— Отсюда надо одну кровать убрать и поселить Катю, — сказала Наташа.
— Зачем? — возразил Кокорев. — В той комнате, где ружья висят, ей будет лучше. А этот столик мы перенесем туда со всеми флаконами и баночками.
— Нет уж, — замахала руками бабушка, — никаких вещей не трогать. И Кате скажу, чтоб не касалась.
Боясь запачкать натертый воском паркетный пол, она ходила по комнатам без обуви, в одних шерстяных чулках.
Увидев в столовой картины в позолоченных рамах и буфет, наполненный посудой, хрустальными бокалами и графинами, бабушка твердо сказала:
— Вот сюда надо сносить всю мебель и дверь гвоздем заколотить. А то, не дай бог, ребятишки что-нибудь разобьют, не откупишься тогда. Я бы поселилась только в кухне да в первой комнате. Тут и прихожая сухая, два топчана поставить можно…
— Зачем же вам жаться? — стала возражать Наташа. — Вы же разрешение имеете на все комнаты.
— Иметь-то имеем, а все же боязно. Да и не привыкли мы жить в таких хоромах.
В приставской квартире было довольно холодно.
— Надо хоть печку затопить, — сказала Наташа. — Идите, ребята, дрова искать, а мы пока начнем переселение.
Дворничиха свела парней в сарай пристава. Там они накололи дров и принесли на второй этаж две большие вязанки.
Вскоре в плите и печке запылал огонь.
В разгар переселения появилась тетя Феня.
— Хвалю молодежь за решительность, — сказала она. — А то с этими старыми поломойками да дворничихами каши не сваришь. Легче царя свергнуть, чем рабство вытряхнуть из их души. А вот хлам свой зря вы сюда перетаскиваете. Все равно ответ один — пользуйтесь тем, что осталось. А свое барахло в подвале оставьте.
Наташа застелила в кабинете оттоманку и уложила на нее перебравшуюся наверх Катю.
Ребятишки уселись вокруг печки у весело потрескивающего огня.
Тетя Феня, обследуя квартиру, обнаружила в кладовой запасы муки, крупы, картофеля, яиц, сахару и консервов.
— Приставу все это даром досталось, — сказала она. — Ему спекулянты натаскали. Давайте устроим себе праздник по случаю Первого мая и новоселья.
И тетя Феня начала распоряжаться. Она заставила женщин начистить картошки, испечь дрочену и разогреть мясные консервы.
Наташа пошла за посудой в столовую, в буфете она нашла красное вино и настойки в графинах.
Женщины хотели ужинать на кухне, но молодежь запротестовала: гулять так гулять! Чтобы не было скучно Кате, ребята с Наташей перенесли в кабинет стол, стулья и устроили пир. Даже больная выпила с ними большую кружку вина.
Когда пробило двенадцать часов, гости стали собираться домой. Прощаясь с Катей, Вася негромко сказал:
— Я завтра приду проведать, можно?
Катя в знак согласия опустила веки. Она все это время скучала без него.
В эти же дни и Аверкин переехал на новую квартиру. Не успел он расположиться, как к нему явился старший дворник и поинтересовался: почему он не на военной службе?
— От армии освобожден.
— По какой причине?
Попробуй скажи теперь кому-нибудь, что ты служил в царской охранке, мигом донесет.
— По болезни, — ответил Виталий.
— А что у вас? — спросил старший дворник, с явным подозрением оглядывая долговязого жильца.
— С глазами неладно, — солгал Виталий, — плохо вижу.
— А у других глаза вострые, — с какой-то хитроватой ухмылкой сказал дворник. — Их не обманешь, все разглядят. Дотошный пошел народ.
Он явно подозревал Виталия в дезертирстве.
Сунув дворнику пятирублевую бумажку и видя, что тот, взяв ее, избегает встретиться с ним взглядом, Аверкин встревожился: «Донесет, гадина».
Несмотря на запрет, он поехал к брату. Всеволод, как и нужно было ожидать, встретил его упреком:
— Мы же договорились: без вызова не приходить.
— Я бы не приехал, но так получилось, что меня могут заподозрить в дезертирстве.
Рассказав о приходе старшего дворника, Виталий спросил:
— Мог я ему сообщить, что работал в охранке?
— Ни в коем случае.
— Так как мне быть? Меня же…
— Подожди, — перебил его брат. — Дай сообразить. Садись сюда.
Всеволод с расстроенным видом заходил по комнате, в досаде теребя мочку правого уха.
— Сделаем так, — наконец сказал он. — Я попытаюсь устроить тебя в контрразведку. Пойдешь?
— Что ж поделаешь, придется, — с унылым видом ответил Виталий.
— Не бойся, на фронт не пошлют. У меня теперь солидные связи. К самому министру — Александру Федоровичу Керенскому — могу обратиться, — не без бахвальства сказал Всеволод. — Я ему оказал кой-какие услуги. Александр Федорович ведь был юрисконсультом торгового дома «К. Шпан и сыновья». А эту фирму не зря подозревали в шпионаже и аферах. В прошлом году Шпаны попались. Я лишь намекнул Керенскому о грозящей ему опасности, и он понял меня с полуслова. Ловчайшего ума человек! Почти сухим выскочил из очень неприятной истории. К счастью, он не забывчив. Меня прочит в товарищи прокурора либо в советники по особо важным делам.
