ки существующих структур, обладающих экономической властью, как фирм, так и профсоюзов, будут с контрреволюционным пылом призывать к контролю над продажей сокращения трансакционных издержек.
В следующей заключительной главе этой книги мы рассмотрим некоторые более общие вопросы, возникающие в связи с изменениями, которые будут происходить в нашей экономике и в нашем обществе под воздействием революции посредничества/совместного использования. Что она принесет нам?
Глава 6. Послезавтра
Уже очень давно некоторые компании неправомерно пытаются лишить своих сотрудников положенных им по закону социальных выплат и льгот, желая выстроить с ними отношения как с независимыми исполнителями, а не наемными работниками. И теперь некоторые работники и регулирующие органы обвиняют такие компании, как Uber, которая соединяет желающих заработать водителей с нуждающимися в поездке пассажирами через мобильное приложение, в том, что они делают то же самое с тысячами водителей, курьеров и других людей, работающих на них.
Кто только ни пытался ради снижения расходов классифицировать своих работников как договорников – сельскохозяйственные предприятия, текстильные фабрики, строительные фирмы и т. д. ‹…› Быстрый рост в последние годы таких компаний, как Uber, Lyft и Instacart, строящих свою деятельность на использовании мобильных приложений, отчасти объясняется тем, что они привлекли к своей деятельности десятки тысяч людей, оказывающих услуги от их имени, на условиях самозанятости. Самая успешная среди них – компания Uber – зарегистрировала более 160 тыс. так называемых «водителей-партнеров». Нет ни малейших сомнений в том, что Uber и подобные ей компании, работающие на условиях гиг-занятости, не смогли бы расти так быстро, если бы наняли всех этих людей в качестве постоянных сотрудников.
Если оглянуться в прошлое, промышленная революция видится нам неизбежной. Но в том случае, когда мы оглядываемся на неолитическую революцию, нам очень трудно выйти за «пределы» идеальной конструкции городского «общества», которую мы теперь воспринимаем как данность, и вообразить себе родоплеменной мир охотников и собирателей.
Это так называемое ретроспективное непонимание. Пройдет лет пятьдесят, и люди не смогут поверить, что их прадедушки и прабабушки были собственниками дорогих автомобилей, которые большую часть времени простаивали в гаражах и на автостоянках, владели жилыми домами и гардеробами, полными вещей, которые использовались крайне редко. Нашим правнукам трудно будет представить, что на медицинскую помощь могли рассчитывать только работающие американцы, а получить постоянную работу было совсем не просто. Тот факт, что в XX в. многие люди всю жизнь работали в одной и той же организации, потомки будут сравнивать с вилланством, феодальной зависимостью в средневековой Англии, когда крепостные были «привязаны» к земле и не имели права покидать наделы без дозволения господ.
До сих пор значительная часть книги базировалась на умозрительных, отчасти спекулятивных построениях, хотя они основывались на довольно серьезных размышлениях о применении и последствиях применения экономических принципов. В заключительной главе книги я без ложной скромности бросаюсь в смелые рассуждения о Послезавтра 3.0.
Привычный ход вещей
Вопросы о том, «откуда возьмутся рабочие места», были, есть и будут. Капиталистическая система не производит рабочих мест, она производит потребительские излишки. Потребители задают субъективно ценные для них направления использования капитала через вмешательство и посредничество предпринимателей. Предприниматели получают прибыль и оплачивают труд работников только в той степени, в которой их деятельность производит ценность для потребителей.
Но мы хотим от экономики большего. Мы хотим, чтобы она «создавала рабочие места». Проблема в том, что капитализм – это непрерывная погоня за прибылью, которая (в конкурентных отраслях) превращается в стремление к сокращению затрат. Поскольку затраты снижают все фирмы, используя в основном одни и те же способы, вслед за этим падают цены для потребителей. В то же время снижение затрат означает, что сокращается количество рабочих мест, а труд замещается капиталом в форме инструментов, автоматизации и т. д.
Один экономист посетил некую азиатскую страну. Ему с гордостью показали огромную строительную площадку, по которой сновали тысячи работников, отсыпающих плотину. Большинство из них были «вооружены» лопатами и тачками. Экономист спросил, почему на площадке так мало бульдозеров и грузовиков. Ему объяснили, что таким образом пытаются создать как можно больше рабочих мест, помочь экономике. Тогда экономист сказал: «Ох, извините меня. Я неправильно понял, что происходит. Я думал, вы возводите плотину. Если же надо создать рабочие места, то лучше выдать строителям вместо лопат и тачек палки для копания и глиняные кувшины».
