— Я думала, ты не придешь, — сказала она. — В райкоме говорят, что у вас на Путиловском не хотят слушать большевиков. Меня послали с пакетом в секретариат. Проводишь?
— Конечно. Я ведь из-за тебя здесь.
— А если революция начнется, ты тоже из-за меня все бросишь? — сделав строгое лицо, спросила она.
— Я бы и тогда хотел быть вместе, — сознался Вася.
Девушка ничего больше не сказала, только крепко сжала его руку.
Так, держась за руки, они дошли до беседки особняка Кшесинской.
— Ждать тебя? — спросил Вася.
— Нет, нет, мне некогда будет, — ответила она. — Встретимся на нашем месте в субботу.
Расставшись с Катей, Василий перебежал на другую сторону улицы и на ходу уцепился за поручень переполненного трамвая.
Только в десятом часу Кокорев подъехал к своему заводу. Главные ворота оказались раскрытыми настежь, большой двор был переполнен людьми. На митинг, видимо, сошлась вся Нарвская застава. Здесь были и текстильщики, и матросы, и гренадеры. Ораторы сменялись один за другим. Многие требовали без промедления идти к Таврическому дворцу. Толпа встречала эти предложения гулом одобрения, а тех, кто возражал, освистывали.
В одиннадцатом часу вечера распространился слух о том, что рабочие Выборгской стороны уже перешли Неву и движутся по Литейному проспекту. Эта весть еще больше взбудоражила путиловцев.
На трибуну взбежал рослый матрос. Взмахнув бескозыркой, он выкрикнул:
— Кто за выступление — поднимай руку!
И над головами поднялось море рук.
Митинг кончился. Люди потоком стали выходить на улицу и двинулись к центру города.
Голубой сумрак окутывал улицы. Фонари нигде не горели.
По пути путиловцы останавливались у заводов, снимали с работы ночные смены и шли дальше.
Кокорев, желая разыскать Дему или Савелия Матвеевича, шел вдоль рядов. Он пытался оглядеть всю колонну, растянувшуюся почти на версту, но конца ее не увидел.
«Ну и народу! — подумал он. — Неужели и теперь власть не будет нашей?»
Уже был второй час ночи, когда путиловцы подошли к Таврическому дворцу. Солдаты, толпившиеся у ворот, расступились и пропустили их за ограду.
Рабочие, плотным кольцом окружив дворец, послали своих представителей на заседание исполнительного комитета Совета.
В зале было жарко и накурено. Депутаты сидели без пиджаков.
Путиловец поднялся на трибуну и объявил, что его товарищи находятся у Таврического дворца.
— Мы не разойдемся до тех пор, пока вы не арестуете министров, — сказал он. — Берите власть в свои руки.
Чхеидзе, пообещав рассмотреть вопрос о правительстве, небрежно вручил пришедшим отпечатанное на машинке постановление исполкома о немедленном прекращении всяких демонстраций.
Но путиловцы не желали расходиться. Они готовы были простоять всю ночь, чтобы добиться своего.
Через час рабочие вновь послали свою делегацию на заседание.
Увидев путиловцев, Чхеидзе, как бы удивясь, спросил:
— Вы, кажется, уже были здесь? Что вам не ясно?
— Во-первых, просим быть уважительнее с нами! — потребовал рабочий. — А во-вторых, быстрей решайте, кто будет у власти. На улице путиловцы!
— Подумаешь, путиловцы! — рассердился Чхеидзе. — Сколько вас здесь? Имеете ли вы право разговаривать от имени путиловцев?
— А ты выйди на улицу, — посоветовал другой рабочий. — Там узнаешь и, может быть, по-иному заговоришь.
— Я ни перед кем не становился на колени, — ответил председатель Петросовета. — Скажу правду и тем, кто пришел нас запугивать.
Чхеидзе решительно покинул президиум, спустился вниз и, выйдя на улицу, замедлил шаг. Он не думал, что ночью увидит столько народу у дворца.
«Это работа большевиков. Они хотят нас принудить взять власть. Надо вызвать для охраны войска».
Чхеидзе не решился выступить перед возбужденной толпой. Вернувшись в комнату президиума, он принялся названивать по телефону в штаб военного округа.
В четвертом часу стал накрапывать дождь. Василий пробрался с улицы в обширный вестибюль дворца и там увидел Савелия Матвеевича и Дему.
— A-а, пропавшая душа, явился! — сказал старый кузнец. — Что-то ты, брат, от рук отбился…
— Да я вас все время искал, — попытался оправдаться Василий, но Савелий Матвеевич перебил его:
— Ладно, потом у попа исповедоваться будешь. Держись около Дементия. Может быть, понадобишься.
Оставив парней, Савелий Матвеевич куда-то ушел. Василий спросил у Демы:
— Чего вы тут ждете?
— Наши опять пошли требовать ответа. Да, видно, толку не будет. Я бы на их месте подобрал ребят покрепче, закрыл бы все входы и сказал депутатам: «Хотите брать власть — заседайте, а не хотите — марш отсюда!»
На даче Бонч-Бруевичей еще все спали, когда посыльный Центрального Комитета партии осторожно постучал в окно.
Первым проснулся. Владимир Дмитриевич. Увидев в саду под окном работника ЦК Савельева, он понял, что в Петрограде произошло что-то важное, иначе Савельев не приехал бы так рано. Будильник показывал шестой час.
