Отодвинув от себя грязную посуду, он разложил на столе учебник и брошюру, чтобы приступить к занятиям. У него была одна твердая привычка, благодаря которой за пару минут кухня неизменно пустела: свои уроки он читал вслух. Домашние так и не научились преодолевать тошноту, выслушивая мрачные подробности подготовки тела к погребению, и потому, как только начиналось чтение, каждый спешил завершить то, чем занимался.
Вот и сейчас Фрэнки жевал все быстрее и быстрее, стараясь покончить с ужином, пока отец не озвучил чего-нибудь отвратительного. Миссис Мэлоун торопливо влила в себя остаток пива из банки, Кэтлин принялась энергичнее орудовать пинцетиком, Дорин собрала карандаши и газету, Норин, пиликая изо всех сил, доиграла пьесу.
Мэлоун начал громко читать о том, как кровь заменяется бальзамирующей жидкостью. Содрогнувшись, Кэтлин выдернула лишний волосок, и ниточка ее брови превратилась из непрерывной дуги в прерывистую.
– Посмотри, что я из-за тебя наделала! – воскликнула она со слезой в голосе и выбежала.
Норин, запихнув скрипку и смычок в деревянный футляр, крикнула:
– Все! Я закончила! Давайте пять центов!
Миссис Мэлоун сунула ей десять и велела увести Дорин. Норин заныла, но мать была непреклонна. Тогда девочка за руку уволокла младшую сестру, которая и сама была рада уйти.
Фрэнки решительно отпихнул тарелку и встал из-за стола. Мать задала ему вопрос, который прозвучал в тот вечер в тысячах других бруклинских домов:
– Куда-то намылился?
– А кому захочется здесь торчать? – сказал Фрэнки с горечью и ушел.
Миссис Мэлоун была рада избавиться от болтливых девчонок. Правда, через пару часов они вернутся, и опять от них не будет спасу. Другое дело Фрэнки. Он если уходил, то надолго, и мать понятия не имела куда.
Мэлоун проводил каждого из детей недоумевающим взглядом.
– Чего это с ними со всеми?
– Ты выживаешь их из родного дома, – сказала жена.
– Сейчас-то я что не так сделал?
– Зачем ты дразнишь Фрэнки из-за его работы? Нехорошо это. И про то, как кровь из жил выпускают, не надо было читать, пока он ел.
– Твоя бы воля, ты бы сделала из него слюнтяя.
– Он не как ты, он чувствительный.
– Я, может, тоже чувствительный, только не болтаю об этом все время. А теперь, если ты наконец перестанешь придираться к мужчине, у которого есть цель в жизни, я продолжу заниматься.
– А я оставлю посуду на потом. Пойду посижу в гостиной, чтобы не мешать твоим великим занятиям.
Мэлоун остался в кухне один. Теперь незачем было сотрясать воздух. Он немного почитал про себя, едва шевеля губами. Но это не доставило ему никакого удовольствия. Пэтси был человек компанейский и ни минуты не терпел уединения. Собрав свои вещи, он перешел к жене в гостиную.
– Послушай-ка вот это, мамаша.
Мамаша застонала. Пэтси со смаком возобновил чтение. Через пять минут она крепко спала.
Фрэнки пригласил на танцы девушку по имени Ирма. В какой-то безумный момент ему даже пришло в голову на ней жениться, лишь бы только сбежать из дома. Но секунда трезвого размышления развеяла эту мысль. Ирма носила чересчур короткие и чересчур узкие юбки, и вообще все у нее было чересчур: слишком смелая стрижка, слишком по-модному плоская грудь, слишком малиновые румяна, слишком влажная губная помада, слишком длинные и слишком гагатовые серьги.
Критически оглядев девушку, Фрэнки спросил себя, что с ним произошло. Еще недавно броская внешность Ирмы его привлекала. Наверное, дело было в Марджи Шэннон. Не встреть он ее сегодня, Ирма и сейчас вполне устраивала бы его. А в сравнении со своей противоположностью модная красавица казалась развязной и вульгарной. А ведь это Марджи должна бы выглядеть на фоне Ирмы слишком простенькой и тихой. «Неужели между ними нет середины? – подумал Фрэнки. – Найти бы девчонку, эффектную, как Ирма, но спокойную, как Марджи».
А потом он спросил себя, какого черта он вообще думает о девчонках. Без них прекрасно можно обойтись во всем, кроме танцев. Танцевать он любил и считался в своей части Бруклина хорошим танцором.
Глава 10
Хенни пришел, как только Марджи начала есть. Опять торопливо вспыхнула газовая конфорка, плюхнулся в сковородку кусок топленого сала, потом в плавящийся жир посыпались кубики холодного вареного картофеля, остро запахло коричневеющими колечками лука, хрустнула яичная скорлупа, разбитая о бортик. Это была симфония дома – звуки семейной жизни, знакомые Марджи с младенчества.
– Ты поздно, – произнесла Фло отрывисто и горько.
Марджи почувствовала желание закричать, если отец начнет рассказывать о водителе, который не хотел останавливаться. С другой стороны, не услышав этого рассказа, она тоже закричала бы, ведь в таком случае ей следовало бы заключить, что жизни Хенни пришел конец.
– Повздорил немножко с водителем, – объяснил он. – Ему, видишь ли, не хотелось тормозить на Моджер-стрит. Но я оглядел его с ног до головы и этак спокойно вежливо говорю: «Послушай, приятель!»
