— Смотря кто этот третий?
— Если это буду я?
Он стиснул ее руку.
— Да, примем.
Они бегом догнали Наташу с Демой и вчетвером дошли по Петроградской стороне до Троицкого моста. Там Ершина остановилась.
— На сегодня довольно, — сказала она. — Завтра всем рано вставать. Где же вы нас в воскресенье встретите?
— Ну, хотя бы у Нарвских ворот, — предложил Дема.
— Хорошо. Ждите в восемь.
Парни хотели проводить девушек домой, но те запротестовали:
— Вам и так далеко. Мы сами доберемся, вдвоем нам не страшно.
ДОЛОЙ С ГОРИЗОНТА ЖИЗНИ
В «Красном кабачке» гулял Ванька Бык со своей шатией. Вскоре сюда ввалилась новая ватага. Чумазый босяк в длинной кавалерийской шинели, выпив прямо у стойки стакан самогону, вдруг сдернул с головы шапку и обратился к посетителям:
— Граждане, братишечки! Житья не стало, дыхнуть невозможно. Да что ж это за жизнь распроклятущая! — Босяк хлопнул шапкой об пол и каким-то слезливым, бабьим голосом начал перечислять: — С Огородного турнули, с Ушаковской гонят… и на Нарвскую не сунься! Какая же это свобода? Для чего мы городовых били, чтобы новые появились? Сегодня опять на нас напали. Чуваков в ихний клуб хотел пройти, а ему у дверей говорят: «Стоп, пьяным нельзя». А какой он пьяный? Я, конечно, заступаться. Так нас обоих схватили под руки, довели до угла, а там — коленкой под зад и грозятся: «Если еще явитесь — в кутузку запрем». Да что же это деется! Куда ты, Ваня, смотришь? Почему забижать своих даешь?
Из-за стола поднялся широкий, кряжистый Ванька Бык. Маленькие глаза его налились кровью и на толстой, сливающейся с плечами шее надулись жилы.
— Кто тебя не пустил? — грозно спросил он и так рванул ворот, что отскочившие пуговки Запрыгали по полу. — Кто такие?
— Да все те же, которые добычу на Огородном отняли.
— А ты пугнуть не мог? Сказал бы, что я велю.
— Говорено. А им хоть хны — не боятся тебя. Мы, говорят, и Ваньку Быка утихомирим.
— Врешь!
— Вот те крест. Чувакова спроси.
— Верно, — отозвался долговязый босяк в разодранной шинели. — Турнуть грозились.
— Ладно, будет языком трепать, — оборвал его Ванька Бык. — А ну, кто со мной в клуб догуливать?
Поднялось человек восемь. Они допили, что было в стаканах, роняя стулья, выбрались из-за стола и вышли-во двор к оседланным коням.
В Нарвский клуб молодежи съезжались гости. От обилия света и грохота духового оркестра входившие сразу веселели. Сдав пальто в гардероб, гости шли к буфету, а другие — в верхний зал занимать места.
Рыкунова и Кокорева часто вызывали к выходу. То скандалили безбилетники, то пьяные, которых нужно было утихомирить или выпроводить. Катя с Наташей скучали одни.
— Неудобно как-то получается, — сказал Вася. — Пригласили девушек, а сами бегаем.
— Верно, — согласился Дема. — Ты иди с ними, а я буду с нашими ребятами. А потом сменимся. Идет?
Они так и решили: Дема вышел со своими парнями на улицу, а Вася провел девушек наверх и усадил в зале.
Торжественное заседание было коротким. Ораторы поздравили нарвцев с новым клубом, оркестр сыграл туш, и сразу же начался концерт.
Черноглазая курсистка с чувством декламировала отрывки из поэм Пушкина, Некрасова, а под конец прочла стихотворения путиловского поэта Георгия Шкапина, написанные им в тюрьме.
Шкапина знали многие путиловцы, он работал на заводе котельным разметчиком, поэтому декламаторше долго хлопали.
Потом выступили две певицы из хора Екатерингофского сада. Они дуэтом спели «Чайку» и «Умер бедняга в больнице военной». Песня вызвала у солдаток слезы.
Вася заметил, что и у Кати глаза повлажнели. «Вспомнила отца», — догадался он и сжал девушке руку. Она не отняла ее, а доверчиво оставила в его ладони.
После концерта начались танцы и игры. Пожилые люди стали расходиться.
— Где ваш Дема? — поинтересовалась Наташа. — Пригласил, а сам исчез.
— Он дежурит сегодня. Я его сейчас пришлю. Потанцуйте пока без нас.
Он спустился вниз и, разыскав Рыкунова, сказал:
— Наташа там скучает. Иди, я подежурю.
Дема хотел было передать ему красную нарукавную повязку, но, сообразив, что теперь Катя останется одна, передумал.
— А может, вместе погуляем? — спросил он. — Наверное, уже никто ломиться не будет. Если случится что, ребята без нас управятся.
Товарищи поднялись в зал. Оркестр играл тустеп. Катя танцевала с Наташей.
После тустепа начался новый и очень веселый и шумный танец ойра-ойра. Дема с Васей не раз видели, как его танцуют, они пригласили девушек. Танец оказался нетрудным, они быстро с ним освоились.
И вот в самый разгар веселья снизу вдруг послышался женский визг.
Вскоре на лестнице показался растерянный дежурный, жестами он требовал, чтобы Дема бросил танцевать и поспешил вниз.
— Там Ванька Бык… Лютикова по голове ударил и ворвался сюда… Целая бражка! Уселись у буфета и требуют лимонаду. Видно, водку с собой принесли.
