— Вам обязательно надо выехать за город, подышать свежим воздухом, отоспаться. В Питере ничего особенного не произойдет. Наступает летнее затишье. Мы обойдемся без вас.
Он слышал, как Владимира Ильича приглашал к себе на дачу Бонч-Бруевич.
— Поезжайте на Карельский перешеек к Бончам. Там сосны, озера, тишина. Побродите по лесу и будете спать как убитый, — уверял Яков Михайлович. — А в случае чего — мы вас вызовем.
В один из особо душных дней, когда в городе стало невмоготу, Владимир Ильич вместе с сестрой Марией выехал по Финляндской железной дороге в Мустамяки.
Сойдя с поезда, он подошел к старику извозчику, курившему короткую трубку, и спросил, не сможет ли тот отвезти в деревню Нейвола.
— Та, та, моку, — ответил извозчик.
Усадив пассажиров в скрипучую пролетку, старик дернул вожжи и, зачмокав на своего коня, повез по пыльной и неровной дороге, вдоль которой росли сосны, осины и тонкие березки.
В пути Мария Ильинична спросила извозчика: где живет поэт Демьян Бедный?
Старик уставился на нее непонимающими голубоватыми глазами.
— А что такая «поэта»? — спросил он.
— Ну, понимаете, человек, который пишет стихи… печатает их в газетах, книгах.
— А-а, — поняв, обрадовался финн. — Такой длинный… уса висит. Он был в пансионат Ланге.
— Вы, наверное, путаете с Максимом Горьким. Тот действительно худой, высокий, а Демьян Бедный наоборот — толстый, белые зубы, много смеется.
— Знаю, возил такой, — заверил извозчик.
Больше финн ни о чем не говорил и не расспрашивал, но действительно привез к даче Демьяна Бедного.
Увидев Ильича с сестрой, поэт обрадовался:
— Какими судьбами? От не ждал, не гадал! Заходите, заходите, дорогие гости, не бойтесь — ни собак, ни кадетов во дворе не держим.
Владимир Ильич отпустил извозчика и, поздоровавшись с поэтом, спросил:
— Не ждали? Как всегда, гости не вовремя и некстати?
— Зачем же так? Очень кстати! Правда, мы уже пообедали, но сейчас что-нибудь сообразим.
— Не надо соображать, — смеясь, сказал Ильич. — Мы только попросим вас проводить к Бонч-Бруевичам. Они далеко отсюда?
— Версты полторы, не больше, — уверил Демьян Бедный. — А по тропке и того не будет.
Напоив гостей холодным хлебным квасом, Бедный надел свежую рубашку с украинской вышивкой и повел их тропами в другой конец деревни.
Дача Бонч-Бруевича стояла на отшибе, невдалеке от озера. Войдя в садик, Бедный остановился под балконом и просящим голосом пропел:
— Дорогая докторша, Верочка Михайловна, пожалейте страждущих, животы болят! Подайте Христа ради стопочку капелек для Демьяна Бедного.
— Если вы действительно такой бедный — прошу наверх, — отозвался веселый женский голос. — Чем-нибудь полечим.
— За мной! — скомандовал Демьян, открыв дверь. — Здесь попусту слов не бросают.
Поднимаясь по лестнице, поэт продолжал балагурить:
— Я ведь не один… Гляньте, странников каких веду. Нет, Верочка Михайловна, стопкой капелек от меня не отделаетесь, доставайте пузырек, да попузастей!
— Что за капли заведены в этом доме для Демьяна Бедного? Может, они и нам пригодятся?
— Владимир Ильич! — не поверила своим ушам жена Бонч-Бруевича Вера Михайловна. — Наконец-то надумали!
Целуя раскрасневшуюся от ходьбы Марию Ильиничну, она спросила:
— А где же Надежда Константиновна? Не уговорили? Как вам не стыдно!
— У нее все дела, — оправдывался Ленин. — Не может оторваться.
Вера Михайловна всмотрелась в него с придирчивостью врача.
— А вы мне не нравитесь, — призналась она. — И даже очень. Бессонница одолела? Бледный, морщин прибавилось… и глаза нехорошие. Замотали себя! И головные боли вдобавок?.. Картина ясная! Капельки Демьяна Бедного вас, конечно, на час-два взбодрят, но вряд ли помогут.
Пришел и Владимир Дмитриевич. В доме началась суета по устройству гостей.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, — запротестовал Владимир Ильич. — Мы с Маняшей где-нибудь на балконе устроимся.
— Зачем же на балконе? — забасил хозяин. — Вас отдельные комнаты ждут. Правда, они полумансардные, небольшие, но зато вам никто мешать не будет.
— Давайте условимся, — предложила Вера Михайловна, — вы не в гостях, а, скажем, в пансионате, где жильцам предоставлена полная свобода. Я здесь не хозяйка, а наблюдающий врач. Мы завтракаем в восемь, обедаем в три, ужинаем от семи до восьми. Это наш режим. Остальное время каждый проводит по своему усмотрению. В помощи по хозяйству не нуждаемся. Наша няня — Ульяна Александровна — не любит, когда вмешиваются в ее дела. Вам, Владимир Ильич, рекомендую забыть о существовании газет, чернил и перьев. Только прогулки и отдых.
— Вера Михайловна, нельзя же так сразу, — взмолился Владимир Ильич. — Ну, хоть одну газетку!
Но хозяйка была непреклонна:
— Никаких газет! Мы вам расскажем, если что-либо важное произойдет.
