– Ляо Цзин, я их знаю! Это мои люди. – Сюань улыбнулся, сообразив, что молодой человек не узнаёт никого из приближающихся. – Это и твои люди.
Старательно растягивая губы в улыбке, он вспоминал тех, кого не видел шестнадцать лет. Время немилосердно. Сюань чувствовал себя растерянным и оглушенным. Своих людей он помнил молодыми и сильными. Знакомые черты еще просматривались, но лица изъели морщины и усталость. Вероятно, на родине годы отпечатались бы не так заметно. Вряд ли тут его людей хорошо кормили и окружали заботой.
Люди Сюаня подходили все ближе, касались его одежды, словно убеждая себя, что их император настоящий. Тут голоса, которых Сюань давным-давно не слышал, отдали приказы, и все остановились. Двор постепенно заполнялся – наружу выбирались все больше людей, и командиры велели им выстроиться для осмотра. Воины Сюаня повиновались с улыбкой, задавали ему вопросы, а ответить он не мог. От избытка чувств не мог даже говорить. С расправленными плечами, сияющими глазами наследник смотрел, как его люди сотнями выстраиваются на заросшем травой плацу.
Вскоре Сюань понял, что ряды выходящих воинов редеют. Сердце его упало. Сунскую границу вместе с ним пересекли сорок тысяч человек. Разумеется, кто-то умер, а старейшим воинам сейчас было под семьдесят. Естественные причины сделали свое дело, но, пересчитав притихшие каре, Сюань получил лишь восемь тысяч.
– Куда же все подевались? – пробормотал он.
Один из тех, кто отдавал приказы, был одет в сущие лохмотья. Истощенный, грязь на лице въелась не хуже татуировки, а изображает достоинство – жалкое зрелище. Сюань не узнал его, но приблизился и заглянул в глаза. В пронизывающем взгляде оборванца теплилась надежда, а разве ей там место?
– Давно мы не виделись, – начал Сюань и собрался спросить имя оборванца, как оно само всплыло из недр памяти вместе со званием. – Шао сяо[25] Бохай!
Тот улыбнулся, обнажив два желтых зуба, и у Сюаня сердце сжалось от боли. Бохай, один из лучших военачальников-кавалеристов, в свое время командовал тысячами, но сейчас Сюань едва узнавал его в истощенном старике, стоявшем перед ним.
– И это все воины? – спросил он.
Бохай опустил голову и упал ниц. Другие тут же последовали его примеру. Стоять остался один Сюань.
– Всем немедленно встать, – приказал он. Слезы высохли: показывать эмоции больше нельзя, его люди нуждаются не в этом. – Так в чем дело, Бохай? Ты так и не ответил на мой вопрос. Можешь говорить без опаски.
Сперва старик только хрипел. Потом облизал губы, десны и, наконец, смог говорить.
– Кто-то сбежал. Но почти всех вернули и казнили у нас на глазах. Часть просто не вернулась.
– Но такие потери… – Сюань покачал головой.
– Его Величество не желает слушать жалобы солдат, – отозвался Бохай, глядя в пустоту.
– Приказываю тебе говорить, – негромко велел наследник.
Бохай снова облизал губы.
– Каждое лето людей косит лихорадка. Иных погубила плохая еда. Помню один год, когда у нас забрали шесть тысяч человек для работы на угольных шахтах. Они не вернулись. Каждый месяц по несколько наших воинов убивает стража или сунская знать, жаждущая развлечений. Судьбы тех, кого забирают от нас, нам неизвестны. Многих я не видел уже шестнадцать лет. Ваше Величество, я даже не представлял, что нас так мало. – В тусклых глазах Бохая загорелся огонек. – Терпели мы все это лишь в надежде перед смертью увидеть Ваше Императорское Величество. Наша мечта исполнилась. Если на свободу надежды нет, этого хватит.
Сюань заметил, что лицо его сына перекосилось от ужаса.
– Закрой рот, сынок, – тихо велел он. – Это хорошие люди, твой народ. Не стыди их тем, за что они не в ответе. – Заговорил громче, чтобы слышали Бохай и стоящие рядом: – Они грязные, потому что им не давали воды, они истощенные, потому что их не кормили. Сынок, нужно видеть сквозь лохмотья. Это люди сильные, честные, испытанные. Это твои воины, в свое время они сражались за меня.
За разговором Сюань не услышал, что сзади подошел Сяовэнь.
– Как трогательно! Император обнимет их, не брезгуя дерьмом и вшами?
Сюань развернулся и подошел к сунцу вплотную, словно не видя меча у него на поясе.
– Снова ты? Неужели я не научил тебя скромности? – К изумлению Сяовэня, ткнул его пальцем в грудь. – Эти люди – союзники твоего императора, а как с ними обращались? Морили голодом, позволили увязнуть в грязи… Враги к ним и то лучше отнеслись бы.
На миг Сяовэнь застыл, огорошенный. Когда его рука наконец опустилась на меч, Сюань подошел еще ближе, так что они почти соприкоснулись носами, и сунцу в лицо полетела слюна.
– Ты, падаль!.. Я прожил долгую жизнь. Только вытащи клинок – и увидишь, что безоружные люди сделают с тобой голыми руками.
Сяовэнь вдруг заметил, что из-за спины Сюаня за разговором следят разгневанные оборванцы всех званий. Он отступил на шаг, и наследник с удовольствием увидел у него на лбу полоску пота.
