— Я уже говорил, лесная жизнь не по мне.
— А вы старайтесь не замечать неудобства. Держитесь естественней и свободней. Вы же молодой человек, не мне вас учить, как надо радоваться жизни. Встряхнитесь!
Николай Александрович вернулся на покос не один, он переправил на лодке члена Центрального Комитета Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Владимир Ильич обрадовался Дзержинскому. Поспешив навстречу, он протянул обе руки.
— Очень хорошо, что вы здесь. О многом надо посоветоваться.
— А я к вам не с пустыми руками… Позвольте вручить… вышли первые пять тысяч.
Говоря это, Дзержинский вытащил из кармана еще пахнущую типографской краской небольшую брошюру и с поклоном преподнес ее Ильичу.
— Наконец-то! — бегло взглянув на обложку, воскликнул Ленин. — Многострадальная книжица, перемытая в семи водах!
Сколько он потратил труда на эту брошюру! Одних только выписок было двадцать тетрадей.
Владимир Ильич, полистав брошюру, стал разглядывать обложку, на которой крупными буквами было напечатано: «Империализм, как новейший этап капитализма».
— А почему не обозначен издатель? — спросил Ильич. — Кто решился выпустить ее?
— Максим Горький, в своем издательстве «Парус». Осторожность, видимо, заставила выпустить без эмблемы.
— Испугался?
— Не думаю. Горькому легче было отказаться от нее, а он выпустил — и в такой сложный момент. Кто прочтет брошюру, поймет, что обвинение в шпионстве — бред, для вас невозможны сделки с германским империализмом. Брошюра поступила на склад партийного издательства. Бонч-Бруевич намерен широко распространить ее.
— Спасибо… Большое спасибо. Очень приятный подарок, — поблагодарил Владимир Ильич. — Чем же мне вас угостить? Может, рыбной ловлей?.. Рыбацкой ухой?
— О том и другом мечтаю.
— Ну и замечательно. Коля, вытаскивай бредень, — попросил Владимир Ильич. — Будем гостя эксплуатировать.
Коля мгновенно выполнил просьбу и кликнул Кондратия.
Бредень был большим, каждому нашлось дело: Владимир Ильич с Кондратием, забравшись по горло на глубину, заводили крылья и тянули их к берегу, Николай Александрович следил за «маткой», а остальные шумно шли по краям, не давая рыбе уходить в стороны.
Сделано было три захода, и все удачные: рыбы наловили и на уху, и про запас, чтобы отправить Надежде Кондратьевне.
Вволю накупавшись, Дзержинский вышел на берег и сказал:
— Вот это жизнь! Соблазнили. Готов вместе с вами скрываться у этого озера до самой осени. Принимаете?
— Нет уж, походите в легальных, — возразил Ленин. — Вы нам в Питере нужней. Кто же будет восстание готовить, боевые отряды создавать?
— А уже назрело?
— Назреет.
Когда все собрались у костра, Владимир Ильич спросил у Емельянова:
— Николай Александрович, вы ведь в Пятом году добывали оружие. Как это делалось?
— Хитрить приходилось. Занумерованную винтовку не вынесешь. Таскали по частям. Одни по стволам специализировались, другие по затворам, а я деревянные ложа добывал. Ложевые сараи, как и теперь, почти не охранялись. Подгребешь на лодке к сараю, отогнешь подгнившие от сырости нижние доски и… давай выуживать. Трудней было с патронами. Но и тут приспособились. Каждое ружье заводом проверялось на стрельбище. Патроны выдавались по счету — двадцать пять штук на винтовку. Мой отец пристрельщиком работал. Контролер не мог проверить, сколько раз он выпалит. Оставшиеся патроны прятал и нам отдавал. Мы свой арсенал за озером имели.
— А сейчас такую добычу оружия нельзя наладить?
— Как нельзя? Можно, только постарели все. Нет уж прежней прыти.
— Я тебе, папа, помогу, — вдруг предложил Кондратий. — У наших ребят кое-что припрятано.
— Чудеса! — удивился Николай Александрович. — Владимир Ильич, что такое вы с ним сделали? Прямо колдовство! Ну что ж, сын, по рукам, таким ты мне больше нравишься.
НОЧНАЯ ТРЕВОГА
Мучаясь бессонницей, вновь и вновь обдумывал Зиновьев свое положение.
Ну сколько можно прятаться в этом лесу? Время покосов скоро кончится. Куда денемся? Ленин словно не замечает окружающего, живет на болоте как дома.
Зиновьев как-то намекнул Ленину об опасности, а у него один ответ:
— Разумный человек принимает меры предосторожности, чтобы свести опасность до минимума, но он обязан приучать себя не думать о ней и делать свое дело.
Белые ночи кончились. После захода солнца на лесную поляну наползала такая темень, что в пяти шагах ничего нельзя было разглядеть. В одну из таких ночей Зиновьев, забывшись на несколько минут, вдруг услышал стрельбу. Сердце тревожно забилось: «Напали на след… Вызваны войска… прочесывают лес… будут и здесь».
Выглянув из шалаша, Зиновьев увидел за озером мелькающие огни. «Так и есть — окружают».
Расталкивая Ленина, он свистящим шепотом сообщил:
— Мы окружены… Спасайтесь!
— Как окружены? Кем? — спросонья не мог понять Ленин.
— Не до расспросов… нужно уходить.
Быстро натянув на ноги ботинки, Зиновьев схватил пальто и выскочил из шалаша.
— Григорий Евсеевич, погодите, — окликнул Ленин, но в ответ услышал шелест кустарника.
Разбудив Колю, Владимир Ильич сказал:
— Одевайся, надо уходить.
— А чего там? — прислушиваясь к стрельбе в поселке, спросил мальчик.
— Юнкера, наверно. Тебе папа не говорил, куда надо уходить в случае опасности?
— Говорил… за ручей к косогору. В ту сторону, где солнце всходит. Но сейчас темно.
— Как-нибудь найдем. Пошли.
Залив водой едва тлевший костер, Владимир Ильич взял мальчика за руку и пошел с ним по болоту к ручью.
Шум в поселке не утихал. То и дело раздавались выстрелы. «Что там творится? — не мог понять Владимир Ильич. — Видимо, облава. Но кто же стреляет?»
Болотистый мох колыхался и оседал под ногами. Ветки густого ольшаника хлестали по лицам. Следовало бы окликнуть Григория, но опасно было подать голос.
Болото становилось зыбким. Ноги порой по колено проваливались в холодную жижу. Ботинки промокли насквозь. В них чавкала вода. А Коля тянул все дальше и дальше.
— Скоро будет косогор, — твердил он.
Николай Александрович ночевал дома. Услышав выстрелы, он вскочил с постели и у жены спросил:
— Кондратий дома?
— Нет, с оружием все возится. Не их ли там ловят?
Николай Александрович быстро оделся, разбудил старшего сына и вместе с ним вышел на улицу.
Беспорядочная стрельба доносилась с разных сторон. По всему поселку яростно лаяли собаки. В темноте мелькали огни. Происходило что-то непонятное.
Емельяновы поспешили к заводу. По пути к ним присоединялись проснувшиеся оружейники.
— Почему стреляют? Что случилось?
Но никто толком объяснить ничего не мог.
На перекрестке неожиданно появился парень в белой рубашке и выстрелил в воздух из берданки.
— Ты чего пуляешь? — остановил его Емельянов. — Ошалел, что ли?
— Ничего не ошалел, — обиделся парень. — Велено всех заводских будить. Из Питера поезд с юнкерами прибыл. Все улицы оцепили. Хотят с обысками по домам пойти. Завком приказывает не допускать.
— Правильно. Ишь новые жандармы объявились! Не позволим — в ночное время ребятишек пугать.
— А чего юнкерам надо?
— Начальство всполошилось. Много винтовок пропало. Думают, рабочие растащили.
«Ах, вот оно что! Тут, конечно, без моего Кондратия не обошлось, — подумал Николай Александрович. — Куда только они винтовки спрятали? Не в поселке же. Так юнкера и до покосов доберутся. Надо бы предупредить наших, подальше в лес увести».
У заводской проходной толпилось много народу. Ночная тревога возбудила рабочих. Они готовы были схватиться с юнкерами. Увещеваний никто не слушал. Каждый выкрикивал свое.
Видя, что споры затянутся до рассвета и юнкера не решатся пойти по дворам с обысками, Николай Александрович шепнул сыну:
— Сашок, ты побудь здесь и разведай все, а я к нашим на покос проберусь. Если какая опасность — Сергея или Толю присылай. А утихнет — пусть мать обед привозит. Понял? И Кондратию скажи, чтобы подальше от покоса был, а то хвост за собой потащит.
Вернувшись домой, Емельянов взял из двух лодок самую легкую и, осторожно гребя одним веслом, направился по затемненной части озера.
Стрельба в поселке стихла и огни больше не мелькали. Лишь изредка доносились невнятные выкрики у запруды.
Спрятав лодку в камышах, Николай Александрович поспешил к шалашу. Но в нем никого не оказалось.
«Куда они подевались? — недоумевал он. — Может, в кустах прячутся?»
Емельянов несколько раз свистнул по-снегириному. На свист никто не откликнулся.
«Вот те раз! И Колю не догадались оставить».
Досадуя, Николай Александрович свернул цигарку, подсел к костру и хворостиной поворошил угли. Но нигде не сверкнуло ни одной искорки. Пепел и угли были холодными. Значит, костер погашен давно.
«Через озеро перебраться не могли, не было лодки, — рассуждал Емельянов. — Значит, прячутся в лесу».
Дождавшись рассвета, он пошел на поиски. Сквозь заросли ивняка и ольшаника приходилось пробираться с предосторожностями, так как роса густо посеребрила листву. Стоило зацепить плечом ствол или головой ветку, мгновенно обдавало холодным дождем. Даже неприметная днем паутина так пропиталась росой, что всюду провисала бисерными гамачками.
В несколько минут у Емельянова промокли брюки на коленях и пиджак.
Вскоре лес несколько поредел, стали попадаться низкорослые сосенки. Прыгая с кочки на кочку, Николай Александрович по временам останавливался, тоненько свистел и прислушивался.
Минут через двадцать он наконец услышал такой же ответный свист. Навстречу выбежал Коля. На нем был пиджак Ильича.
— Вы что так далеко забрались? — спросил Николай Александрович.
— Чтобы не нашли, — ответил мальчик. — Ты сам велел прятаться за косогором.
Николай Александрович погладил сына по голове и похвалил:
— Молодец, только вот ты зря дядин пиджак взял.
— Я не хотел, он сам на меня надел.