Имперская Испания находилась в опасной зависимости от Индий. На ее экономику, общественную жизнь, политические действия эта зависимость и являющаяся ее следствием насущная необходимость поддерживать и укреплять административную власть оказывали сильное влияние и видоизменяли их. Отделение большинства провинций Индий от испанской короны при любых обстоятельствах повлекло бы за собой глубокое потрясение для Испании. Сам способ их отделения делал его катастрофой. Каждый этап этого процесса сопровождался ожесточенной разорительной войной. В результате войны на море с Англией в 1797 году Испания утратила реальный контроль за торговлей с Индиями. В результате вторжения французов в саму Испанию административная власть в Индиях была потеряна в 1808 году. На территории полуострова в течение 6 лет шла беспощадная война; это были 6 лет оккупации иностранной армией, находившейся в стране за счет Испании. Испания вышла из этой войны разоренная, ее торговля и промышленность находились в застое. Особенно тяжелая ситуация была на западе и юго-западе страны. Андалусия – колыбель Индий – в XVIII веке утратила свои стабильные лидерские позиции в торговле с Америкой. В XIX веке со своими обширными запущенными поместьями и их безземельными безработными braceros (разнорабочие) она превратилась в проблемный регион Испании, отсталый и депрессивный. В горных районах бедность нашла себе выражение в насилии. Guerrilleros (партизаны) в первом поколении стали бандитами в следующем.
Прибыли от торговли с Индиями и стимулирующее действие американского серебра были нужны как никогда раньше для восстановления разрушенной экономики. Ни авторитет короны, ни сила оружия не могли их вернуть. Рынок Ла-Платы был безвозвратно потерян в 1810 году. В 1818–1820 годах в результате войн Боливара аналогичным образом уплыл из рук Испании, ценный какао и кофейный бизнес в Венесуэле и Колумбии. К 1825 году были окончательно потеряны рудники Перу; а тех, что были в Мексике, Испания лишилась еще раньше, в 1821 году. Потери включали не только политический контроль, налоговую выручку и бо́льшую часть собственности Испании, как государственной, так и частной, – торговля и нематериальные активы тоже были утрачены. Решительное упорство испанской короны при защите своего положения в Индиях и ее долгое нежелание признать новые независимые государства – все это способствовало усилению и продлению взаимной вражды. Между Испанией и Индиями не были установлены дружественные торговые отношения. Обнищавшая Испания мало что могла предложить в плане товаров или рынков своим бывшим колониям, а креолы не были настроены на примирение, помощь или сочувствие. Испания в 1820-х и 1830-х годах была разделенной, униженной и голодной страной. Ее положение – даже напрасные страдания в Карлистских войнах 1833–1840 и 1872–1876 годов – можно было, по крайней мере отчасти, отнести на счет двух бедственных событий – вторжения французов и колониальных восстаний.
Не все территории в Индиях были утрачены, это верно. Оставались еще Большие Антильские острова Куба и Пуэрто-Рико с их торговлей табаком, сахаром и рабами, Филиппины и их столица Манила – оживленный торговый выход на Дальний Восток. Это были больше чем просто осколки империи. В 1825 году Моро де Жонне́ мог еще серьезно сравнивать испанскую империю с колониальными владениями Англии и Франции, указывая, однако, что и Филиппины с Манилой, и Куба имеют больший объем торговли с Великобританией и Соединенными Штатами, чем с Испанией. Ни одно из этих оставшихся колониальных владений в годы, последовавшие непосредственно за 1825 годом, не сделали сколько-нибудь значительного вклада, чтобы облегчить бедственное положение Испании. Торговля с Пуэрто-Рико была очень мала; этот остров всегда ценился больше за свое стратегическое положение, нежели за торговую значимость. Куба тоже, хоть и была относительно процветающей, требовала инициативы и капитала для развития своего потенциального благосостояния, и прошло несколько лет, прежде чем Испания могла ей предложить и то и другое. Трудности были как психологические, так и экономические. В некоторых кругах горечь из-за утраты основных регионов в Индиях быстро сменилась разочарованием в империи в целом и склонностью преуменьшать ценность того, что от нее осталось. Экспедиция в Тампико в 1829 году, посланная с целью заново завоевать Мексику, не привлекла к себе ни поддержки, ни интереса в Испании. Разочарование усиливала существовавшая в то время мода на либеральную экономическую теорию. Канга Аргуэллес – самый выдающийся испанский экономист своего времени, который, что важно, был министром в период неудавшейся конституциональной интерлюдии 1820–1823 годов, утверждал, что испанцы на протяжении более 300 лет посылали в Америку людей, товары, идеи и опыт с огромной выгодой для королевств Индий, что привело к обнищанию Испании. Многие испанцы в прошлом, как мы уже видели, испытывали угрызения совести из-за руководства империей. В каждом веке некоторые открыто утверждали, что Индии были несправедливо получены или что ими управляют деспотически. Однако говорить, что Индии не приносили доход, что цена империи была чрезмерной – это было что-то новое. Согласно таким рассуждениям, меры по развитию Кубы и Пуэрто-Рико должны были принести этим островам больше пользы, чем самой Испании. Вкладывать деньги в колонии – это бросать деньги на ветер. Индии потеряны. Испания, освободившаяся от своего долгого рабства – ответственности за империю, – должна сосредоточиться на планировании своего собственного будущего и развитии своих собственных ресурсов.
