и смертные.
Но, когда свет прошел, он задел все места в Фейвальде или мире смертных. Высокая статуя скелета, чей глаз был библиотекой Скувреля, стал статуей живого фейри с улыбающимися глазами и переливающимися крыльями. Жуткие вырезанные картины и украшения из костей стали красотой.
Я смотрела, и это уже меня утомило так, что я раскачивалась от усталости.
Я потеряла отца и мать.
Ради этого.
— Смыто, — охнул Скуврель. Я как-то оказалась в его руках. — Как я и думал. Больше фейри не украдут детей, Кошмарик. Больше не будет смертных, которых пытками свели с ума. Больше не будет оживших ужасов.
Яркий свет угасал, но я все еще не видела, свет опалил мои глаза слишком сильно.
— Я верил, что ты могла это сделать, маленькая Охотница, но не осмеливался мечтать о том, что еще это может означать.
— Что еще это означает? — спросила я, стараясь не паниковать, что все еще не видела.
— Это означает, что правление ужаса фейри закончилось. Это означает мир для тех, кто этого хочет.
— Я хочу этого, — вздохнула я. — Но это не так просто. Люди со временем снова начнут запутываться.
— Я не сомневаюсь, что, когда тот день наступит, ты запугаешь их и заставит подчиняться, Кошмарик. Никто не будет в безопасности, пока ты охотишься в этих мирах.
— А ты? — спросила я. — Ты можешь выдержать то, что бросил свое коварство? Ты ощущаешь, что потерял его, будто конечность?
Он рассмеялся низко, и его смех все еще звучал коварно.
— Думаю, я все еще буду тебя немного мучить и заставлять играть в мелкие игры.
Я сглотнула, ощутила его дыхание у своего уха. Он прошептал:
— Способность хранить тайну?
— Пять, — сказала я.
— Я хотел долгое время быть хорошим. Я хотел надежду на спасение. Кто бы думал, что мне подарит ее смертный, который ненавидел меня?
— Он любил меня, — сдавленно сказала я.
— Да. Как и я. Я буду ценить этот шанс попробовать добро, мой Кошмарик. И я буду лучшим в этом, я преуспеваю во всем. Просто смотри за мной, а я сделаю весь мир чистым и правильным. Задержи дыхание в восторге, пока будешь смотреть, как я плету правильность как знамя, поднимаю правду, как кубок.
Я начала невольно смеяться.
Только Скуврель мог сделать из превращения тьмы в свет состязание и заявить, что был уверен, что победит.
— Уровень наглости? — пошутила я.
— Все еще пять, боюсь.
— Шанс, что я смогу исцелить тебя от этого?
— Один, — он выдохнул, притянул меня к своей груди и прижался лбом к моему лбу. — Но зачем тебе это хотеть? Моя наглость восхищает тебя. Мое превосходство вызывает у тебя ощущение безопасности. Мое…
Я прервала его поцелуем. Он мог хвалиться и позже. А пока что я хотела сжимать того, кого любила, и дать любви заполнить пустоты в моем сердце.
Глава двадцать пятая
Если бы это была сказка, мы вышли бы в ночь, чтобы поприветствовать новые чудеса вкруг нас. Толпы людей радовались бы, что были сняты чары, искажающие фейри тысячи лет. Маленькие дети принесли бы нам цветы. Я стала бы красавицей в сияющей короне, волосы ниспадали бы золотой рекой по спине. Скуврель превратился бы в ангела из света с белыми крыльями из перьев и ярким нимбом.
Но это была не сказка, так что этого не произошло.
Вместо этого мы заползли, уставшие, в ближайший цветок, устроились в мягкости его лепестков и сжались в жарких и грязных объятиях друг друга.
— Спи в моих руках, Кошмарик, очаровывай близостью, — прошептал Скуврель, но захрапел раньше, чем я могла ответить.
Я погрузилась в его тепло, радуясь тому, как его тело идеально подходило моему, мы свернулись вместе во сне. Я не могла уснуть много часов. Я думала о последнем разговоре с мамой, а потом с отцом, снова с мамой, довела себя до слез и страдала долгие часы.