Рассказав об инциденте так, будто до сих пор ничего подобного никогда не случалось, Хенни сел и потянулся за кетчупом. Потом задал жене старый знакомый вопрос, горький ответ на который Марджи решила предупредить.
– Конечно, папа, мама уже поела. Но мы ведь с тобой и вдвоем можем хорошо поужинать, правда? – сказала она с болезненным лукавством и накрыла ладонью его левое запястье.
На секунду Хенни, с трудом разогнув натруженную правую руку, положил ее на руку дочери, потом смущенно убрал.
– А помнишь, – сказал он, начиная есть, – ты сидела в углу под корытом и игралась с прищепками, как с куклами?
– Да, – вздохнула Марджи. – Я была тупым ребенком.
– Тупым? – негодующе воскликнула Фло, для которой прошлое всегда олицетворяло совершенство. – Ты была самой смышленой девочкой в целом квартале! Да-да! И самой послушной. Никогда мне не приходилось поднимать на тебя руку.
– Разве только для самозащиты, – сказала Марджи, надеясь выманить у матери улыбку.
– Чего? Как это? – Фло не поняла шутки. – Нет, я никогда тебя не била.
Так живо, словно это было вчера, Марджи увидела мороженое, выбитое у нее из руки и падающее в канавку.
– А как же тот раз, когда я потерялась? – спросила она.
Фло отказывалась это помнить:
– Ты никогда не терялась.
– Все дети теряются, – констатировал Хенни.
– Но не она. Уж я, наверное, запомнила бы, если бы с ней такое случилось, – возразила Фло.
– Ну, может, я просто немножко заплутала, – сказала Марджи и улыбнулась отцу. Он улыбнулся в ответ.
По-прежнему улыбаясь, она перевела взгляд на мать. Та сначала не поддавалась, но Марджи упорствовала. Наконец губы Фло разомкнулись, как части головоломки-мозаики. Это была улыбка.
В маленькой квартирке воцарилась атмосфера мира и доброжелательности. Конечно, ненадолго. Марджи надеялась, что отец сегодня останется дома. Она устала от ежевечерней ссоры, которая вспыхивала, как только он делал первое поползновение уйти. Надежда не оправдалась: Хенни встал и подошел к двери, чтобы взять пальто.
– Уходишь? – спросила Фло.
– Да.
– Опять?
Он не ответил. Фло, восприняв его молчание как проявление враждебности, попыталась урезонить его обманчиво мягким тоном:
– Ну неужто нельзя хоть один вечерок дома побыть?
– Нет, – ответил Хенни, подумав.
– Почему?
Он знал почему, но не умел объяснить так, чтобы она поняла.
– Потому что тут, дома, ничего нет, – сказал он неуклюже. – А если мужчина целый день вкалывал…
– Если женщина целый день вкалывала, – парировала Фло, – ей тоже не улыбается весь вечер торчать взаперти. Ты на фабрике хоть людей видишь, а я никого не вижу – только четыре стены…
Под предлогом мытья рук Марджи громко включила воду. Медленно, напряженно и измученно крутя в ладонях кусок мыла, она сосредоточилась на шуме струи, чтобы не слышать изношенных, знакомых с детства слов горечи и обиды. Однако голоса родителей звучали все пронзительнее.
– Таким мужем, как ты, даже эта дверь могла бы быть! – сказала Фло.
– Хочешь пойти со мной? – пригласил Хенни удрученно.
– Куда?
– Куда-нибудь.
– В один из твоих кабаков?
– Да нет, просто пойти, – ответил Хенни неопределенно.
Фло уныло отрезала:
– Пойти некуда, и ты это знаешь.
– Есть куда.
– И куда же? Ну? Назови хоть одно место.
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Я тебе вот что скажу: была бы жива моя мать, упокой Господь ее душу, мне бы было куда податься.
При слове «мать» Хенни, как по сигналу, открыл дверь и устремился вниз по ступеням. Марджи медленно вытерла руки.
– Ты, конечно, тоже уходишь? – спросила Фло.
– Нет, мама.
Вообще-то Марджи собиралась в библиотеку, сдать одну книжку и взять другую, но ответила: «Нет, мама».
– Удивительно! Значит, тебе просто некуда пойти.
Марджи внутренне застонала.
– Думаю, я бы нашла куда, – сказала она вслух.
– Ха! – воскликнула Фло торжествующе. – Значит, ты не уходишь из жалости. Потому что твой отец каждый вечер бросает меня одну.
Марджи знала: мать хочет, чтобы они с отцом остались дома в доказательство того, что любят ее и рады быть с нею.
– У меня много дел дома – вот почему я остаюсь.
– Это какие же у тебя дела?
– Комбинацию нужно прополоскать, голову надо бы помыть, хотя, наверное, не успею – просто соберу в пучок. В общем, есть чем заняться, – и Марджи для убедительности вздохнула.
Вешая полотенце, она увидела в зеркале мать, которая в тот момент думала, что на нее никто не смотрит. Лицо Фло было почти счастливым. Марджи поняла, что опять потерпела неудачу. Вообще-то она считала себя вправе сходить куда-нибудь после долгого рабочего дня. С другой стороны, мать видела в жизни так мало хорошего, что грех было не остаться дома, если это доставит ей удовольствие. «В конце концов, – подумала девушка, – у нее ничего нет, а у меня все еще впереди».