Он помахал ладонью.
— Я продам копии своей книги «Истории Фейвальда», чтобы оплатить свои аппетиты.
— Она еще не записана, — я закатила глаза.
— Я продам лишь несколько, конечно. Не хочу, чтобы книжка была всюду. Фу.
Я не сдержалась. В этот раз я рассмеялась.
— Идем, выдающийся историк, — сказала я. — Мне нужно проверить людей.
— Люди о себе позаботятся, Кошмарик. Книга сама себя не напишет.
— Почему тебе не начать продумывать книгу, пока ты несешь меня к армии големов, которую я оставила у круга камней?
— Только если потом ты согласишься отправиться со мной в медовый месяц.
Я рассмеялась и выбралась из-под цветка в пронзительный день. Солнце было ярко-золотым — отличалось от белого света Фейвальда — но цветы вокруг нас были размером с людей, а бабочки — размером с овец.
Что-то поймало меня сзади, и я охнула, приготовилась биться. Но это Скуврель развернул меня, чтобы поцеловать, а потом хитро рассмеялся и сказал:
— Я придумал идеальную сделку. Я отнесу тебя к твоим друзьям-големам и поклянусь быть твоим навеки — счастливо и по своей воле — если пообещаешь, что, проверив людей, ты будешь со мной в медовом месяце, который я спланировал для нас.
— Если тебе нужна сделка для медового месяца, — сухо сказала я, — страшно подумать, что там будет.
Его улыбка была коварнее всего, что я видела.
— Бойся, Кошмарик. Ты будешь дрожать от восторга. Я погружусь во все твои тайны, вытащу твою радость. Я буду в твоих снах, как ты не покидала мои, и оставлю след на твоей душе, как ты выжгла следы своих губ на моей.
Мой голос дрогнул сильнее, чем мне хотелось, когда я ответила:
— Договорились.
Глава двадцать шестая
Первыми мы нашли мою сестру и Анабету.
Они были не там, где мы их оставили. Вместо этого между Дверью Жути и Дымопадом мы нашли густой кедровый лес, среди деревьев были сотни каменных саркофагов аккуратными рядами. На крышке каждого саркофага лежал фейри, вырезанный из камня — крылатые, рогатые, хвостатые или почти похожие на смертных, но все с острыми ушами. И все застыли, словно во мне.
— Как думаешь, кто это? — потрясенно спросила я, мы шли по кедровому лесу.
— Церанус, — Скуврель указал на один из саркофагов неподалеку. — Эласару, Детрини, Мейвен, Терезара, Улгрок, Тривенерус.
— Ты их всех знаешь? — тихо спросила я.
— Если бы мне нужно было понять, что тут произошло, — сказал Скуврель после долгой паузы, — я решил бы, что тут все фейри, которые оказались против омовения светом. Потому они стали камнем. Надолго ли? Не могу сказать.
Тогда я нашла Анабету.
— Она даже в короне.
— Она думала, что могла забрать мою волю, а теперь скована камнем навеки. Признаюсь, это ей подходит. Может, удастся уговорить ребенка нарисовать на ее саркофаге что-нибудь подходящее памяти о ней.
— Правда или ложь? — спросила я. — Ты будешь играть Валета, хоть эта роль уже не сковывает тебя.
— Правда, — он широко улыбнулся.
И я не ощущала желания возразить или уравнять. Без этого было странно. Словно я была лодкой на реке, течение уносило меня. Я шла вдоль длинных рядов саркофагов, гадая, почему нас пощадили, а их — нет. Мы со Скуврелем совершили достаточно плохого, чтобы по заслугам лежать тут вечно.
Но мой отец не думал об этом, когда прошел в Дверь ради нас. Он отдал свою жизнь.
Я нашла Хуланну в конце. Я не сдержалась и прижала ладонь к ее щеке.
— Она была ужасом, Кошмарик. Почти такая же ужасная, как ты, — сказал Скуврель, но слеза все равно покатилась по моему лицу.
Может, отец был прав. Никогда было большим словом. Вечность — долгим временем. Может, сестра в камне отыщет путь к доброте и покою. Может, ее история еще не закончится.
— В своей истории я опишу тебя как красавицу, а ее — как жалкую тень, — сказал щедро Скуврель.
— Не смей! — я подняла палец перед его лицом. — Мне плевать, что за бред ты напишешь, муж, но если будешь писать обо мне, делай это правдиво, иначе пожалеешь.
Его глаза радостно загорелись. Я закатила свои глаза.
— Правда или ложь? — спросила я. — Ты хочешь узнать, как далеко сможешь зайти в этом.
— Правда, — он широко улыбался. — Желание играть со мной?
Я помедлила, а потом покачала головой, ощущая тепло к нему.
— Пять.
Позже в Фейвальде…
«Величайшим из тех, кто носил титул Валета, был Финмарк Торн, известный в Фейвальде как Скуврель. Его шалости ловили даже самых умных фейри, ведь его разум был быстрее, а пальцы — и того быстрее. Леди разных статусов пытались соблазнить его красотой и умом, но он был одинокой тенью, вороном, королем среди фейри, роскошнее и красивее всех, кто был до или после».
— Истории Фейвальда
Глава двадцать седьмая
Я ожидала увидеть свою армию големов рядами у круга камней. Я должна была понять, что Фейвальд все еще был не таким, как я ожидала, даже хоть он соединился с миром смертных.