Проблема, которая встала перед Испанией, состояла в том, чтобы приспособиться к новым обстоятельствам в меняющемся мире. Еще более сложные проблемы встали перед бывшими королевствами Индий – проблемы и переустройства, и импровизации. Их реакция на эти проблемы после первого возбуждения от принятия конституций была в высшей степени консервативной. Войны за независимость были в первую очередь политическим переворотом: не свержением общественного строя, а заменой одних правителей другими при сохранении строя. В колониальной империи существовали два основных источника влияния и власти – местный и общий. Местная власть была прерогативой креольской аристократии. Преемники или потомки первых завоевателей и поселенцев осуществляли свою власть через свое владение землей, стадами и рудниками, посредством своего общественного и экономического влияния на людей, проживавших в их поместьях, свой контроль – непосредственный или косвенный – за муниципальным управлением и путем приобретения или наследования благосклонности вице-короля, местных административных должностей. Общая власть была прерогативой короны – средоточия лояльности и стража общественного порядка, осуществляемая через ее постоянных чиновников, светских и церковных, и занимавшаяся законотворчеством для империи в целом. Правительства вице-королей и провинций зависели от короны; они не происходили из местных властных городских структур и haciendas и не были их представителями. Бок о бок существовали две власти, и во времена Габсбургов они в целом уважали прерогативы и сферы влияния друг друга. Во второй половине XVIII века корона, взяв к себе на службу профессиональную регулярную армию и реорганизованную службу гражданских чиновников, ужесточила свой централизованный контроль и усилила свою власть за счет местных магнатов. Старое общество завоевателей в войнах за независимость бурно реагировало против усилившегося контроля и нанесло поражение короне, изгнав королевских чиновников и создав новые независимые органы власти под руководством своих собственных лидеров. В этом аспекте войны за независимость можно рассматривать как восстание реакционной территориальной аристократии против центрального правительства, вводящего новшества и совершенствующего управление.
Это, конечно, была не вся история. Независимость имела также и свои инновационные аспекты. И хотя боевые действия вели в основном местные военные командиры – каждый со своими вооруженными последователями, – общее ведение войны было организовано, а окончательные победы достигнуты с помощью немногочисленной, но влиятельной городской интеллигенции, которая генерировала политические теории, лозунги, обеспечивала необходимые дипломатические и торговые связи, а также бо́льшую часть денег. После войны, когда был утрачен объект лояльности, гражданские служащие – распущены, администрация – ввергнута в хаос, а отдельные местности оказались под властью местных лидеров – земельных магнатов, предводителей пастухов или просто бандитов, эти городские политики направили свое влияние на создание национальных государств современного типа, объединяющих целые вице-королевства, провинции или группы провинций. Некоторые из них – например, Бернардино Ривадавия (1780–1845) в Аргентине, Диего Порталес Паласуэлос (1793–1837) в Чили и, разумеется, сам Симон Боливар – были людьми, обладавшими большими способностями и гибкостью ума. Они пытались создать централизованные правительства в столичных городах, разрабатывали конституции, привнося в Испанскую Америку все современные атрибуты представительных собраний. Они выступали с декларациями, определявшими права граждан, публиковали новые своды законов, явно основанные на принципах скорее Великой французской революции, нежели на старых королевских кодексах. Они стремились – и в этом у них было больше общего с бывшими министрами Бурбонов, чем с их собственными союзниками-caudillo, – разрабатывать идеи «просвещения» в управлении, общественной и религиозной жизни и применять разумные идеи в таких сферах, как развитие экономики и общественной жизни. Естественно, они сталкивались с сопротивлением; история большей части Испанской Америки в первой половине XIX века связана с постоянной, старой как мир борьбой между вводящими новшества и усовершенствования (и собирающими налоги) центральными правительствами, с одной стороны, и консервативным, часто примитивным местным партикуляризмом, с другой. Facundo