encomienda, узурпировали королевскую власть и нарушили права, которые король дал клятву защищать. Советники короля, подтвердившие эти действия, раздарили часть родового наследства, которое должно было быть неотчуждаемым и оставаться в целости и сохранности. Они продали королевских подданных.
Как подданные, индейцы имели обязанности, равно как и права. Лас Касас постоянно утверждал, что они – разумные люди, способные в силу своего разума понимать смысл своей вассальной зависимости, исполнять обязанности преданных подданных и принять веру. Он знал индейцев лучше большинства испанцев, и мало кто в Испании мог его опровергнуть. Он, конечно, не мог отрицать, что большинство индейцев – неграмотные язычники и нуждаются в опеке, но решительно отрицал, что encomenderos и испанские колонисты вообще годятся на роль опекунов. Он считал, что индейцы должны жить в своих собственных деревнях под ежедневным руководством своих вождей, находящихся под контролем чиновников, которые должны отправлять правосудие, обучать индейцев европейским обычаям и препятствовать проведению варварских обрядов. Церковь должна получить свободу действий в своей работе по мирному обращению населения в христианство и осуществлению духовного попечения. Европейцы как частные лица – если им вообще разрешить въезд в Индии – должны жить отдельно от индейцев своим трудом. Лас Касас не допускал для европейцев никаких привилегий и никаких особых вознаграждений, за исключением наград за духовные подвиги.
Доводы Лас Касаса были достаточно весомы, чтобы убедить корону дать разрешение на проведение административных экспериментов: попытку установления индейского самоуправления на Эспаньоле (Гаити) под контролем миссионеров, организацию поселения обеспечивающих самих себя испанских фермеров в Кумане́[58], которые должны были подтвердить его теории. Эти эксперименты, как можно было ожидать, закончились неудачей. Идеальная империя была далека от американской действительности. Интересы encomenderos, чиновников-собственников и городских советов были под надежной защитой. Однако от его пропаганды невозможно было просто отмахнуться как от вздора, написанного фанатиком. У него были влиятельные друзья. Его горячая настойчивость могла преодолеть и противодействие, и равнодушие. Некоторые его идеи были близки по духу Карлу V и его советникам-церковнослужителям и взывали к чувству гуманизма. Знаки одобрения в высших кругах власти Испании объясняют ту ненависть, с которой Лас Касаса преследовали испанцы в Новом Свете. Старые конкистадоры и колонисты считали его идеи вызовом не только их средствам к существованию, но и их респектабельности. Эти люди ни в коем случае не были обыкновенными головорезами и искателями приключений. Многие из них серьезно гордились своими достижениями и считали себя защитниками цивилизации и религии от жестокого и суеверного варварства. Эти идеи тоже имели своих защитников-теоретиков, среди которых самым выдающимся был Хуан Хинес де Сепульведа (1490–1573).
Сепульведа написал Democrates Alter в 1542 году. Тогда его репутация гуманиста, последователя Аристотеля и мастера латыни достигла своей наивысшей точки. Подобно многим ученым испанцам, он причислял Эразма к числу своих друзей. Как и в случае с Виторией, его интерес к Индиям был схоластическим, не подвергшимся влиянию личной заинтересованности. Он никогда не был в Америке. Подобно Витории, он основывал свои рассуждения по этой теме на своем личном представлении о естественном праве. Естественное право управляло поведением людей в отношениях друг с другом. У него было два аспекта: инстинктивный, который заставлял людей воспроизводить себе подобных и отвечать силой на силу, и разумный, который побуждал их уважать своих родителей, стремиться к добру и избегать зла, выполнять свои обещания и верить учению истинной религии. Второй аспект права был таким же естественным, что и первый, а в случае их конфликта становился более значимым, так как раз человек был разумным по своей природе, то никакие подсказки инстинкта, которые не подчинялись разуму, нельзя было считать действительно естественными. Естественное право в своем разумном аспекте было подробно изложено в Jus gentium – своде правил, по общему мнению, общих для всех организованных народов. В отличие от Витории Сепульведа считал, что Jus gentium регулирует отношения между отдельными людьми, он понятия не имел о международном праве. Разум побуждал людей формулировать общее мнение по всем вопросам, важным для всех, и давал им возможность вывести из естественного права – самого по себе разумного – подробные правила Jus gentium. Однако некоторые люди были более разумными, чем другие; и общее мнение, которое вывело и определило международное право, не было мнением всех людей и даже не их «большей части». Международное право можно было найти только среди gentes humanitiores, а не тех, которые находятся на периферии цивилизации. И даже среди цивилизованных народов долг провозглашать, что соответствует, а что не соответствует естественному праву, принадлежал самым мудрым и самым честным представителям высокоразвитых народов, поэтому Сепульведа был сторонником аристократии по рождению и управления менее развитых народов более высокоразвитыми, а в каждом народе менее родовитых слоев населения – более высокородными. Он даже отрицал, что народ можно считать имеющим законных правителей – говоря современным языком, имеющим государство, – если они им не правят согласно принципам Jus gentium. Хотя к этому он не замедлил прибавить, что в целях поддержания мира естественное право предписывает повиноваться даже плохим правителям и мятеж против властителя, имеющего законные права на власть согласно конкретным законам и обычаям его народа, не может иметь законного оправдания.