Всеволод, оказалось, не хвастался: через два дня Виталия нарочным вызвали к начальнику контрразведки, зачислили в агенты и оставили в Петрограде до особых распоряжений. Теперь он мог разгуливать в военной форме и без опасений показываться всюду.
«Надо хоть оставшиеся дни развлечься, а то ведь скоро загоняют, — размышлял Виталий, выйдя на Невский. — Но с кем?»
Он знал, что Алешина больна. Неделю назад он заглянул в подвальное окно и решил: «Пока заходить не стоит, пусть нужда покрепче прижмет их». А теперь время пришло и не мешало бы закинуть крючок с приманкой. Алешина, конечно, голодает. Откуда у работницы деньги на болезнь? Надо только сделать поблагородней, мол от неизвестного благодетеля.
Дойдя до Малой Садовой, Аверкин зашел в ресторан Федорова, разделся, сел за столик и, подозвав официанта, с видом богатого человека сказал:
— Э-э… любезнейший, первым делом устрой мне корзиночку навынос: десяток филипповских пирожков, пяток груш, парочку апельсинчиков и сверху — конфет хороших. Потом — посыльного сюда. А заодно, конечно если можно, — коньячку с лимончиком и селяночку сообрази.
Официант, предчувствуя хорошие чаевые, склонил голову и шепотом сказал:
— Спиртное запрещено, но для вас — в наилучшем виде-с. — И семенящей походкой поспешил выполнять заказ.
Аверкин написал на листке адрес Алешиной, закурил и по старой привычке стал прислушиваться, о чем говорят за соседними столиками. Впереди сидело несколько купцов-гостинодворцев. Подливая водку щеголеватому офицеру интендантской службы, они с озабоченными лицами что-то нашептывали ему, а офицер, уже заметно охмелевший, уверял:
— Небеспок! Если Чуйко сказал, значит — отрезано, назад команды не будет.
— И хотелось бы насчет хромового товару… — заискивающе бормотал купец с красной, лоснящейся физиономией.
— А обеспекция? — спросил интендант и, потерев указательным пальцем о большой, не засмеялся, а как-то закудахтал.
— Боже мой, да пренепременно! — воскликнул обрадованный купец и полез в боковой карман.
Аверкин видел, как гостинодворец вытащил пачку кредиток и сунул их под столом интенданту в руку. «Если намекнуть ему, кто я таков, струсит и поделится, — подумал сыщик. — Надо попробовать, авось пройдет». Но в это время перед столиком появился посыльный с красиво упакованной корзинкой.
— Куда прикажете доставить?
— Вот тебе адресок. Свезешь на Выборгскую. Вручишь самой в руки и скажешь: «От вашего тайного друга». Понял? Больше ни слова. «Не знаю, мол, не видел». Но сам все же погляди, как она примет подарок. Вернешься— доложишь мне. На чай — зелененькая.
Когда посыльный ушел, Аверкин, заметив, что интендант прощается с гостинодворцами, поспешил первым выйти из зала.
Дождавшись офицера в коридоре, Аверкин подошел к нему и негромко сказал:
— Разрешите представиться: сотрудник контрразведки. — Фамилию Аверкин произнес невнятно и только мельком показал удостоверение.
Подвыпивший интендант, видимо, мгновенно протрезвел, потому что лицо его сначала сделалось мертвенно бледным, а затем покрылось красными пятнами.
— Чем м-могу служить? — дрогнувшим голосом спросил он и выжидательно уставился на Виталия.
— Отойдем в сторонку, — предложил Аверкин. Он деликатно взял офицера под локоть, отвел в полутемный угол, а затем как бы с укором сказал: — Что же это вы, друг, а?.. Надо бы осторожней. Я ведь могу вас с уликами в штаб отправить. Люди мои здесь. Но ваше счастье — вы мне симпатичны, и я не хотел бы доставлять вам неприятности. Если вы сумеете уделить в долг рубликов триста… Я был бы признателен.
Интендант с готовностью полез в боковой карман френча, вытащил деньги, отсчитал вздрагивающими пальцами триста рублей и молча протянул их.
— Благодарю, — сказал Аверкин, взяв деньги. — Вы здесь часто бываете? При случае постараюсь отдать.
— Не беспокойтесь, я обожду, — вежливо ответил интендант, а недобрый взгляд его как бы говорил: «Знаю, как ты отдашь, шпик проклятый!» При этом он состроил гримасу, похожую на улыбку, щелкнул каблуками и поспешил уйти.
Возвращаясь на свое место, Аверкин был доволен собой. На радостях он выпил большую рюмку коньяку и закусил ломтиком лимона.
Когда Аверкин уже заканчивал обед, появился посыльный, принесший назад корзинку с пирожками и фруктами.
— В чем дело? Не приняла?
— Никак нет, по адресу не застал, — виновато ответил парнишка в форменной фуражке. — Не проживают, говорят.
— Не может этого быть.
— Вот чтоб провалиться… темно там и… дверь заперта.
— Иди за мной.
Бросив на стол несколько кредиток, Аверкин взглянул на часы: было двадцать минут седьмого. Не ожидая официанта, он вышел из зала, оделся, взял извозчика и вместе с посыльным поехал на Выборгскую сторону.
В подвале, где жила Алешина, действительно было темно. Аверкин подергал дверь — она не открылась. «Странно», — подумал он.
— А ну, подожди меня здесь, — приказал Аверкин посыльному, а сам пошел к домовладельцу.