Она объяснила, как без расспросов найти ее дом, и предупредила:
— Только шпика за собой не приведите. У меня семеро ребятишек.
В ожидании Надежды Кондратьевны Владимир Ильич предложил:
— Не будем попусту терять времени, надо написать во все газеты, почему мы не отдаемся в руки прокуратуры. Мы обязаны объяснить.
— Но кто сейчас напечатает? К тому же здесь нет ни стола, ни чернил, — заметил Зиновьев, — да и темновато.
Дневной свет на чердак проникал только через щели, так как хозяин не прорубил окна. Можно было бы открыть дверцу, выходившую на крышу сарая, но тогда с улицы всякий бы разглядел, что на чердаке находятся какие-то люди.
Владимир Ильич спустился вниз и попросил Николая Александровича что-нибудь придумать. Тот вскоре притащил на сеновал небольшой стол, а ребята — два венских стула и чернильницу со школьной вставочкой.
Чтобы стало немного светлей, Владимир Ильич приоткрыл дверцу и, поглядывая во двор, принялся диктовать:
— Товарищи! Мы переменили свое намерение подчиниться указу Временного правительства о нашем аресте по таким мотивам. Из письма бывшего министра юстиции Переверзева, напечатанного в воскресенье в газете «Новое время», стало ясно, что дело о шпионстве Ленина и других подстроено совершенно обдуманно партией контрреволюции.
Переверзев вполне открыто признает, что он пустил в ход непроверенные обвинения, дабы поднять ярость солдат (дословное выражение) против нашей партии. Это признает вчерашний министр юстиции, человек, вчера еще называвший себя социалистом! Переверзев ушел. Но остановится ли новый министр юстиции перед приемами Переверзева, Алексинского, никто сказать не возьмется…
Вернувшись из Тарховки, Надежда Кондратьевна на скорую руку приготовила обед: на первое суп из щавеля, на второе — чечевицу, заправленную жареным луком.
Накормив малышей, чтобы они не мешали взрослым, хозяйка накрыла стол скатертью и послала старшего сына Александра пригласить гостей.
— Одну минуточку, — попросил Владимир Ильич, — нам осталось дописать всего несколько слов.
Закончив статью, гости сразу же спустились вниз. Здесь их уже поджидал хозяин с чубатым пареньком, которому на вид было лет шестнадцать.
— Вот это и есть мой Кондратий, — представил сына Николай Александрович. — Ни в мать, ни в отца! Не зря ему дедовское имя дали, в старика пошел. Тот даже прозвище получил Поперечный.
— Значит, вы юноша с характером! Это хорошо, — похвалил Ильич, пожимая руку Кондратию. — Люди без характера редко чего добиваются. Но, говорят, в анархисты записались?
— У нас не записываются, мы не признаем организаций, — возразил парнишка.
— О, это любопытно! Хотелось бы узнать подробности. Вы не откажетесь рассказать?
— Что ж это вы его все на «вы»! — запротестовал Николай Александрович. — Мальчишка он, не заслужил, чтобы с ним такие люди на «вы» разговаривали.
— Почему же? Кондратий Николаевич вполне взрослый человек. Так когда мы с вами побеседуем? — вновь обратился Ильич к пареньку.
— Хоть сегодня, — ответил тот. — Только не здесь. Они не хотят слушать, — кивнул Кондратий в сторону родителей, — а только ругают.
За обедом Надежда Кондратьевна рассказала, как она «продавала» курицу и передала записку Злате Ионовне.
— А вот приглашать сюда не следовало, — заметил Ильич.
— Я не приглашала. Она сразу же хотела со мной поехать.
— Видно, ей очень надо, — заступился за жену Зиновьев. — К тому же Злата будет кстати: поможет переправить наши письма и статью.
Злата Ионовна примчалась к Емельяновым, не дождавшись вечера. Хозяйка, как бы показывая свой двор и пристройки, провела ее в баньку у пруда. Вскоре туда явился и Зиновьев.
Надежда Кондратьевна ушла готовить ужин. А ее Кондратий, уловив момент, когда Ленин остался в одиночестве, поднялся на сеновал.
— Очень хорошо, что пришли. Садитесь на стул или прямо на сено, — пригласил Ленин.
Парнишка сел рядом и, смущенно потупясь, ждал вопросов.
— Анархизм обычно — порождение буржуазии, — сказал Владимир Ильич. — Не понимаю, почему возникла ваша организация в рабочем поселке? Какие люди входят в нее?
— Разные. Больше из нашего коммерческого. Начальник училища у нас придира, а инспектор — сволочь. Нескольких ребят они выгнали с «волчьими» билетами. Те второй год никуда попасть не могут. И взрослые у нас есть. Из Кронштадта портной по кличке Веник приезжает. Вообще — мы против всякого начальства и правил.
— Ну, это как следствие дурного обращения начальства с учащимися. А какие идеи движут вами?
— Мы хотим быть свободными, не связанными законами и условностями. Выступаем против всякого подавления личности и любых притеснителей: государства, школы, партии, семьи.
— А вам что-нибудь о Марксе известно? О научном социализме?
— Мало. Если это наука — она нам не годится, так как давит человека, мешает быть свободным.
— Но вы хоть с теоретиками анархизма познакомились? Или, не узнав, какие учения существуют, доверились какому-то Венику?