— Сколько их?
— Семеро.
— Справимся, — сказал Дема. — Надо только как-нибудь девчат выпустить на улицу.
Наверх поднялся встревоженный Борис Тулупин.
— Надо без скандала закрыть вечер, — сказал он. — А то наш клуб с первого дня такую славу получит, что потом сюда и калачом не заманишь. Пусть дежурный скажет в буфете, чтобы им лимонад подали. А я прощальный вальс закажу. Начнем выпускать гостей через черный ход. Вы только парней предупредите.
— Ладно, — согласился Дема. — Я сейчас пойду ребят собирать, а ты, Вася, проводи Наташу с Катей до трамвая и быстрей назад.
Они так и сделали. Оркестр заиграл «Осенний сон». Пары, только что отплясывавшие ойру-ойру, закружились в вальсе.
Кокорев сходил в гардеробную, оделся и принес девушкам пальто. Через запасный ход они спустились во двор, прошли под арку ворот и очутились в темном переулке.
Впереди у забора они вдруг заметили какую-то живую, колышущуюся массу.
— Что это там? — придерживая Васю, спросила Наташа. Катя тоже остановилась и прижалась к нему.
Напрягая зрение, Кокорев стал вглядываться во мглу. Уловив едва слышное позвякивание уздечки и характерное пофыркивание, он засмеялся.
— Лошади! К забору привязаны… Вон как! Верхом прискакали бандиты.
Он проводил девушек до трамвайного кольца и на прощание спросил:
— Когда снова увидимся?
— Приходите с Демой в субботу прямо ко мне, — сказала Катя.
— А я постараюсь билеты куда-нибудь достать, — пообещала Наташа.
Ершина прошла в вагон, Катя на секунду задержалась на площадке и шепнула:
— Если Дема не сможет, приходи один.
— Приду, — ответил он и еще раз пожал ей руку.
Когда Кокорев вернулся в клуб, в гардеробной уже одевались последние пары. И вдруг Ванька Бык это заметил. Он вскочил, откинул стул в сторону и метнулся к дверям.
— А куда это все барышни уходят? Мне танцевать желательно. А ну, где там оркестр? Играй «барыню», за все плачу!
К Ваньке Быку подошел Рыкунов и твердым голосом сказал:
— Клуб уже закрывается, оркестр кончил играть. Вам тоже пора уходить.
— Чего? А ты здесь кто такой? — уставив пьяные глаза на путиловца, заорал громила. — Чуваков! Этот тебя не пустил? Дай ему при мне по зубам.
Но в это время к выходу устремились музыканты. Оттолкнув Рыкунова, Ванька Бык ринулся к двери и преградил им путь.
— Стой, не пущу! Играйте по моему заказу. Чего зенки вытаращили, непонятно? Скидывай пальтухи, говорю, и инструмент вытаскивай. А ну, принимай по одному! — крикнул он своим босякам и, хватая музыкантов за что попало, начал швырять их в другой конец зала.
Рыкунов подал сигнал ребятам, но Тулупин культяпкой остановил его:
— Погоди, пусть девчата уйдут. С Ванькой Быком надо раз и навсегда кончить.
— За углом стоят их оседланные лошади. Если кто-нибудь крикнет, что коней угоняют, громилы повыскакивают на улицу. Там их будем хватать по одному, — предложил Кокорев.
— Верно, — похвалил комендант. — Иди расставь ребят на улице, а здесь мы навалимся.
Кокорев вывел ребят черным ходом на улицу и спросил:
— Кто умеет верхом ездить?
— Я… я… — отозвалось несколько голосов.
— Мне двух хватит. Вот ты… и ты, — указал он на самых ловких парней. — Отвяжите коней и во весь опор гоните мимо клуба. Ты, — ткнул он пальцем низкорослого паренька, — вбежишь в клуб и крикнешь: «Коней угоняют!» Когда побегут на крыльцо, ножку подставляй, пусть кубарем вылетают. А вы, — приказал Кокорев остальным, — глушите чем попало и руки скручивайте…
Тем временем пьяная ватага принудила музыкантов играть «барыню». Из клуба на улицу стали доноситься нестройные звуки оркестра и грохот тяжелых сапог.
Ваньке Быку приглянулась молоденькая буфетчица. Отплясывая перед буфетной стойкой, он после каждого коленца топал ногой и делал пригласительный жест: входите в круг, красавица! Буфетчица, не зная, как ей быть, испуганно поглядывала на путиловцев. А те, прихлопывая в ладоши, постепенно охватывали танцующих тесным полукругом.
Неожиданно с улицы вбежал парнишка. Оставив дверь открытой, он пронзительным голосом прокричал:
— Коней угоняют!
Оркестр, словно поперхнувшись, умолк. С улицы донесся цокот копыт.
— Лови! — завопил Ванька Бык.
Рано утром молодые путиловцы привели Ваньку Быка на свой завод и поставили к забору на «дворянскую панель». Эта панель так называлась потому, что по ней прежде ходили только заводское начальство и служащие конторы.
Рабочие разглядывали громилу и говорили:
— Попался наконец… Давно по тебе веревка плакала.
У «дворянской панели» скопилась немалая толпа пострадавших от банды Ваньки Быка.
— Порезал, бандюга, моего брата, — злобно говорил котельщик. — И соседа до полусмерти избил…
— Милые мои, это он… он, проклятый, снасильничал! — плача, выкрикивала солдатка. — Танюшку, девочку мою, искалечил! Не отпускайте, казните самой лютой смертью…
— Вот для чего таким свобода нужна. Разбойничать. Расстрелять такого.