Владимир Ильич сидел на стволе поваленной березы. