cabildo и созвал общий съезд, но прежде, чем съезд состоялся, он сам был арестован по ордеру audiencia при поддержке городской европейской фракции. Главная Junta в Испании прислала ему преемника, который вполне мог бы справиться с восстанием креолов. Однако в тот 1810 год движение креолов за независимость было прервано и отложено до лучших времен восстанием крестьян и шахтеров в интендантстве Гуанахуато под предводительством идеалистически настроенного и, вероятно, немного неуравновешенного священника Идальго[108]. Восстание Идальго было одним из очень немногих истинно народных вспышек недовольства в тот период. Его в большей степени подогревали земельный голод и возмущение против бедности и долгового рабства, нежели желание политической независимости. Грабежи со стороны возбужденных толп индейцев, которые следовали за Идальго, угрожали и собственности, и общественному порядку, а высшее сословие креолов либо оставалось в стороне, либо примкнуло к правительству вице-королевства, как это сделали креолы Перу против Тупака Амару 30 лет назад. Идальго был казнен в 1811 году. Его преемник на посту руководителя восстания, Морелос, продолжал вести партизанские действия с базы в Акапулько до 1815 года, когда тоже был схвачен и расстрелян.
Фрагментарный и местный характер повстанческих правительств, их взаимная ревность, отсутствие у них крепкой общей поддержки сделали возвращение к власти испанцев сравнительно легким, когда в 1814 году с помощью армии Веллингтона Фердинанд VII был возвращен на трон. Реставрация королевской власти лишила всех, за исключением ярых сепаратистов, теоретических оснований для восстаний. Она также освободила значительное число опытных военных для службы в Индиях. К 1816 году колониальная администрация была восстановлена везде, за исключением бассейна реки Ла-Платы, почти в том же виде, в каком она существовала до 1808 года. Ее можно было бы восстановить и там, если бы правительству Испании удалось получить военную помощь, о которой оно просило у других европейских монархов. Однако Великобритания, надежно контролировавшая путь через Атлантику, отказалась и вмешиваться, и дать возможность вмешаться другим. Ресурсов одной Испании было недостаточно, чтобы пытаться подчинить себе Буэнос-Айрес, особенно после того, как лояльный ей Монтевидео в 1814 году капитулировал перед porteňos (портовые жители, жители Буэнос-Айреса). Во всех остальных регионах Индий снова пришли к власти испанские губернаторы. Отряды guerrilleros (партизан), которых не всегда можно было легко отличить от бандитов, продолжали кое-где существовать – в Мексике, больше в Венесуэле, но везде эти неорганизованные группы сдерживались – по крайней мере, какое-то время – армиями вице-королевств. Интересно поразмыслить о том, что могло бы быть достигнуто своевременными уступками. Распад империи фактически уже далеко зашел, несмотря на внешнюю реставрацию имперского единства, и, вероятно, ему невозможно было долго препятствовать; но вооруженное восстание и гражданскую войну можно было бы отсрочить, а возможно, даже избежать. Великобритания, которая категорически противилась вооруженному вмешательству какой бы то ни было европейской державы, была готова поддержать посредничество европейских стран, тем более что герцог Веллингтон был самым приемлемым для всех посредником. Вероятно, мог бы быть найден способ достижения компромисса в управлении Индиями. Испанцы не всегда были бескомпромиссными; Аподака – последний решительный вице-король Новой Испании – показал себя и реалистом, и великодушным человеком. И креолы не всегда были непримиримыми; большинство из них были консерваторами, многие – сентиментально лояльными. До вторжения Бонапарта Годой предлагал создать независимые королевства в Индиях под властью правителей из принцев королевской крови. Многие революционные лидеры не желали ничего лучшего. В 1821 году Итурбиде[109] в Мексике предлагал нечто подобное. Сан-Мартин верил в ценность монархических институтов. Даже поборники независимости в Буэнос-Айресе – Бельграно и Морено – желали примирения с Испанией при условии признания их независимости. Однако Фердинанд VII этого не потерпел бы. Его воцарение на троне означало возврат старого режима, абсолютизма, инквизиции и так далее. И либеральные революционеры, которые в 1820 году принудили его временно и неискренне принять конституционное правление, проявляли не больше сочувствия стремлениям креолов, чем сам Фердинанд VII. Их отношение к американцам было не столько полно желания подавить, сколько равнодушия. В 1820–1823 годах колониальные дела редко были предметом споров или даже обсуждения в прессе. Вице-короли и военачальники в Индиях не получали подкреплений, поставок или даже четких указаний. Однако либеральные министры без колебаний отвергли Кордовский договор Итурбиде. Более того, их радикализм и антиклерикализм глубоко потрясли консерватизм креолов и обратили церковь в Индиях против правительства Испании. Когда в 1823 году Фердинанд VII обрел абсолютную власть в Испании и начал жестокие репрессии, он делал это с помощью ненавистных французов. Ни монархия, ни правительство, ни церковь в Испании не могли тогда ни вести переговоры с недовольными креолами, ни предложить им объединяющий принцип, чтобы вернуть их преданность. Испания должна была либо заново завоевать свои колонии, либо примириться с их потерей.
