в неурожайные годы XVII века на производительность отрасли влияли и другие факторы, помимо нехватки рабочей силы: истощение богатых поверхностных серебряных жил, технические трудности при осушении глубоких шахт, перерывы в поставках ртути для выделения металла из руды. Однако сокращение численности населения – отчаянная нехватка людей, – вероятно, было главной причиной такого резкого упадка. Застой всей экономики Новой Испании в XVII веке отражал масштабную демографическую катастрофу, возможно, одну из самых тяжелых в истории человечества. Эта катастрофа в отношении местного американского населения была постоянной. Его место заняло новое гибридное общество, которое медленно росло численно; но только в XX веке его численность сравнялась с огромным населением, которое обитало в Мексике, когда там впервые высадился Кортес.
Все, сказанное выше о депопуляции, относится главным образом к Новой Испании, потому что обстановка в этом регионе известна лучше, чем в других местах. В результате ряда скрупулезных и чрезвычайно талантливых исследований, проведенных в последние годы, было предложено толкование множества сумм обложения оброком и переписей населения в Новой Испании в XVI и XVII веках. Не было предпринято еще ни одной попытки сравнительной интерпретации данных для других провинций, да и данные для сравнения еще не обнаружены. Однако почти наверняка Гватемала, Кито, Верхнее и Нижнее Перу, Новая Гранада и Тьерра-Фирме[66] испытали резкое сокращение численности местного населения. Об опустошающих эпидемиях сообщалось изо всех этих регионов. Степень обезлюдения в провинциях Анд, возможно, не была такой катастрофической, как в Новой Испании. Эти территории труднодоступны; плотность местного населения, вероятно, была не такой высокой; численность испанских поселенцев была меньше; там было больше незанятой земли, особенно в высокогорье, где домашние животные могли пастись, не уничтожая посевы; смешение рас было не таким быстрым и не настолько широко распространенным. Со всеми допущениями, однако, сокращение численности трудоспособного населения и населения, платящего оброк, во всех этих регионах почти наверняка повлекло за собой такие же последствия, как и в Новой Испании.
В тот же период, начиная с конца XVI века, Испания сама вступила в полосу экономического и демографического спада, который не прекратился раньше начала XVIII века. Любопытно, что для Испании демографические данные более скудные и более сложные для толкования, чем для Новой Испании. Но факты отчетливо свидетельствуют о сокращении населения большинства крупных городов и соответственно экономической активности, что было разительным контрастом по сравнению с неуклонным ростом в начале и середине XVI века. Что касается сельского населения, то есть данные о том, что не только Испания, но и большинство стран, граничивших с Западным Средиземноморьем, жестоко пострадали от чрезмерного стравливания пастбищ, истощения и эрозии почв и последующего обезлюдения в XVII веке. Чума тоже сыграла свою роковую роль. Необычно свирепые эпидемии, сопровождавшиеся повсеместным неурожаем, случились в 1599–1600 годах и в 1649–1651 годах. Вторая из этих эпидемий затронула главным образом Андалусию, которая на много месяцев в торговом отношении была отрезана от остальной Испании. В Севилье она унесла 60 тысяч жизней – около половины всего населения города. Потеря экономической мощи Испании вызвала дополнительные трудности в колониях. Неспособность Испании принимать колониальные товары – шерсть, кожи, красители и другие продукты, – возможно, внесла свой вклад в уменьшение производства этих товаров в Новой Испании и Карибском бассейне. Аналогичным образом неспособность испанской промышленности обеспечить испанские города в Америке промышленными товарами должного качества и по разумным ценам усугубила трудности, возникшие из-за дефицита колониальной продукции. Сокращение экономических возможностей и ухудшение условий жизни в Испании заставили значительное количество испанцев уехать в Америку, где, какими бы плохими ни были экономические условия, продовольствия все же было больше, чем в Испании. Стоит отметить, что вице-король Луис де Веласко в начале XVII века написал в одной из своих самых пессимистичных депеш, что он боится, что нехватка продовольствия в Мексике может вскоре стать такой же острой, как в Испании. Но все было не так плохо, по крайней мере для испанцев. Эмигранты из Испании, как мы уже видели, делали незначительный вклад в увеличение рабочей силы колоний, но они были потеряны для Испании. В конечном счете отчаянное финансовое положение короны в конце XVI и на протяжении XVII века заставило ее предпринимать все более решительные попытки получать деньги из колоний. Дополнительные налоги; подарки и ссуды, запрашиваемые с отдельных людей и корпораций; установление цен на покупку должностей; плата за разрешение, помилование, титул, всевозможные услуги – все это было дополнительным бременем, возложенным на испанские города в Америке в то время, когда они все меньше и меньше были способны его нести. Ввиду их совпадения во времени экономический и демографический кризисы Испании и Индий повлияли друг на друга так, что нанесли ущерб и там и там.
