– Чтобы заплатить за это, – сказал он, – мне пришлось отдать все, что я смог наскрести. К сожалению, я был вынужден заложить твои часики и серебро. Другого выхода не нашел.
Отпихнув от себя горку счетов, уведомлений и квитанций, Марджи встала.
– Хочешь лечь спать? – спросил Фрэнки.
– Сначала напишу своему прежнему боссу.
– Зачем?
– Может, он возьмет меня обратно на работу.
Фрэнки очень аккуратно сложил все бумаги в стопку и убрал в ящик кухонного стола. Потом молча прошел в комнату, опустил кровать, достал из шкафа постельное белье. Марджи подошла к нему.
– Это поможет, – сказала она. – Моим жалованьем мы расплатимся с долгами. Нам надо как-то выбираться, иначе увязнем на всю оставшуюся жизнь.
Фрэнки продолжал молчать. Он прошел в ванную и, оставив дверь открытой, включил воду. Марджи вошла: он мыл руки – ритмично, болезненно-медлительными движениями, как делала она сама, когда ее родители ссорились. Подойдя к нему сзади, она обняла его за талию и посмотрела на его отражение в зеркале аптечного шкафчика.
– Почему ты так сильно против этого возражаешь, Фрэнки? Сейчас многие замужние женщины работают, времена изменились. Никто уже не посмотрит на мужчину косо, если жена не сидит дома. Особенно когда детей нет.
Фрэнки стряхнул легко обнимавшие его руки, одним резким движением закрыл кран, взял полотенце, тщательно вытерся и только потом ответил:
– Что ты пытаешься сделать?! Прикончить наш брак?!
Он бросил полотенце на вешалку, но промахнулся, и оно упало на пол.
Марджи подумала: «Моя работа нашему браку не навредит. Он трещит по швам с того момента, когда я тебя обняла, а ты в первый раз меня оттолкнул».
Она медленно подняла полотенце, потом еще медленнее расправила его и повесила на место. Фрэнки стоял в комнате у окна с таким видом, будто ждал ее.
– Марджи, что ты со мной делаешь?
Она насторожилась, почувствовав, что грядет ответ на ее недооформившиеся мысли, на туманные вопросы.
– Я всегда хотел содержать жену как нормальный мужчина. И у меня бы это получилось, если бы не ребенок. Не пойми меня неправильно: родись он живым, я бы старался обеспечить его так же, как стараюсь обеспечить тебя. Я бы все для него сделал, что в моих силах.
«Но полюбить его ты бы не смог, – подумала Марджи, – как не можешь любить меня».
– Я с самого начала был прав: таким людям, как мы, дети не по карману. Имел бы я работу получше, жалованье побольше – тогда бы другое дело. Я знаю, что ты не можешь посмотреть на все это с моей точки зрения. И все же я прав. Многие люди сказали бы то же самое.
«Да, он прав, – подумала Марджи. – Есть такой класс: образованные, обеспеченные альтруисты, для которых это профессия или хобби – просвещать массы. Они бы одобрили то, что говорит Фрэнки: не надо рожать, если для детей не созданы благоприятные материальные условия».
Но она, Марджи, тоже чувствовала себя правой в желании иметь ребенка. Оно было превыше экономической логики, оно коренилось в природе – в стремлении человеческого рода к продолжению своего существования. Марджи знала женщин, которые говорили: «Конечно, я хочу стать матерью. Но только тогда, когда мы сможем дать ребенку все». Она считала, что они просто боятся и прячут свою трусость за современными клише.
Спорить с Фрэнки о том, кто прав, Марджи не стала. Когда не правы оба, из этого проистекают тяжелые ссоры. Однако еще тяжелее они оказываются, когда правы оба. Так или иначе, все уже закончилось, и спорить не имело смысла.
– Ты кое-что сказал… Что ты имел в виду, когда спросил меня, что я с тобой делаю?
– Не бери в голову.
– Нет, Фрэнки, я должна знать. С твоей стороны было бы честнее, если бы ты объяснил мне с самого начала. Я знала, что с нашим браком что-то не то, но не знала, что именно.
Марджи села рядом с Фрэнки на кровать и стала ждать. Через некоторое время он, не глядя на нее, заговорил:
– Каждый человек рождается немножко не таким, как все. Он растет, и оттого, что с ним происходит, те черты, которые отличают его от других, проявляются сильнее. – Подумав, Фрэнки остался недоволен тем, как прозвучала его мысль, и решил попробовать другой подход. – Мой отец всегда был человеком грубым. Мать, тягаясь с ним, тоже такой стала, хотя в глубине души она другая. Я у родителей первый. Она меня от себя почти не отпускала, постоянно со мной говорила. Хотела, чтобы я вырос не таким, как отец. А он тянул меня в другую сторону: считал, что я должен быть жестче, и потому заставлял меня драться с другими мальчишками и нарочно при мне сквернословил. Становиться маменькиным сынком я не хотел, но не хотел и брать пример с отца: вечно драть глотку, сыпать грязными шуточками и так далее. Поэтому… Только не пойми меня неправильно! – взорвался Фрэнки. – Я не хочу спать с парнями. Я просто не хочу ни с кем спать. Вот как-то так… Нет, девушки мне нравятся – всегда нравились. Но когда я приглашал девчонку на танцы, а потом мы прощались в ее подъезде и она намекала, что хочет… Мне становилось противно. С тобой я чувствовал себя по-другому. Ты казалась разумной девушкой, которая стоит ногами на земле, не сюсюкает, не требует телячьих нежностей.