Я потеряла их обоих так быстро. Я невольно задумывалась, нашли ли они друг друга в свете за дверями. Был ли там мир, где их жертвы и любовь были вознаграждены глубокой любовью и верностью.
Я не могла присоединиться к ним через Дверь. Не сейчас. Свет стал угасать через несколько минут после того, как озарил все, а потом Дверь Жути закрылась с грохотом. И когда я подошла и провела ладонями по вырезанным фигурам на двери, я поняла, что и ключ пропал.
— Ты потеряла все волшебные вещи, Кошмарик, — сказал Скуврель, когда понял, что пропало все, кроме меча. Я рассекла им воздух, но он уже не делал ничего. — Но ты манишь меня сильнее, чем раньше. Объясни это, Завоевательница королевств.
Магия была у меня так мало времени, что я не должна была ощущать себя пустой без нее. Но, может, я не потеряла магию полностью. Все-таки его руки обвивали меня. И в этом была магия. Я помнила все, что было до этого, и я была уверена, что отец любил меня.
Может, лучшей магией была магия обычных вещей.
Я погрузилась в сон и проснулась, когда свет наполнил цветок розовым сиянием. Скуврель хихикал рядом со мной, читал книгу, которую я сберегла для него. Его лицо и грудь исцелились, словно его и не били, и я снова видела оба его глаза.
— Это было в моем кармане, — сонно сказала я.
— Да, и забрать это у тебя было самым веселым событием в моей жизни.
Я замешкалась. Хорошее всегда заканчивалось, да? Так было у меня, по крайней мере.
— Финмарк? — спросила я. — Ты теперь меня оставишь? Ты украл меня для своей цели. Ты склонил меня к себе, как кузнец изгибает железо. Но я тебе уже не нужна.
— Разве? — он приподнял бровь. — Если думаешь, что мои планы на тебя тут заканчиваются, Кошмарик, то у тебя очень ограниченное воображение. Я еще не дал тебе правильный медовый месяц. Наше путешествие к дому Убийцы родни было веселым, но слишком коротким для медового месяца.
Я робко улыбнулась ему.
— Ты мне не веришь, — прошипел он, бросил книгу и придвинулся ближе, чтобы прижать теплые ладони к моим бедрам. — Тогда позволь доказать тебе. Заключи со мной сделку в последний раз.
Трепет пробежал по мне.
— Какую сделку? — спросила я. — Я могу вернуть тебе имя.
Он рассмеялся.
— Ты дашь мне то, что у меня уже есть? Ты можешь лучше, Кошмарик. Мое имя уже вернулось ко мне. Или ты думала, я сидел бы тут, зная, что весь Фейвальд может командовать мною, как големом?
— Это уже не работает на тебе? — мой рот удивленно открылся.
— Подарок на прощание от твоего отца. Похоже, я ему нравился больше, чем он признавал, — Скуврель провел рукой по растрепанным волосам так, что ему явно нравились ощущения.
— Что сделала его жертва? — выдохнула я. — Думаю, если бы он знал, он помедлил бы.
— А если бы он знал, что забрал наши роли? Мы уже не Валет и Равновесие. Ты не чувствуешь? Постоянное желание испортить кому-то день пропало у меня. И я скучаю по этому очень сильно.
я фыркнула.
— Думаю, ты все еще можешь портить дни, если это тебя радует, ужасный фейри.
Он коварно улыбнулся.
— Последний Валет войдет в историю как лучший из всех.
— В какую историю? — сухо спросила я.
— «Истории Фейвальда». Я решил написать их сам. Никто другой не опишет это место справедливо.
— Конечно, — я скрывала эмоции на лице. — Я догадываюсь, почему ты хочешь это сделать?
— Так что ты предложишь мне, мой ужасный Кошмарик? Моя фурия без крыльев? Трепет на моей спине?
Я села, скрестив ноги.
— Я предложу тебе то, что ты не можешь получить сам, — его улыбка стала хитрой, и я кашлянула и заговорила самым серьезным тоном. — Крышу над твоей головой и еду. Фейри не любят работу, так что ты будешь рад жене с навыками выживания.