Глава 12. Экономическая зависимость
Филипп II был первым монархом, который правил всем Иберийским полуостровом. В поздний период его долгого правления Кастилия и Леон, Португалия, Наварра, Арагон, Каталония и Валенсия свидетельствовали ему свое уважение. За пределами полуострова он был фактическим хозяином Фландрии, Артуа и Франш-Конте. Да, Голландия и Зеландия упорно бунтовали, но Филипп II не оставлял надежды завладеть ими и не предвидел ту огромную мощь, которую благодаря их торговому флоту и коммерческому таланту им суждено было вскоре обрести. Англия, которая когда-то была государством-сателлитом, теперь стала врагом, с которым примирение было невозможно, пока жива была королева Елизавета. Но хотя англичане могли и защитить себя от вторжения[67] и наносить ощутимые удары по испанскому торговому флоту, когда переходили в наступление, они явно не были в состоянии долгое время причинять Испании вред. В Южной Европе власть Филиппа казалась несокрушимой. Контролируя Милан, он мог поддерживать регулярные контакты со своими двоюродными братьями в Астурии и почти окружил Францию. Его влияние в Центральной Италии было обеспечено presidi на тосканском побережье; на юге он был королем Неаполя и Сицилии и хозяином Сардинии. В Северной Африке он владел Ораном, Сеутой, Танжером и Канарами. Как король Португалии он правил другими архипелагами в Атлантике: Азорскими островами, островами Зеленого Мыса и Мадейрой. Огромные владения, естественно, требовали огромной ответственности, и, оставив в стороне нескончаемые войны в Европе, в частности с Францией, Филипп считал себя и свою огромную империю в Западном Средиземноморье главным оплотом христианства, противостоящим другой империи, империи неверных – Османскому султанату в Восточном Средиземноморье. В противостоянии турецкому флоту флот Филиппа добился по крайней мере одного известного успеха[68]. В Северной Европе его армии действовали менее успешно, но, предприняв последнюю попытку оставить своему сыну в наследство мир, он сумел выбраться из своей французской авантюры благодаря Вервенскому договору 1598 года и повел в Нидерландах переговоры об урегулировании, которое давало фламандцам видимость суверенитета, и стороны не роняли своего достоинства. Филипп III (р. 1578, правил 1598–1621) унаследовал страну, которая хоть и была в стесненном финансовом положении, но являлась центром огромной империи; ее боялись и уважали во всей Европе. Испанские сухопутные войска, особенно тяжеловооруженная пехота, имели репутацию непобедимых, которая была унаследована со времен Великого Капитана (Гонсало Фернандес де Кордова, 1585–1635, – испанский генерал и военный реформатор. – Пер.), и их слава оставалась непоколебленной. На море Испания была более уязвима, но испано-португальский объединенный торговый флот был одним из самых больших, возможно, самым большим в Европе. По численности судов его еще не обогнал голландский флот; он вдвое превосходил торговый флот всех государств Германии и в три раза – флоты Англии или Франции; и число кораблей, вооруженных для ведения боевых действий, было соответственно бо́льшим. Господство Испании в Европе в конце XVI века не было связано только с ее сухопутной и морской мощью. Испанские нравы, умение держать себя и прежде всего манера одеваться копировались всей Европой. В искусстве, особенно в живописи, литературе и драматургии, Испания при Филиппе II вступила в золотой век – век Сервантеса, Лопе де Веги, Кальдерона, Сурбарана, Веласкеса и Эль Греко.
История Испании XVII века демонстрирует упадок благосостояния, влияния и мощи, который во второй половине века привел страну на грань краха. Степень и скорость этого упадка, как и можно было ожидать, сильно варьировала в разных областях деятельности. В искусстве и связанных с ним областях – манерах, моде в одежде и общественном поведении – испанское влияние и лидерство сохранялось еще долго после середины века. В литературе и драматургии, живописи и связанных с ней искусствах Испания продолжала давать миру людей, обладавших творческим и воинским талантами. Королю, знати и церкви оказывалась щедрая поддержка, которая все больше превышала возможности страны. Ни художники, ни их покровители, по-видимому, не сознавали, что экономические основы, на которых покоится их величие, рушатся. В военном могуществе и дипломатическом влиянии этот процесс упадка шел быстрее, хотя все же не был стремительным или внезапным. Первый признак колеблющейся уверенности появился рано. Двенадцатилетнее перемирие с голландцами, которое заключил Спинола в 1609 году по указанию Лермы «без явного желания», оставило им фактическую, хотя и не признанную независимость. Более того, оно оставляло им возможность свободно торговать с Испанией и таким образом косвенно иметь долю в прибылях, получаемых из Индий, не говоря уже о возможностях прямой незаконной торговли. Первостепенное значение имело то, что перемирие оставляло голландцам контроль над устьем реки Шельды, тем самым подвергая Антверпен (который уже дважды был разорен) и все «покорные провинции» постепенному обнищанию. Испания по-прежнему имела в своем распоряжении талантливых адмиралов и генералов. Захват Спинолой города Бреды в 1625 году, увековеченный на одном из величайших полотен Веласкеса («Сдача Бреды»); разгром Фадрике де Толедо голландцев в ходе войны 1625–1630 годов; более поздний, во время Тридцатилетней войны, громкий успех кардинала-инфанта Фердинанда у Нёрдлингена в 1634 году