В особняке Кшесинской он застал Свердлова и Луначарского. Увидев Ильича, они обрадовались и стали уверять, что особо беспокоиться нечего, демонстрация пройдет мирно.
Проверив, кто из работников куда послан, Владимир Ильич несколько успокоился. Он принял порошок от головной боли и прилег на диване в соседней комнате, где было открыто окно в сад.
Вскоре к особняку Кшесинской подошла многотысячная колонна вооруженных моряков, прибывших из Кронштадта. Они были со знаменами и двумя оркестрами.
Моряков встретил Свердлов. Попросив их подтянуться поближе к балкону и уплотнить ряды, он предоставил слово Луначарскому. Анатолий Васильевич рассказал о событиях на фронтах и в столице, призвал моряков соблюдать порядок и выдержку. Они ответили ему дружным «есть!» и захлопали в ладоши.
Луначарского матросы слышали не раз. Сегодня им хотелось увидеть Ильича.
— А где товарищ Ленин? — спрашивали они. — Почему он не показывается?
— Владимиру Ильичу нездоровится, — ответил своим зычным басом Свердлов. — Надо пощадить его.
— Пусть хоть несколько слов скажет! — не унимались моряки. — Позовите Ленина.
Рошаль с несколькими моряками кинулись в здание. Разыскав Владимира Ильича, они стали упрашивать его показаться кронштадтцам.
— Я не могу громко говорить, болею, — пожаловался Ильич.
— Ну хоть выйдите на балкон и покажитесь нашим, иначе не уйдут отсюда.
Владимир Ильич встал с дивана, растер ладонями виски и вышел на балкон.
Кронштадтцы встретили его бурной овацией.
Говорить перед такой огромной толпой, стоявшей на улице, было трудно. Владимир Ильич попросил извинения за то, что по болезни будет краток, передал привет от рабочего Питера, а затем выразил надежду, что требования кронштадтцев всей власти Советам в конце концов осуществятся.
Никаких призывов к свержению Временного правительства, конечно, не было. Наоборот — он просил моряков не горячиться, так как не наступило еще время для вооруженной борьбы. Ильич и предполагать не мог, что через сутки — эта короткая речь будет объявлена призывом к восстанию.
Матросы горячо и дружно захлопали ему. Если бы они знали, что случится через час, то тут же сказали бы Ильичу: «Уходи с нами на корабли, мы тебя грудью отстоим». Но в этот безмятежный, теплый день такое и в голову никому не могло прийти.
Кронштадтцы, прокричав «ура» Ленину, выстроились в походную колонну и под грохот оркестров двинулись через Троицкий мост, Марсово поле — на Невский проспект.
Фланирующая публика, сбившись группками на панелях, с опаской поглядывала на вооруженных моряков. Завсегдатаи Невского возмущались:
— Это же бандиты из Кронштадта! Как их оттуда выпустили, да еще с оружием? Они же напьются, начнут грабить и убивать!
— Чего смотрят офицеры Главного штаба? Как позволяют? Это игра с огнем! Неужто на них нет управы?
Оркестры беспрерывно играли революционные песни. Колонна моряков растянулась: передние не видели, что делается в задних рядах.
Путиловцы шли к Таврическому дворцу под охраной своей Красной гвардии. По пути к ним присоединились военные моряки. Среди них были авроровцы. Дема издали увидел брата.
— Пошли к матросам, — сказал он Васе. — Я тебя с Филиппом познакомлю.
— Пошли.
Пробежав вдоль колонны, юноши пристроились к морякам. Филипп Рыкунов, увидев вооруженного винтовкой брата, изумился:
— Дементий! Вот не ожидал. Да ты, никак, в Красной гвардии?
— А то как же! — ответил тот. — Не гожусь, что ли?
— Годишься. С твоим ростом не то что в гвардейцы, а на любой линкор в комендоры примут.
Братья обнялись. Филипп почти на голову был ниже Дементия, но по его плотной, жилистой фигуре и открытой загорелой шее чувствовалось, что моряк обладает не меньшей силой. Знакомя товарищей с Дементием, он говорил:
— Младший братишка, молотобойцем на Путиловце.
— В общем, не попадайся под руку, — пошутил один из матросов.
Братья пошли рядом.
— Ну, как там дома? — спросил Филипп. — Отец такой же злой, как и был?
— Еще хуже стал. Если б не маманя, я бы давно из дому ушел. Другой раз даже ночевать не иду, вот у Васи сплю. Да, — спохватился он и повернулся к шагавшему позади Кокореву, — познакомься, мой товарищ… вместе у Савелия Матвеевича работаем.
Моряк крепко пожал юноше руку.
— Очень рад! А где же ваш старик?
— Вон там, впереди!
За разговорами они не заметили, как подошли к Сенному рынку. Вдруг откуда-то сверху раздались выстрелы, похожие на щелканье бича. Несколько демонстрантов, шедших впереди, упало, а остальные кинулись к домам. Колонна рассыпалась.
— Откуда это стреляют? — не мог понять Филипп Рыкунов.
— С колокольни бьют, — догадался Василий, заметивший взлетевших над церковью голубей.
— Правильно! А ну, за мной!
Они втроем побежали к церкви. За ними ринулись еще несколько человек.
Главный вход в храм был закрыт. Матросы принялись кулаками и прикладами барабанить в массивную дверь. Им долго не открывали, потом изнутри послышалось:
— Кто тут?
