Марджи стала охотно болтать с тетей Тесси, когда та приносила ей еду, и подружилась с другими обитательницами палаты. Часы вечерних посещений, предназначенные только для мужей, начали доставлять удовольствие. К концу пребывания в больнице каждый вечер уже казался ей чем-то вроде небольшого праздника.
Пять новоиспеченных матерей и Марджи отдали должное ужину, приготовленному для них тетей Тесси. Они отметили, как это чудесно, когда тебе приносят еду прямо в постель, и уже далеко не в первый раз признались: дома нечасто балуешь себя легкими салатиками, ведь на их приготовление никогда нет времени, а если бы оно и было, он к салату все равно не притронется. Ему подавай мясо с картошкой да кофе с кексом из пекарни.
Мужья всегда приходили в больницу одновременно, как будто нарочно дожидались друг друга на углу. Каждый вечер наступала очередь одного из них угощать девочек мороженым в полутораквартовом картонном ведерке – непременно клубничным: по никому не ведомой причине бруклинские мужчины предпочитали лакомство с этим вкусом всем остальным. Сами они его не ели, но покупали охотно.
Каждый вечер, перед тем как отдать мороженое тете Тесси для сервировки, сиделка говорила одно и то же: «Не нужно было покупать, они все растолстеют». Потом она за милую душу доедала оставшееся в ведерке и принимала участие в общей добродушно-шутливой беседе, присев на полку над батареей и помахивая тяжелыми ногами. А для тети Тесси все пациентки откладывали по щедрой ложке из своих порций.
Подкрашенные и аккуратно причесанные, матери сидели, откинувшись на взбитые подушки. Женщины, родившие впервые, как правило, надевали украшенные многочисленными ленточками стеганые кофты поверх полупрозрачных ночных сорочек, которые оказывались последним эротичным предметом в гардеробе большинства новоявленных мамаш. «Рецидивистки», то есть женщины, родившие во второй или в третий раз, уже предпочитали красоте тепло и потому на все пуговицы застегивали фланелевые рубашки с длинным рукавом.
Пока мороженое поедалось, каждый муж разговаривал со своей второй половиной, перегнувшись через полочку в ногах кровати. Когда посуда убиралась, разговор становился общим. Мужчины обменивались замечаниями друг с другом и с чужими женами, женщины с понимающей улыбкой переглядывались, рассказывая о небольших происшествиях и забавных моментах больничного дня. Все пациентки, кроме Марджи, излучали спокойствие, полулежа на подушках с гордо выпяченной грудью, которая, набухнув, натягивала ткань сорочек и кофточек.
– Сестра говорит, что мой сын Майк… – начал мистер Джонс в один из вечеров.
– Майкл, – поправила мать.
– …заигрывает в детской с девочками.
– Весь в папашу, – пошутил мистер Браун.
Все засмеялись.
– Сестра нам вообще скучать не дает. – Миссис Уильямс лукаво улыбнулась сиделке, которая в этот момент начинала с удвоенной энергией болтать ногами. – Знаете, что она сегодня сделала?
Мужья ответили, что не знают, но догадываются, и посмотрели на сестру с добродушной хитринкой.
– Так вот, – продолжила миссис Уильямс, – приносит она мне мою Шерли на… – мамаша стыдливо умолкает.
– На двухчасовое кормление, – подсказала беззастенчивая миссис Браун.
– Не важно. Вы ведь знаете, что у Шерли на макушке всего три волосинки? – Миссис Уильямс подождала. Все женщины подтвердили: они знают, что у Шерли только три волосинки. – Так вот, значит, сестра подает ее мне, а у нее на головке… Что бы вы думали? Привязан розовый бантик! Я думала, умру со смеху!
– Из малышки вырастет роковая красотка, – сказала сиделка, имея в виду обладательницу трех волосков.
Мистер и миссис Уильямс безуспешно попытались скрыть охватившую их гордость. Женщине, которая была постарше и потактичнее других, пришло в голову, что такие разговоры, вероятно, причиняют боль Марджи, ведь у нее нет младенца, которым она могла бы похвастаться. Поэтому беседа резко изменила направление.
– Как вы думаете, долго ли пролежит снег?
Стараясь не смотреть на Марджи, мамаши и их мужья устремили взгляды на улицу и высказали свои мнения относительно долговечности свежевыпавшего снега. Марджи от этого стало только хуже: она почувствовала себя исключенной из нормальной жизни. Желая вернуть разговор в естественное русло, она впервые за вечер подала голос:
– Миссис Браун, расскажите, что было, когда сестра принесла вам Кэрол для… – Марджи выждала положенную паузу и улыбнулась, – ни за что не угадаете, для чего.
Все засмеялись, делая вид, будто эта слабая ирония показалась им очень остроумной.
– Ой, да нечего там рассказывать! – заскромничала миссис Браун.
– Еще как есть! – вознегодовала миссис Уильямс. – Расскажите!
– Пускай Марджи расскажет, у нее лучше получится, чем у меня.
– Давай, Марджи, давай! – хором потребовали женщины.
И Марджи рассказала:
– Ну ладно. Так значит, когда сестра принесла Кэрол на…
– …на двухчасовое… – подсказал мистер Джонс.
– Ох уж эти мужчины! – взвизгнула миссис Джонс.