Таким образом, войны за независимость подразделяются на два четких этапа: с 1808 по 1814 год и с 1816 по 1825 год. Каждый этап сопровождался крупными бунтами в самой Испании с последующей дезорганизацией и утратой боевого духа в армии, морали – у церкви и гражданских служащих за границей. С 1808 до 1814 года история империи была историей распада. Между 1814 и 1816 годами дисциплина и управление из центра в большой мере были возвращены насильно, и в 1816 году правительства вице-королевств снова были грозными и хорошо вооруженными. Последний этап, с 1816 по 1825 год, неизбежно был историей организованного завоевания и гражданской войны. Боливар и Сан-Мартин были главными завоевателями; их конными последователями были льянерос (жители равнин Венесуэлы) и гаучо из региона Ла-Платы. Боливар – креол-аристократ, интеллектуал – смолоду еще до отречения Карла IV был убежден, что стремления жаждущих свободы американцев несовместимы с имперскими характером и традициями Испании. Для него не имело значения, какое правительство правит Испанией; имперские традиции, незнание Америки, отсутствие симпатии к ней казались постоянными. События 1814–1816 годов подтвердили для него взгляды, которых он всегда придерживался, что спасительный лозунг лояльности Фердинанду VII был трусливым притворством. Боливар дал революции интеллектуальное ядро, доктрину, которой у нее не было прежде. Его страстное стремление к независимости выросло не из личного тщеславия или обиды на проявления неуважения лично к нему, а из изучения произведений французских проповедников свободы и разума и из романтического восхищения воображаемыми достоинствами патрицианской Римской республики. Он был доктринером-республиканцем, а также патриотом Венесуэлы и американским революционером. Он привнес в революционный проект мощный личный магнетизм и ораторский дар.
Боливар вернулся в Венесуэлу из своей ссылки в Западные Индии в конце 1816 года. С помощью диктатора Гаити Петиона он собрал своих вооруженных последователей, большое количество оружия и боеприпасов; а голландские купцы в Кюрасао, чуя перемену ветра, предоставили ему транспорт. Его первым значительным успехом был захват речного порта Ангостуры (ныне Сьюдад-Боливар) в нижнем течении Ориноко – бывшего опорного пункта роялистов. Обосновавшись там, он объединил различные партизанские отряды Восточной Венесуэлы в небольшую, но грозную нерегулярную армию, способную бросить вызов профессиональной армии Морильо. Его армию укрепляли и в какой-то степени обучали английские и ирландские солдаты, оставшиеся безработными после заключения мира в Европе. Некоторые из них искали поживы или приключений, другие были воодушевлены идеями борьбы за свободу или ведомы личным преклонением перед Боливаром. Это была армия численностью менее 3 тысяч солдат, которая в 1819 году обошла с фланга армию Морильо, пересекла Восточные Анды по высокогорному и страшно опасному пути и одержала победу в сражении при Бояке. Вице-король уехал в Картахену, а Боливар вошел в Санта-Фе-де-Боготу как «освободитель Новой Гранады».
Прежде чем покинуть Ангостуру, Боливар в своем обращении к конгрессу недавно возникшей и борющейся республики Венесуэла выступил с самым красноречивым манифестом, содержавшим идеи аристократического республиканизма в Америке. Он уверенно писал в Буэнос-Айрес об «американском договоре, объединяющем все наши республики в одно политическое образование, в единое общество с единым лозунгом, призывающим к единству в Южной Америке». Испанское правительство, как мы уже видели, пытавшееся управлять всеми этими вице-королевствами из Мадрида, тщательно следило за тем, чтобы они были обособлены друг от друга. Новый идеал революционного единства – хоть, как оказалось, и недолго просуществовавший – был мощным стимулом для приложения усилий. Все пришло в движение и на юге. Сан-Мартин, профессиональный солдат, прошедший обучение в испанской армии на полуострове и теперь командовавший армией Ла-Платы, понимал, что новые республики не будут в безопасности, пока не будет уничтожена власть вице-короля Перу. Он также понимал, что прямой путь для нападения через Верхнее Перу слишком длинен и труден, но из тупика «северной войны» можно выйти, напав с моря. Внимание Сан-Мартина к материально-техническому обеспечению и деталям было резким контрастом в сравнении с интуитивной отвагой и магнетическими лидерскими качествами Боливара, но оба они возглавляли успешные экспедиции, напоминавшие подвиги конкистадоров. В 1817 году Сан-Мартин повел свою армию через Анды в Чили, где разгромил испанские войска в Майпу и создал еще одну республику. В Чили Сан-Мартин искал средства, чтобы построить флот, который