Они сели в машину и поехали на ранчо. Розалинда не могла избавиться от ощущения, что пропасть между ней и Гэбриелом только увеличилась. Она-то думала, что, возможно, встреча с его дедом и отцом позволит им чуть-чуть сблизиться. Но вместо этого он еще больше отдалился от нее, и она не представляла, как ей быть дальше.
Ей очень хотелось, чтобы из их брака получилась настоящая семья. Да, она согласилась на условия Гэбриела, однако рассчитывала на нечто большее. Неужели ей суждено потерпеть неудачу? Похоже на то. Настоящий брак предполагает физическую и духовную близость, страсть, дружбу. У них были физическая близость и страсть, пока Гэбриел не исключил себя из уравнения. Теперь он держится с ней как с коллегой.
И возникает вопрос: а способен ли Гэбриел на то большее, что нужно ей и ребенку? Розалинда сомневалась в этом, познакомившись с его отцом и дедом и увидев, на каких примерах он воспитывался.
Глава 10
Гэбриел сосредоточил свое внимание на дороге и старался не замечать сидящую рядом и молчащую Розалинду. Старался, но получалось у него это плохо. Исходивший от нее приятный аромат напоминал ему о том, как он целовал ее в шею. И ему хотелось все это повторить. Однако он упорно запрещал себе это.
Рано или поздно она уедет от него, в этом нет сомнений. Может, поживет с ним немного ради ребенка, но потом уедет. Здесь не ее мир. Она, как бабочка, которой нужны нектар и яркие цветы, которая порхает от одного интересного дела к другому. На ранчо же жизнь совершенно другая, и эта жизнь помогает ему держать свои чувства под контролем, прятать их в дальние глубины души. Совершенно очевидно, что Розалинда не впишется в эту жизнь, а он не желает рисковать своим сердцем, которое может разбиться на тысячи осколков, как это случилось у матери, когда отец бросил ее.
Вот поэтому он должен держаться от нее на расстоянии. Пока, с того дня в конюшне, у него это получается. К тому же тот день в конюшне заставил его осознать, что он совершил крупнейшую ошибку своей жизни, проведя ночь с Розалиндой. Хотя, с другой стороны, та ночь положила начало тому, о чем он мечтал, — ребенку, который будет расти в любви и заботе и который полюбит эту землю так же, как любит он.
Они свернули на подъездную аллею. Окрестности скрывала тьма, однако Гэбриел знал здесь каждую впадину, каждое дерево, каждый куст. Все это принадлежало ему. Ему нравилось управлять этой землей, нравилось бросать вызов животным и погоде. Когда-нибудь все это будет принадлежать его сыну или дочери, и он достигнет той цели, что поставил себе еще в юности.
Тогда почему его душа охвачена тоской?
У Гэбриела не было ответа на этот вопрос.
Когда они вошли в дом, то сразу направились к своим комнатам, и он даже не счел нужным помочь Розалинде снять пальто, так как знал: если он позволит себе это, то не остановится на пальто и даст волю своим чувствам. А чувства ведут к боли.
Бросив пальто на кровать, Гэбриел прошел в кухню. Может, на его семье лежит проклятие? Ведь за все время, что Каррингтоны живут в Ройяле, в семье не было ни одного счастливого брака. Во всяком случае, он не слышал о таком. Все мужчины Каррингтоны, начиная с его прапрадеда, были жесткими людьми, сосредоточенными на одном — делать деньги. И они делали успехи на этом поприще. Женщин же они воспринимали как атрибут успеха. Ходили слухи, что Каррингтоны изменяли женам всегда. Эти слухи быстро стихали, но следы оставались. У него нет желания становиться таким, как предки. Он не будет изменять Розалинде, но и не позволит себе попасть под ее очарование.
Услышав позади себя шум, Гэбриел сообразил, что уже несколько минут неподвижно стоит у прилавка.
— Все в порядке? — спросила Розалинда.
Она все еще была в черном платье, и он против воли залюбовался ее изящной фигурой и высокой, пышной грудью. Она уже сняла туфли на шпильках и была в пушистых шлепанцах в виде забавной зверушки.
— Это коалы? — не веря своим глазам, спросил Гэбриел.
— Да. И они гораздо нежнее относятся к моим ногам, чем туфли. Почему-то у меня за вечер страшно отекли ноги.
— Что же ты мне раньше не сказала?
— Ничего страшного. Утром отек спадет. Может, ты помассируешь мне ноги?
Первой мыслью Гэбриела было отказаться. Если он прикоснется к ней, то не сдержится и захочет большего. Однако массаж нужен для ее здоровья, напомнил он себе. Ведь она мать его ребенка.
— Конечно, — сухо произнес он. — Кухарка оставила в духовке ужин для нас. Есть будешь?
— Да. Давай возьмем все с собой и вместе посмотрим телевизор, а?
Не давая Гэбриелу ответить, она стала собирать на подносы тарелки и приборы. Он же вдруг сообразил, что так люди поступают в обычном браке: ужинают вместе перед телевизором, а потом ложатся в постель, тоже вместе. Эта мысль ошеломила его так, что он ощутил спазм в желудке.
— Нет. Я только что вспомнил, что нужно сделать кое-какую работу. Я возьму еду с собой.