– Принесла сестра маленькую Кэрол, – продолжила Марджи. – Та подняла головку…
Мамаша не удержалась и вставила:
– А ведь ей всего только пять дней.
– Кто рассказывает-то? – произнесла Марджи с притворным негодованием.
– Ты, ты, – кротко уступила миссис Браун.
– Ну так вот. Подняла она головку, поглядела по очереди на каждую из нас, потом зевнула, как будто ей скучно, закрыла глазки и уронила головку сестре на плечо.
Все засмеялись, причем чересчур громко и старательно. «История-то так себе, – подумала Марджи. – Им меня просто жалко».
Вскоре сестра наконец-то завершила вечер, посмотрев на свои часики, соскочив с батареи и объявив:
– Девять часов. Нам пора баиньки, чтобы сохранять нашу красоту.
Послушно и даже с некоторым облегчением шестеро мужей склонились над шестью кроватями и поцеловали жен на сон грядущий. После того как мистер Уильямс и мистер Браун обратились к сиделке с шутливыми призывами беречь их благоверных, мужчины дружно вышли.
Обогнув дом, они остановились под падающим снегом на подъездной дорожке. Няня прошла на веранду и включила там свет. Отцы уставились через стекло на плоды своих чресл, которые лежали, розовые и сморщенные, в контейнерах, напоминающих упаковочные ящики.
– Поглядите на этого увальня! – гордо произнес мистер Джонс, указав на своего помятого младенца. – Моя старушка наконец-то подсуетилась и добыла мне сына.
Мистер Браун, у которого родилась всего лишь девочка, завистливо спросил:
– Ты кого-то подозреваешь?
– Никого! Я же не дурак: у меня дома электрический холодильник, – ответил мистер Джонс, намекая на расхожую шутку о разносчиках льда и их общении с домохозяйками, скучающими в одиночестве.
Словно выражая недовольство вульгарным поворотом разговора, свет в детской погас. Мужчины пошли прочь, душевно смеясь над бородатым анекдотом, который кто-то из них не преминул воспроизвести. На улице было высказано предложение:
– Как насчет пивка, перед тем как… – фальцетом: – идти «баиньки»?
Все снова расхохотались – еще громче.
Фрэнки первым сказал:
– Само собой!
Женщины, готовясь ко сну, услышали через закрытые окна смех своих мужей и заулыбались.
– Мужчины! Вот у них жизнь – это я понимаю! – философски заметила миссис Браун.
– И не говори! – согласилась миссис Уильямс.
– Им одни удовольствия, а нам одни проблемы, – сказала миссис Джонс.
– Ведь правда, Марджи? – спросила миссис Уильямс.
Марджи не ответила.
– Гляньте! Да она уже спит! – удивилась ее соседка.
– Если б я могла так спать… – произнесла миссис Браун, имевшая слабость к неполным предложениям.
– Если б ты могла так спать, то что? – спросила миссис Томпсон, не выносившая вакуума недосказанности.
– То я бы не оказалась в моем теперешнем положении, – ответила миссис Браун с притворной застенчивостью.
Голос сиделки вклинился во всеобщий смех:
– Ну все, девочки. Спите крепко и ночью лишний раз утку не просите. Только если действительно нужно.
Защелкали выключатели. Марджи отвернулась к окну. Сна у нее не было ни в одном глазу, и она стала смотреть, как за окном темной палаты ритмично падает снег.
Глава 36
Предполагалось, что Марджи должна лежать в постели десять дней. Но уже на седьмой день она была на ногах и помогала дневной сиделке носить младенцев матерям, а тем двум, кто был на искусственном вскармливании, давала бутылочки. На восьмой день она заявила доктору, что хочет домой. Он заколебался: с одной стороны, роды были тяжелые, да плюс еще потрясение от потери ребенка. С другой стороны, дома и стены лечат, кроме того, уже появилась новая претендентка на кровать. Женщина, прибывшая накануне, лежала на диване у доктора в кабинете (а спать на чердаке ему было чертовски холодно). При выписке он, к приятному удивлению Марджи, вернул ей шесть долларов, взяв с нее плату только за восемь дней, а не за весь срок, хотя имел на это право. Она начала было строить планы на эти неожиданные деньги, но вспомнила, что они только покроют убыток от того, что Фрэнки два дня не работал.
Свою небольшую дорожную сумку из заменителя кожи Марджи так и не пришлось до конца распаковать. Только сейчас, укладывая в нее ночные рубашки и туалетные принадлежности, она перебрала все содержимое. Дюжина хлопчатобумажных пеленок и три распашонки, купленные по почте у «Томсона-Джонсона» из сентиментальной преданности фирме, были по-прежнему завернуты в папиросную бумагу и запечатаны. Их Марджи могла на что-нибудь обменять. Еще три фланелетовые сорочки она сшила сама. Ее взгляд упал на вышивку «в елочку» – розовыми нитками, для девочки. Забирать это домой не хотелось. Это бы напоминало…
Марджи оставила сорочки дневной сиделке, чтобы та отдала их, если какая-нибудь роженица приедет неподготовленная или с недостаточным количеством детских вещей.
– Хорошо, – пообещала сестра, – я скажу, что это подарок от женщины, которая ушла отсюда с пустыми руками.