История экономического роста и развития – это история увольнений работников и хаоса. После того как в городах в результате усиления специализации люди открыли для себя способы расширения горизонта кооперации, началось последовательное вытеснение неэффективных процессов производства новыми способами изготовления вещей. Сто тысяч человек с палками-копалками наперевес могут построить небольшую плотину, но это займет некоторое время. Тысяча работников с лопатами и тачками возведут плотину быстрее. Огромное гидротехническое сооружение и в сопоставимые сроки могут построить всего сто высококвалифицированных работников, имеющих в своем распоряжении бульдозеры и самосвалы.
Конечно, небольшим общинам не нужны огромные плотины. Следовательно, они не нуждаются ни в тяжелых строительных машинах, ни в квалифицированных операторах. Условием создания инфраструктуры, поддерживающей кооперацию, является воздействие экономических изменений, расширяющих горизонт сотрудничества людей. Однако в тех случаях, когда под влиянием рыночных механизмов происходит повышение степени специализации (особенно разделения труда), возникает вариант с сотней работников и передовой строительной техникой. При этом работы лишаются девятьсот человек с лопатами и тачками, регулярно получавшие заработную плату. Они очень хорошо умеют работать лопатами, но не умеют работать на бульдозере. Они тем более не умеют писать компьютерные программы на языке Python или создавать сайты.
Добавьте этих землекопов к работникам, уволенным с мебельных и текстильных фабрик, автозаводов и металлургических комбинатов, и к тем, кто лишился возможности заниматься тысячами других видов деятельности. Что происходит, когда логика сокращения издержек, которая в наши дни принимает форму революции посредничества/совместного использования, приводит к увольнениям многих тысяч работников? Мы уже упоминали о такой возможности, как насилие, саботаж и принятие популистских мер (которые будут обязательно одобрены избирателями), направленных на замедление скорости изменений и защиту рабочих мест. Однако эти меры вряд ли позволят решить проблему. Фактически они лишь усугубляют положение сразу по нескольким направлениям. Искусственные стимулы к сохранению устаревших экономических институтов и форм производства посылают людям ложный сигнал проходить обучение и приобретать опыт в отраслях, обреченных в ближайшем будущем на исчезновение. Отсрочка на пять или десять лет и лишение 20–30-летних людей возможности получить более полезные образование и опыт – ловушка, а не решение.
Логика рынков труда основывается на цене, в первую очередь на специфической цене, которую называют «заработная плата». Если последняя слишком высока, может возникнуть безработица. иными словами, достаточно значительное снижение заработной платы будет означать, что работодателям лучше нанять больше работников. Однако общество может быть лишено возможности или полагает нецелесообразным по политическим соображениям использовать для «решения» проблемы безработицы изменения в величине заработной платы. Факт существования некой положительной заработной платы, когда работники, лишившиеся в процессе «созидательного разрушения» рабочих мест, могут найти новую работу, будет плохим утешением, если ее размер таков, что денег никак не хватает на жизнь. Даже если безработица в каком-то смысле является «добровольной», потому что всегда можно найти работу за небольшую плату, болезненно уже то, что в результате подрыва человек лишается места на фабрике, где он получал 55 тыс. долл. в год, и вынужден согласиться занять место, где ему будут платить всего 11 тыс. долл. в год.
В США недавние политические решения могут быть частью проблемы. Стремление обеспечить «прожиточный минимум» хорошо понятно как этический импульс, особенно если темпы роста заработной платы недостаточны для того, чтобы обеспечить группе населения с самым низким доходом достойную жизнь в обществе. Проблема в том, что введение минимальной заработной платы едва ли способно обеспечить доход на уровне прожиточного минимума, так как заработная плата – это цена, которая позволяет измерить отдельные виды дефицита на границе рынка труда. Согласно последним данным Национального бюро экономических исследований, на рынке труда в Сиэтле (Вашингтон) было отмечено сокращение рабочих часов, отработанных сымыми низкооплачиваемыми работниками (Jardim et al., 2017), что с лихвой компенсировало повышение почасовой заработной платы. Таким образом, вследствие повышения минимальной заработной платы до 13 долл. в час доходы низкооплачиваемых работников только уменьшились. Ее увеличение до 15 долл. в час имело бы еще более тяжелые последствия.
Понять, почему это происходит, способен каждый. Предположим, вы решили зайти в ресторан быстрого питания. Перед вами меню, в котором вы читаете, например: «Два гамбургера, картофель фри и напиток» или «Замороженный йогурт с посыпкой». Кассир ищет соответствующие слова на кассовом аппарате и называет вам цену. Вы даете ему немного денег, а затем получаете сдачу.