– Лично я заморил бы вас голодом, – ответил Сяовэнь. – Но вас вместо этого выставляют против монгольских туменов. Император явно предпочитает, чтобы монгольские мечи тупились о ваши черепа, а не о сунские.
Он протянул ворох свитков с приказами Сюаню, который пытался скрыть изумление. Едва Сяовэнь отвернулся, наследник сломал императорскую печать и ознакомился с приказами. Сунский командир успел сделать сорок шагов, когда Сюань снова поднял голову.
– Стой! – крикнул он, но сунец шел дальше, прямой спиной демонстрируя свое негодование. Сюань не закричал, а заревел: – Хун Сяовэнь, ты тоже упомянут в этих приказах!
Сунец нехотя остановился. На плац он вернулся багровый от гнева. Сюань читал дальше, не обращая внимания на подошедшего к нему Сяовэня.
– Видимо, мой двоюродный брат император не полный идиот, – проговорил он. В ответ на это оскорбление Сяовэнь зашипел, но с места не сдвинулся. – Он вспомнил, что в этих краях лишь немногие прежде сражались с монголами и сдерживали их. Сяовэнь, эти люди перед тобой. – К удовольствию Сюаня, стоящие в первом ряду расправили плечи, услышав, что он говорит. – Здесь написано, что нам выдадут доспехи и помогут подготовиться. Где те, кому это поручено?
– Спешат сюда, – процедил Сяовэнь. – А где упомянуто мое имя?
– Вот здесь. – Сюань ткнул в толстый пергамент, испещренный мелкими черными значками, удивленный, что сунский командир умеет читать.
– Не вижу, – отозвался Сяовэнь, всматриваясь в текст.
– Вот здесь написано, что я волен выбрать сунского воина, который поможет мне снарядиться и подготовиться. Я выбираю тебя, Сяовэнь. Ты мне так понравился, что никого другого не надо.
– Вы не смеете, – отозвался сунец. Он снова коснулся рукояти меча, но услышал недовольный ропот людей Сюаня и отдернул руку.
– Твой император пишет, что смею. Либо подчинишься мне, либо тебя повесят. Мне все равно. Император пишет, что мы снова отправляемся в поход. Может, мы потерпим поражение, может, победим – не ведаю. Знаю одно: сытым и окрепшим решить этот вопрос будет проще. Ну, Хун Сяовэнь, ты принял решение?
– Я подчинюсь приказам императора, – отозвался тот, с ненавистью глядя на Сюаня.
– Покорность и смирение – доказательство мудрости, – похвалил наследник. – Твой пример – наука всем нам. Здесь написано, что для нас выделены средства, так что отправляй гонцов за едой. Мои люди голодны. Вызови лекарей, чтобы осмотрели больных и слабых. Найми людей, чтобы вычистили казармы и покрасили свежей краской. Еще кровельщиков, чтобы залатали крышу, плотников, чтобы восстановили конюшню, мясников и ледовозов, чтобы наполнили подвалы мясом. Работы будет много, но ты не отчаивайся. Твои труды пойдут на благо цзиньской армии, а это высочайшая из целей.
Взгляд Сяовэня метнулся к свиткам, которые держал в руках Сюань. Унизительно, несправедливо, но ослушаться он не смеет. Стоит любому, кто званием постарше, пожаловаться, что он воспротивился законному приказу, – и всё, ему конец. Голову Сяовэнь склонил так, словно у него шея надломилась, развернулся на каблуках и зашагал прочь.
Когда Сюань посмотрел на своих воинов, они недоверчиво улыбались, а сын изумленно качал головой.
– Никто из нас не предполагал, что сегодняшний день закончится таким образом, – проговорил наследник. – Нам нужно отъесться и вспомнить навыки владения мечом, пикой и луком. Легко не будет. Моложе никто из нас не стал. Как приготовимся, навсегда покинем эти казармы. Отправят нас против монголов или в ад – неважно. Важно другое: мы отсюда выберемся.
В конце фразы голос Сюаня дрогнул, но его поддержали криками одобрения, которые звучали все громче, эхом разлетаясь по плацу и доносясь до казарм.
Хубилай сидел в юрте целителей и в мрачной тишине ждал, когда усталый шаман перевяжет ему руку. Пальцы у шамана ловкие, умелые, действовал он грамотно. Царевич поморщился: шаман завязал тугой узел, поклонился – и скорее к следующему раненому. Через две койки от Хубилая Баяр старательно изображал холодное равнодушие, а другой шаман зашивал ему рваную рану на ноге, из которой капала алая кровь.
Яо Шу принес целую стопку листов, испещренных торопливо нацарапанными цифрами.
– Где сунские пушки? – неожиданно спросил Баяра Хубилай.
Очень не хотелось слушать от Яо Шу о погибших и раненых. Только не здесь и не сейчас! Царевича до сих пор колотило от боя на холме, внутренняя дрожь длилась куда дольше небольшого сражения.
Баяр встал, чтобы ответить, согнул ногу и поморщился.
– Мы нашли их в боевой готовности, господин, примерно в миле отсюда. Мои люди их осматривают.
– Сколько пушек?
– Лишь сорок, зато пороха и ядер достаточно, чтобы сделать по дюжине выстрелов из каждой. Ядра у них меньше, чем у наших.
– Тогда свои пушки оставим тут. Вели смазать их маслом, обернуть промасленной ветошью и устроить здесь до тех пор, пока у нас не появится передышка или пока не изготовим больше пороха и ядер.