Владимир Ильич знал, что Вера Михайловна добрейший человек, но непреклонный доктор. Без возражений он занял отведенную наверху комнату и сознался, что любит иногда побыть в одиночестве.
Оставшись один, он потер ладонями виски… От этого в глазах потемнело. Владимир Ильич вобрал полную грудь воздуха и резким рывком выдохнул его.
Когда в голове перестало шуметь, он снял пиджак, верхнюю и нижнюю рубашки. Полуобнаженным почувствовал себя лучше.
Остыв немного, он взял полотенце и пошел мыться прямо к колодцу. Бедный взялся поливать. Поэт черпал воду ковшом из колодезного ведра и обильными струйками лил на голову и плечи. Владимир Ильич фыркал и отдувался.
Холодная вода несколько взбодрила и освежила его, но томящая боль в голове не проходила, она где-то гнездилась в глубине. Не помогла и стопка «капелек», выставленных на стол Бедному.
Ужинали весело и оживленно, а когда ушел шумный поэт, на веранде наступила тишина.
Хозяева и гости, полулежа в плетеных креслах, молча наслаждались вечерней прохладой и звенящим стрекотом кузнечиков, доносившимся с луга.
Большое солнце окрасило полнеба золотисто-пурпурными полосами, зажгло бездымным пламенем край озера и вскоре скрылось за горизонтом.
С дальнего болота послышался скрипучий крик коростеля, он словно дополнил истому догоравшего дня, полного тишины.
Постепенно яркие краски стали увядать и тускнеть, обретая прозрачность и серебристый блеск белой северной ночи.
Над озером поднялся легкий туман. Тонкой кисеей он висел над застывшей, неподвижной водой.
Владимиру Ильичу казалось, что, став необыкновенно легким, он парит над едва звенящим лугом, притихшим озером и засыпающим лесом…
Из оцепенения вывел крик ночной птицы. «Ки-ик, ки-ик», — послышалось над камышами.
«У-гу-гу-гу-у!»— ответила сова из леса.
Владимир Ильич протер глаза и поднялся.
— Кажется, потянуло на сон, брежу наяву, — сознался он. — Удивительная ночь!
Вера Михайловна затаила невольный вздох, видя его бледность.
— Вы за ночь должны отдохнуть, — сказала она. — Я дам снотворного.
Владимир Ильич послушно выпил лекарство и, пожелав всем спокойной ночи, поднялся наверх.
Машинально раздевшись и вытянувшись во весь рост на постели, он вдруг почувствовал, как неимоверно устал за последние дни.
Сон обрушился на него внезапно и словно унес в небытие.
Владимир Ильич проснулся только утром. В едва раскрытое окно доносились первые голоса птиц. Голова была тяжелой, и веки набрякли. Их словно засыпали песком. Видно, еще действовало снотворное.
Полежав немного с закрытыми глазами, он почувствовал облегчение.
Поднявшись раньше всех, он с удовольствием вымылся холодной водой, выпил стакан молока с черным ржаным хлебом и спросил, нет ли свежих газет.
— Газет в нашем доме не получите, — сказала Вера Михайловна. — Дайте хоть немного отдохнуть глазам и мозгу. Пошли бы лучше в лес.
— Ну что ж, подчинимся? — взглянув на Владимира Дмитриевича, спросил Ильич.
— Придется, — ответил тот. — Предложение разумное.
Они пошли вдоль озера.
День был теплый. Вода искрилась на солнце. Над расцветавшими белыми лилиями и кувшинками кружились изумрудные и синие стрекозы. Невидимые жаворонки сыпали трелями из лазурной необъятной синевы неба. Владимир Ильич дотронулся рукой до воды.
— Ого! Да она теплая! — воскликнул он. — Может, выкупаемся?
— Я не прочь. Только учтите: здесь встречаются холодные течения, — предупредил Бонч-Бруевич. — Некоторые от неожиданности теряются и, испугавшись, тонут.
— Тонут, говорите? — как бы удивляясь, спросил Ильич. — Это, конечно, неприятно. Но мы с вами постараемся плыть по нагретой части озера. А глубоко здесь?
— Чрезмерно! Озеро ледникового происхождения.
— Архиинтересно! Надо проверить.
Не успел Бонч-Бруевич разуться, как Владимир Ильич, сбросив с себя ботинки и одежду, разбежался, подпрыгнул и, вытянув вперед руки, головой ушел под воду.
«Ну и отчаянный, — подумал Владимир Дмитриевич. — Этак нырять на незнакомом озере!»
Прошло секунд двадцать… тридцать… сорок, а Ленина все не было. Бонч-Бруевич вскочил, готовый позвать на помощь рыбаков, удивших рыбу с лодки. Но в это время услышал всплеск, фырканье и шумный вдох.
Владимир Ильич вынырнул далеко от него. Повернувшись лицом к берегу, он провел рукой по усам и крикнул:
— Что же вы замешкались? Плывите сюда. Вода превосходная!
Он плавал и нырял без всяких усилий. Не зря же вырос на Волге!
Бонч-Бруевич осторожно вошел в воду, окунулся и лишь затем, неторопливо двигая руками, поплыл.
Поджидая его, Владимир Ильич повернулся на спину и стал смотреть в удивительно чистое небо, по которому одиноко плыло белое облачко.
НА ЛИТЕЙНОМ И НЕВСКОМ СТРЕЛЬБА
Вася Кокорев видел, как на заводском дворе возбужденные солдаты собирали людей на митинг, но не остался послушать их, так как договорился с Катей встретиться за Троицким мостом против домика Петра Первого. Это было безлюдное и тихое место на Неве.
Девушка запоздала.