Мы покинули Кедровый лес саркофагов, пошли к Дымопаду. Я не понимала, что задерживала дыхание, пока не выпустила его медленно, когда его стало видно. Вместо воды с одного уровня камней на другой сонной змеей ниспадал дым. Я боялась, что мы потеряли всю магию Фейвальда, но это было доказательство, что не всю.
— Сюда, — сказал Скуврель, когда мы проходили камень. Он юркнул за булыжник.
— Нет времени на игры с поцелуями, — возмутилась я.
— На это время есть всегда, но я не поэтому привел тебя сюда, — заявил он. Трещина в камне вела в маленькую пещеру с лесным прудом. — Помнишь, я выиграл это место в споре с твоей сестрой?
— Не помню, — сказала я с придыханием. Кто-то — наверное, Скуврель — установил кровать из перьев совы и большой черный шкаф в пещере.
— Ты отвратительно липкая от крови и грязи, Кошмарик. И когда ты плачешь, это похоже на грязь весной в долинах.
Я хотела отругать его за оскорбления, но я на самом деле ужасно выглядела.
— Где ты берешь женскую одежду, которую мне даешь, Скуврель? — спросила я, пытаясь отвлечься от того, что буду мыться с ним в крохотном горном пруду.
— Магия, — Скуврель подмигнул, разделся так быстро, что я сглотнула и отвела взгляд. Но я успела заметить его кожу. Его синяки и порезы пропали. Они всегда так исцелялись, или это были остатки магии Фейвальда?
— Тогда мне не повезло, ведь магия угасла, — я услышала плеск и хитрый смех из пруда.
— Ты не можешь помыться на берегу, Кошмарик. Хватит стесняться, отмывай свою веснушчатую кожу.
Мое лицо пылало, пока я раздевалась, чтобы присоединиться к нему в пруду. Я не осмеливалась смотреть в глаза, проходя в холодную воду. Но я должна была признать, что было приятно смыть кровь и грязь. Я распустила косу и нырнула под воду. Когда я всплыла, он был там, по плечи в воде, как я. Он протянул ко мне руки, и я застыла, но он просто сжал повязку, висящую на моей шее. Он осторожно развязал узел и бросил ее на берег.
— Мне это нужно, — я старалась звучать яростно, но ощущала себя глупо.
— Правда или ложь, Кошмарик, — прошептал он. — Ты меня сейчас видишь.
— Правда, — прошептала я, не зная, куда он клонил.
Он шагнул вперед, и я ощутила его пальцы ног на моих, наши ступни погрузились в песчаное дно пруда. Я судорожно вдохнула, хотела отпрянуть, но меня удерживал на месте его пристальный взгляд. Это было слишком близко. Слишком интимно.
— Желание принять, что ты снова можешь видеть?
Я так отвлеклась его близостью, что даже не заметила. Я охнула. Он был прав.
Не только Фейвальд изменился. Мир смертных тоже. И я не должна была видеть. Но видела.
— Два, — упрямо сказала я.
— Тогда, может, мне нужно показать тебе то, что стоит увидеть, — он коварно ухмыльнулся. Я едва успела охнуть, он притянул меня к себе, прикусил свою губу, разглядывая меня как головоломку, которую пытался решить. Он подмигнул, я не успела охнуть, и он стал исполнять тщательно свое обещание.
Когда мы были чистыми, мы нашли одежду в шкафу.
Я поняла, что буду скучать по одежде фейри, пока надевала мягкие леггинсы цвета ежевики, вышитые серебряными георгинами, пару сапог на высоких каблуках с серебряными пряжками и ремешками, которых было больше, чем нужно, пышную тонкую белую блузку с кружевами и бежевый камзол с высоким воротником и объемными плечами. Воротник и плечи были украшены белой шерстью с черными точками, камзол был оторочен горностаем. Даже смертные королевичи так не одевались.
Когда я оделась, Скуврель поднял голову, закончив стрижку волос золотыми крохотными ножницами. Как он умудрялся выглядеть хорошо, когда с одной стороны волосы были почти сбриты, а сверху оставались длинными и спутанными? Он выглядел как черный кот, сделавший стрижку. И выглядел так хорошо, что мои щеки пылали.
— Мне нравится, как ты выглядишь с одним ухом, — сказала я, удивившись, что произнесла это. — Это показывает всему миру, что ты один такой.
Он подмигнул.
— Это показывает, что я готов серьезно рисковать и всегда побеждаю.
— Почему оно не зажило?
— Потому что я отдал его по своей воле. И я сделал бы это снова, Кошмарик. Это стоило меньше того, что я получил за него.
Но он был доволен собой, когда мы покидали пещеру. Он все еще не совладал с пуговицами. Его белая рубашка была расстегнута, показывая мышцы живота, под черным камзолом, который он выбрал. Он с ухмылкой украсил моей повязкой свою шею.
— Мне она стала нравиться, — объяснил он, прошел мимо и ущипнул меня при этом за талию.
Я вскрикнула, но мне не нужны были объяснения. Хватало того, что мое зрение вернулось.
Мы добрались до круга камней, и я поняла, что вернувшееся зрение означало, что я потеряла дополнительные способности. Я помрачнела, пока мы шли туда, где раньше была единственная дверь между миром смертных и Фейвальдом.
— Я больше не могу летать, — мягко сказал Скуврель, словно понял, что я свыкалась с потерей. — У меня еще есть крылья, но нет магии для полетов.