Владимир Дмитриевич накинул на себя халат и вышел в сад.
— Что случилось? — спросил он шепотом.
— В Питере революция, — возбужденно ответил Савельев. — Срочно вызывают Ильича.
Бонч-Бруевич не поверил: какая такая может быть революция? И стал выпытывать у Савельева подробности, но тот неохотно отвечал и торопил:
— Будите Ильича, некогда разговаривать.
Поняв, что дело серьезное, Бонч-Бруевич поднялся наверх и заглянул в комнату Ленина. Тот спал посапывая. Жаль было будить. Ведь только наладился сон, почти прошли головные боли, и вот опять начнется кутерьма! Владимир Дмитриевич осторожно кашлянул в кулак.
Владимир Ильич мгновенно открыл глаза и поднял голову. Увидев перед собой хозяина дачи в халате, с растрепанной бородой, он почувствовал недоброе.
— В Питере что-то стряслось, за мной прислали?
— Да, приехал Савельев. Говорит, что восстал Первый пулеметный полк. Солдаты подбили рабочих выйти на улицы. Стихию невозможно остановить. В городе стрельба и демонстрации.
Владимир Ильич начал торопливо одеваться.
Разбудив и Марию Ильиничну, Бонч-Бруевич тоже стал готовиться к отъезду.
Ставить самовар было некогда. Все выпили по кружке молока с хлебом и поспешили на вокзал.
В вагоне Владимир Ильич стал выспрашивать подробности событий в столице.
— Вы, конечно, уже из газет знаете, что кадеты отозвали из правительства своих министров? — спросил Савельев.
— Нет, вчерашних газет я не видел. Рассказывайте все, что вам известно.
— На фронте за эти недели загублено более пятидесяти тысяч солдат, — продолжал Савельев. — Кадеты хотят свалить вину за провалившееся наступление на социалистов. А Керенский продолжает воевать, решил вывести из столицы Первый пулеметный полк и отправить на фронт. Пулеметчики собрались на митинг и постановили: Временному правительству не подчиняться, выйти с оружием и потребовать всей власти Советам. В общем, взбунтовались и, чтобы действовать не одним, разослали делегатов по воинским частям и крупным заводам. К зданию Центрального Комитета пулеметчики пришли с оркестром и стали требовать, чтобы мы возглавили восстание. И наши сперва растерялись, — приглушенным голосом признался Савельев. — Пытались уговорить солдат. А те знай свое: «Долой! Вся власть Советам». Тогда кто-то предложил выбрать делегатов и послать на заседание исполкома. Пулеметчиков это обрадовало. Прокричали «ура» и с музыкой двинулись через мост в центр города. Телефоны звонили беспрерывно. Всюду шли митинги. Больше двадцати тысяч путиловцев тоже вышли на улицы. Тогда Центральный Комитет разослал ораторов по районам, а меня отправили за вами. Решено сегодня продолжить демонстрацию.
— С какой целью? — недоумевал Ильич. Савельев ничего путного ответить не мог.
На станции Белоостров началась проверка документов. Солидную компанию Бонч-Бруевича милиционеры приняли за дачников, поэтому паспорта смотрели невнимательно.
— Второй волной по вагону пройдут шпики, — предупредил Владимир Дмитриевич. — Нам лучше выйти в буфет и выпить по чашке кофе. Вернемся после звонка.
В станционном буфете кофе не оказалось, зато в киоске продавались свежие столичные газеты. Бонч-Бруевич принес их товарищам. Те принялись искать сообщения о питерских событиях.
— Пока ничего опасного, — просмотрев статьи, сказал Владимир Ильич. — Но нам надо овладеть начавшимся движением и остановить его, если не хотим разгрома. Время для таких выступлений еще не наступило.
Вышедшие на перрон пассажиры толпились группами. Они тоже обсуждали питерские события и громко поносили большевиков.
— Уйдем отсюда, — потребовал Бонч-Бруевич. — Если кто узнает вас в лицо — не избежать скандала.
Они вернулись в вагон и сели так, чтобы Владимир Ильич оказался в затемненном углу.
В душном вагоне у Ленина опять разболелась голова. Он прислонился к стенке и так сидел с закрытыми глазами до самого Петрограда.
В столице трамваи не ходили.
Бонч-Бруевич успел захватить извозчика. Усадив в пролетку Ульяновых, он предложил Савельеву сесть им прямо в ноги и охранять до самого дома. Но извозчик заартачился, заявив, что не повезет троих. Пришлось пообещать ему лишний рубль.
Условившись встретиться в буфетной Таврического дворца, Бонч-Бруевич пошагал к себе на Пески, а пролетка с тремя пассажирами покатила на Петроградскую сторону. Извозчик ехал по тем улицам, по которым в апреле Владимира Ильича торжественно везли в броневике. Как тогда легко и весело было на душе! Сейчас же от головной боли ему немил был свет и сердце сжимала тревога.
Гнать лошадь быстрей извозчик не мог: жители окраин шагали прямо по мостовой и на предупредительные крики «эгей, поберегись!» не обращали внимания. Питерцы большими и малыми группами шли к центру города, возбужденно переговаривались между собой. Чувствовалось, что нарастают события, которые нелегко будет предотвратить.
Владимир Ильич решил не заезжать домой на Широкую улицу, а направил извозчика к зданию Центрального Комитета, хотелось скорей узнать у товарищей, что ими предпринято.