— Открой, а то взломаем.
В замке заворочался ключ, и дверь приоткрылась.
— Чего вам? — спросил человек с белесой бородкой. — Богослужения сегодня не будет.
Старший Рыкунов схватил его за грудь, вытащил на паперть и потребовал:
— Говори, кто стрелял в народ?
— Не знаю, милый… Не знаю.
Губы у сторожа тряслись, глаза суетливо бегали.
— Врешь!
— Ей-богу, чтоб мне провалиться! — начал клясться тот и уже хотел было опуститься на колени, но матрос встряхнул его и толкнул в церковь.
— Показывай, где у вас банда с оружием?
— Да что вы, господи! Там какие-то… для охраны. Я их не впускал. Они самовольно…
— Показывай, где они.
— Да вы сами в ризницу и на колокольню загляните, — шепотом подсказал сторож.
С улицы вошло еще несколько моряков и путиловцев. Одни двинулись на колокольню, другие стали обыскивать церковь. В ризнице матросы обнаружили двоих военных, торопливо надевавших на себя расшитые парчой одеяния.
— А ну, кончай комедию… руки вверх! — приказал бородатый моряк с тремя нашивками боцманмата.
Отобрав у арестованных пистолеты и патроны, моряки содрали с них церковные одеяния, скрутили руки за спину и связали найденными здесь же кручеными шнурами.
— Выводи на улицу, — сказал бородатый боцманмат. Ткнув пальцем в Васю Кокорева, он добавил: —Тебя назначаю старшим конвоя.
Путиловцы вывели арестованных на площадь. Нарвская колонна демонстрантов уже прошла далеко вперед. Ее хвост виднелся у Апраксина рынка. Неожиданно и там открылась стрельба.
— Опять по колонне бьют, — определил боцманмат. — Конвоирам остаться, остальным за мной! — крикнул он и вместе с моряками побежал в сторону Невского.
За ним устремились все матросы. С арестованными остались только Василий Кокорев, Ваня Лютиков и клепальщик Шурыгин.
— Что будем делать? Отпустим, что ли? — спросил Шурыгин.
— Н-нет, отпускать нельзя, — возразил Лютиков. — Лучше отведем в церковь и з-запрем.
— Их оттуда выпустят, — сказал Кокорев. — А таких сволочей расстреливать надо. Где здесь милиция? — спросил он у дворника, вышедшего из ворот.
Тот объяснил, как пройти к ближайшему отделению милиции.
Путиловцы, подталкивая своих пленников прикладами винтовок, погнали их за торговые ряды.
Начальник отделения милиции, высокий, краснолицый детина, похожий на мясника, не пожелал принимать арестованных.
— Не имеем права забирать военных, отведите их в комендатуру.
— Как не имеете права, когда они в людей стреляли? Вы обязаны задержать и протокол составить, — настаивал Кокорев.
— Ничего я не обязан.
Видя, что с этим тупым человеком спорить бесполезно, путиловец потребовал:
— Тогда вызовите конвойных из военной комендатуры.
— Вот это можно, — согласился начальник отделения милиции и пошел звонить по телефону в соседнюю комнату. Оттуда слышно было, какой крутил ручку аппарата и кричал: «Але… але».
Неожиданно с улицы вошли церковный сторож и с ним долговязый человек в плаще-накидке и таких же офицерских сапогах, какие были на арестованных.
«Мокруха, — узнав его, удивился Кокорев. — Не связан ли он с этими типами?»
Аверкин, беглым взглядом окинув путиловцев и их пленников, без всякого стука открыл дверь в кабинет начальника милиции, г пропустил в нее сторожа и прошел сам.
«Надо бы и его задержать», — решил Кокорев. Он поднялся и, велев товарищам зорче следить за арестованными, приоткрыл дверь в кабинет.
Увидев его, начальник отделения рявкнул:
— Нельзя… закрыть!
Но Кокорев не послушался и решительно шагнул в комнату.
— У меня важное заявление, — сказал он.
— Какое еще заявление? — багровея, заорал милицейский.
— Задержите этого типа, — указал Василий на Аверкина. — Он провокатор.
— Чего? — как бы не расслышав, переспросил начальник отделения, приближаясь к нему. И вдруг неожиданной подножкой и ударом в грудь сбил его с ног.
— На помощь! — крикнул Кокорев товарищам, стараясь вырваться из сильных рук. Но на него уже набросились Аверкин и еще один милиционер. Втроем они заткнули ему рот, обезоружили и связали.
Товарищи, видимо, не слышали его крика, из общей комнаты никто не отозвался.
Начальник отделения вызвал новых милиционеров и вместе с ними вышел из кабинета.
Вскоре из общей комнаты послышались крики и шум борьбы.
Пройдя по Невскому, кронштадтцы свернули на Литейный проспект. Здесь на панелях теснилась публика попроще. Девушки в белых кофточках что-то выкрикивали матросам, а те в ответ махали им бескозырками.
Неожиданно впереди колонны появился зеленый грузовик. На нем стоял пулемет «максим» и сидело несколько солдат без фуражек. Зубоскаля, они что-то кричали, точно были пьяными.
Видя, что это солдаты не Кронштадтского гарнизона, начальник колонны попросил их убраться.
— Что, клешники, струсили? — с насмешкой спросил военный, сидевший в кабине, и велел шоферу прибавить скорость.