– Извини, – пробормотала Марджи, – что обманула твои ожидания.
– Все это не твоя вина, – сказал Фрэнки, – и не моя. Просто так бывает. А жениться я хотел. Хотел обзавестись домом и обеспечивать жену. Чтобы доказать, что я нормальный мужчина.
«Он доказал бы свою нормальность, если бы завел ребенка, но почему-то не пожелал этого сделать, – отметила про себя Марджи и заключила: – Эх, когда у человека в голове нет порядка, не разберешь, почему он одного хочет, а другого нет».
– По большому счету мне нельзя было жениться. Я не имел права…
– Конечно, ты имел… то есть имеешь право. Просто тебе надо было выбрать другую девушку. Такую, чтобы лучше тебе подходила. Чтобы не брала в голову лишнего и не ждала, что муж все время будет ласковым. Да, хорошо бы, она была как Сэнди из вашей конторы – та, которая называет тебя «парнем». Только не во всем как она…
– Кажется, я тебе разонравился?
– Не наговаривай на себя, Фрэнки. Пожалуйста, не надо. Ты порядочный, трудолюбивый и честный. Всегда стараешься поступать правильно. Ты вырос хорошим человеком, если учесть, как мать и отец тебя воспитывали.
– Марджи! – вскричал он: в его голосе были и мольба, и нотка испуга.
На этот раз женский инстинкт подвел Марджи. Первым ее побуждением было обнять его и утешить. Но она заколебалась, ведь он так часто ее отталкивал. Вероятно, сейчас было самое время, чтобы попробовать снова. Вероятно, он так нуждался в ней, что не высвободился бы из ее объятий. Но она не почувствовала уверенности. И ничего не сделала.
– Марджи, – сказал Фрэнки, – не пиши своему боссу.
Она долго молчала, прежде чем ответить.
– Мы оба очень устали.
Он тоже долго молчал, прежде чем ответить.
– День выдался тяжелый.
Она выключила свет.
Лежа в темноте рядом с Фрэнки, Марджи чувствовала себя потерянной и несчастной. Ей не хватало ребенка, которого она носила в себе все лето, всю осень и часть зимы. С внезапной болью отчаяния она обвила Фрэнки руками, крепко прижала к себе и, затаив дыхание, стала ждать. Она знала: если он расслабится в ее объятиях, она заплачет жгучими очистительными слезами. Он и она превратятся в единое целое, связанные общей бедой и общим пониманием. Она попытается заново в него влюбиться.
Но он почти яростно стряхнул с себя ее руки, сказав чуть ли не с ужасом:
– Марджи! Еще и десяти дней не прошло с тех пор, как… Не думаешь же ты о…
Она, содрогнувшись, вздохнула. Конец!
– Нет, дорогой, – сказала она мягко. – Об этом я еще долго думать не буду. Просто я почувствовала себя такой одинокой, и мне так захотелось к кому-нибудь прижаться. Мне показалось, что и ты, может быть, чувствуешь себя одиноким, и от нас не убудет, если мы полежим в обнимку. Только и всего.
Фрэнки обнял ее, и они стали разговаривать в темноте. Обо всяких пустяках. Он передал ей местные сплетни, рассказал, что нового у Кэтлин и Марти. Мистер Мэлоун, оказывается, стал подумывать о том, чтобы бросить изучение погребального дела, а миссис Мэлоун кричит на него из-за того, что столько денег потрачено зря.
– Кстати, – сказал Фрэнки, – я вроде как уже договорился с ними насчет завтра. Я думал, ты пробудешь в больнице еще два дня, и… в общем… мама будет ждать меня на ужин.
Марджи подумала: «Пускай забирает себе свою мать. Пускай она забирает его. Пусть кто-то побудет с ним рядом, когда я его отпущу».
– Ладно, Фрэнки, – сказала Марджи вслух. – Тогда я поем у своих. Твоя мать будет рада, и мои родители будут рады. Так даже лучше.
– К тому же тебе не придется готовить, – отметил он.
– И то верно, – согласилась она.
«Вот как это будет происходить, – подумали они оба, каждый по-своему. – Сначала мы начнем есть порознь. Потом решим, что глупо платить за квартиру, в которой мы не бываем. Разъедемся – как бы на время. Будем проводить вместе по несколько часов каждый вечер. Потом пойдут всякие отговорки: то дождь слишком сильный, то кто-то из нас очень устал. Мы станем встречаться раз в несколько дней, как до свадьбы. Когда все закончится, мы сделаем вид, будто ничего и не замечали. „Надо же! А казалось, они так хорошо ладят друг с другом!“ – удивятся люди».
Его мысли отделились от ее мыслей и приняли собственное направление. «Может, поехать на запад, – думал он, – и начать там новую жизнь? Но что я знаю о западе? Только то, что читал в книжках и слышал на уроках истории: люди всегда туда ездят, чтобы начать новую жизнь и разбогатеть. Вдруг я приеду и окажется, что там не лучше, чем тут? Вдруг я не смогу там найти такую работу, к какой привык? Нет, надо как-то продержаться здесь. Буду больше работать, больше откладывать. Только опять жить с матерью я не хочу. Поживу немного, чтобы сделать ей приятно, а потом сниму комнату поближе к конторе. Это позволит экономить время, а может, и деньги, если не придется садиться на трамвай».