Розалинда даже не скрывала своего разочарования. Гэбриел ненавидел себя за то, что причиняет ей боль, увеличивая расстояние между ними. Но для него было важно сохранить душевное спокойствие. Если сдастся, он станет уязвимым, слабым. И это недопустимо.
Стараясь не смотреть на нее, Гэйб достал из духовки миски, поставил их на стол и поднял крышки. Кухарка приготовила гратен из картофеля с зелеными бобами и говядину с грибами. Еда пахла божественно.
— Тебе положить? — обратился он к Розалинде.
— Нет, спасибо. Я сама.
Ее голос прозвучал тихо и был начисто лишен эмоций, как будто она уже отдалилась от него. Гэбриел подумал, что ему следовало бы радоваться этому, однако вместо радости он ощутил угрызения совести. Гэйб понимал, что способен в одно мгновение все изменить, и все же остался тверд в своем решении.
— Вот, — сказал он, передавая ей ложку и лопатку, — накладывай.
Розалинда поблагодарила его вялой улыбкой и положила себе на тарелку всего понемногу. Гэбриел тем временем налил в два стакана газированной воды и поставил по одному на подносы. Розалинда взяла свой поднос и уже собралась выйти из кухни, но в последнее мгновение повернулась и опустила поднос обратно на стол.
— Гэйб, можно задать тебе один вопрос?
— Конечно.
— Ты ненавидишь меня?
— Нет. Что за глупость? Почему ты спрашиваешь?
— Просто складывается впечатление, будто ты делаешь все, чтобы увеличить расстояние между нами. Я не понимаю. Ты хвастаешься мною перед отцом и дедом, а когда мы возвращаемся домой, ты отдаляешься от меня, причем в буквальном смысле. Мы женаты. И в наших силах извлечь из нашего брака максимум пользы. Я знаю, что ты не хочешь никакой романтики и всего в этом роде. И я принимаю все условия нашей сделки. Но почему мы должны жить вот так, раздельно? Неужели мы не можем найти приемлемую для обоих середину?
— Роз, я не верю, что есть такая середина, — мягко ответил он. — Я не хочу делать тебе больно.
Розалинда рассмеялась. Ее смех был горьким, напрочь лишенным радости.
— Думаешь, я бы допустила, чтобы ты причинил мне боль? — спросила она.
— Иногда мы не допускаем, чтобы другие причиняли нам боль. А иногда мы никак не можем повлиять на ситуацию.
Именно так и было с Франсин. После этого он и решился на брак по расчету. Ее измена буквально подкосила его. А ведь он считал себя более наблюдательным, чем мать. Более осторожным по отношению к своему сердцу. Менее доверчивым. Выяснилось, что именно его боязнь открывать свое сердце и недоверчивость вынудили Франсин искать любви и доверия у другого мужчины. Предательство нанесло ему глубокую рану и послужило тому, что он стал еще более осторожным.
— Такое впечатление, будто ты говоришь о собственном опыте, — произнесла Розалинда.
— Именно так. Я был участником, — ответил Гэбриел и наложил на свою тарелку внушительную порцию еды.
— «Участник»… странный термин для отношений.
— Подходит в полной мере.
— Это многое объясняет.
Он бросил на нее мрачный взгляд.
— Что ты имеешь в виду?
— Что ты не видишь себя чьим-то партнером. Ты воспринимаешь себя участником объединения, основанного на симпатии.
Гэбриел пожал плечами:
— Наверное. Как бы то ни было, это не меняет ситуации. Я с самого начала ясно дал тебе понять, что будут включать наши отношения. Поздно идти на попятный.
Его слова звучали жестко, даже на его взгляд, однако их надо было произнести. Розалинда вздернула подбородок и устремила на него ледяной взгляд.
— Разве кто-то говорил, что хочет идти на попятный? Я просто веду беседу с человеком, который является моим мужем. С отцом моего ребенка. Разве это преступление — хотеть в отношениях учтивости и дружелюбия?
Розалинда была прекрасна: голубые глаза ярко блестят, щеки покрывает гневный румянец. Тело Гэбриела сразу отреагировало на нее, однако он не сдался на милость желания. Желание пробуждает путаницу эмоций, а путаница эмоций ведет к проблемам. Он не хочет испытывать боль.
«Может, ты просто злишься?» — зазвучал его внутренний голос. Нет. Он не злится. Он просто осторожен. Он будет любить своего ребенка, по сути, уже его любит. Но он не желает любить Розалинду. Чтобы не осложнять свою жизнь, когда она уедет — а она точно уедет. Гэбриел видел, как она отреагировала на ранчо, да и на Ройял. Ей здесь будет тесно. Она из тех людей, которым нужны яркие огни и шум большого города. Ему все это чуждо. Сам он редко бывал в больших городах, в Хьюстоне, например, или в Далласе. Городской пейзаж не угнетал его, но лишь потому — как он объяснял самому себе, — что ему не надо было в нем жить. Не надо было мириться с шумом, толпами людей, гарью. У него всегда была возможность вернуться к чистому воздуху и к семье.
К семье. Вот тут загвоздка. Мать умерла, с отцом он практически не общается, дед сделан из того же теста, что и отец. Может, его удерживала здесь не семья, но теперь это не важно, потому что скоро появится новое поколение — сын или дочь, — которое будет ценить то, что имеет, учиться управлению ранчо… и любить.