Принадлежность к аристократии по рождению подразумевала обычное порабощение, так как более совершенные члены общества должны править менее совершенными. Знакомый афоризм Аристотеля в интерпретации Сепульведы стал мандатом для цивилизованных народов подчинять силой оружия, если другие средства были невозможны, те народы, «которые требуют по своей собственной природе и в своих собственных интересах, чтобы их поместили под власть цивилизованных и добродетельных властителей и народов, дабы они могли почерпнуть из мощи, мудрости и закона своих завоевателей лучшую мораль, более достойные обычаи и более цивилизованный образ жизни». Сепульведа был слишком сдержанным полемистом, чтобы адресовать индейцам такой набор оскорблений, который использовал Овьедо, но он утверждал, что индейцы живут, нарушая естественное право, и указывал на их неспособность отразить вторжение испанцев как доказательство их более низкого развития и необходимости сильного и мудрого правления для их же блага. Из вышеизложенного он, возможно, сделал бы выводы о сугубо светском праве испанцев на правление индейцами в Новом Свете, но такого намерения у него не было. Распространение христианской веры ему казалось таким же священным долгом, как и всем его современникам, и, хотя его богословские аргументы были логически лишними в общем развитии его мысли, в них не было противоречий. Compelle eos intrare («заставь их войти») – вот его идея. Да, он считал насильственное крещение людей несправедливым и бесполезным, а само по себе язычество не давало основания для справедливой войны. Однако реального обращения в христианство больших групп язычников можно было достичь лишь после длительного общения с христианами. Индейцы же не принимали христианство сразу, просто поверив на слово чужестранцам, и не меняли свой образ жизни за несколько дней. Чтобы они могли научиться у миссионеров и подготовиться к вступлению в церковь, им следовало дать – с их согласия или без него – цивилизованную форму правления. Цивилизация и христианство шли рука об руку. Завоевание было религиозным долгом, актом благотворительности по отношению к невежественным и несчастным соседям.
Поэтому, в отличие от Витории, у Сепульведы не было щепетильных сомнений в отношении справедливости войны, которую его соотечественники начали против американских индейцев. Существовало четыре главных права, позволяющие одному народу начать справедливую войну: естественное право ответить силой на силу; возвращение себе владений, отнятых несправедливо; необходимость наказать преступников, не наказанных своими собственными правителями (так как все люди были соседями и несли взаимную ответственность друг за друга); долг подчинить себе варварские народы силой, если они отказываются подчиняться добровольно правлению более высокоразвитого народа. Это последнее право, в свою очередь, зависело от четырех причин: природного рабского характера варваров и вытекающей из этого потребности в цивилизованных хозяевах; их привычных преступлений против естественного права; положения подданных правителей-варваров, которые были жертвами угнетения, несправедливой войны, рабства и человеческих жертвоприношений; и обязанности создать условия для мирного проповедования Евангелия. Все христиане и цивилизованные народы пользовались этими правами и несли эти обязанности. Особые права и обязанности Испании в Новом Свете вытекали из трех причин: естественного превосходства испанцев над другими христианскими народами; права первооткрывателей оккупировать земли, у которых не было законного правителя; и указа папы римского как духовного поручения обратить язычников в христиан и временного дара юридически незанятых территорий.
Справедливая завоевательная война дала индейцам не только блага цивилизации и истинную религию, но и экономические преимущества. Испанцы завезли в Новый Свет вьючных животных, открыли рудники и научили индейцев прибыльным методам ведения сельского хозяйства. Конечно, в этом процессе они и сами извлекали для себя пользу, хотя Сепульведа очень резко высказался о завоевателях, которых вдохновляла auri inexplebili cupiditate (ненасытная жажда золота). Он неоднократно и недвусмысленно отрицал право завоева