— Подчиняться авторитетам — преступление. Поэтому нам не по пути с пролетариатом, он погряз в болоте конкретных требований, его давит дисциплина труда. А человек должен быть свободен от забот.
— Значит, если следовать вашим воззрениям, родители обязаны бросить вас и братьев на произвол судьбы и заявить: «Кормитесь и одевайтесь как хотите, мы желаем быть свободными личностями». Так?
— Н-нет. Родители — это от природы. Птицы и звери тоже заботятся. Но когда выкормят — не притесняют, не заставляют ходить в школу, работать. Их дети свободны..
Чувствовалось, что парнишка на веру повторяет чужие слова, не вникая в их смысл, что его нетрудно будет переубедить.
— Вы хотите, чтобы человек уподобился зверю и птице?
Кондратий замялся:
— Я, видно, не умею выразить как нужно… Вот вы бы послушали Веника, — продолжал он.
— Зачем же мне терять время на бредни вашего Веника, когда существуют тысячи умных книг? Человек прежде всего обязан быть человеком. Знания его не угнетают, а наоборот — возвышают, ведут дальше. Хотите узнать, почему ваши родители не превратились в обывателей, а думают о вашем будущем и идут на риск?
Кондратий молчал. Он чувствовал, что этот человек может научить его, как жить, чтобы не стыдно было смотреть в глаза отцу и матери, но он не мог вот так, сразу, отказаться от своей веры в товарищей, с которыми поклялся отомстить инспектору и начальнику училища.
Владимир Ильич, видя колебания парнишки, решил, что на первый раз хватит и такого разговора. Если юноша пытлив, то он придет еще раз.
— Не буду принуждать, если это против ваших убеждений, — сказал он. — Подумайте и, если появятся ко мне вопросы, без стеснения приходите. Условились?
— Хорошо, я еще приду, — пообещал Кондратий и поспешил уйти.
Владимир Ильич спустился вниз. Уже смеркалось. Над домом и деревьями с писком носились летучие мыши. Вечер был теплым, безветренным.
Владимир Ильич вышел к пруду. В это время вернулись с озера хозяин со старшим сыном.
— Смотрели участок Игнатьева, — сообщил Николай Александрович. — Словно для нас придуман. Почти на берегу озера. Кругом болото — с суши не подойдешь. И Валера недорого берет. В общем, скоро переберемся. Надо только шалаш соорудить. Время покосное.
Емельяновы захватили с собой «дорожку», чтобы не зря пересекать озеро. На обратном пути их блесну схватила щука.
— Фунтов шесть потянет! — похвастался Александр, поднимая на кукане еще живую, раздувавшую жабры хищницу.
— Великолепно… с уловом вас! — поздравил Ильич.
Около баньки они встретили Злату Ионовну.
Владимир Ильич поздоровался с ней и спросил, какими новостями она порадует. Но у той, оказывается, новостей не было, ей просто захотелось повидать мужа и узнать, что он намерен делать дальше.
— Для этого не следовало так спешить, — заметил Ильич. — Надеюсь, благоразумие вас остановит… повторных посещений не будет?
— А разве Надежда Константиновна к вам не приедет?
— Нет, исключено. Она у меня строгий конспиратор. Знает, что мы живем не на даче.
— Простите, но я сегодня вам пригожусь… отвезу письма.
— Ну, если так, тогда будем считать, что риск оправдан, — смеясь, согласился Ленин.
ШПИКИ ИЩУТ СЛЕД
В субботу Наташа пришла к Кате раньше условленного времени.
— Я, кажется, устроила пропуск в тюрьму, — сказала она. — Центральное бюро помощи политическим заключенным просило создать в районе Красный Крест и взять шефство над тюрьмами. Я подсказала выдвинуть тебя. Получишь право помогать заключенным. Здорово, да?
— Умница! Спасибо.
Вскоре появился и Дементий Рыкунов.
— Куда меня спрячете? — спросил он у девушек.
— Садись в столовой и жди, — сказала Катя. — В случае чего мы тебя позовем.
В восемь часов Аверкин не появился. Только минут через тридцать в прихожей раздался звонок. Катя выбежала открывать дверь. На пороге она увидела незнакомого мальчишку.
— Вы Алешина? — спросил он. — Вам письмо.
Мальчик отдал ей четвертушку бумаги, сложенную, как складывают в аптеке пакетики, и убежал.
Катя развернула записку. В ней было написано:
«Екатерина Дмитриевна!
Что же вы этак? Вроде засаду против меня устроили. А я хотел вам кое-что по секрету сообщить. Неладно получается, теряете Вы верного друга. Теперь уж не знаю, когда смогу прийти. Буду занят все дни.
Верный Ваш друг Виталий Аверкин».
— Выходи, Дема, — позвала Катя. — Аверкин, наверное, видел, как ты шел ко мне, и струсил. Посыльного прислал.
Прочитав полученную записку, Дементий пожалел:
— Эх, не так сделали! — сокрушался он. — Зря не послушался Савелия Матвеевича. Ловленый, конечно, без разведки не пойдет.
— Боюсь, что он нагрянет, когда тебя не будет, — сказала Катя.
— А ты не бойся его. Эти шпики трусливы. Хочешь, я свой браунинг тебе оставлю?
— Я же не умею с ним обращаться.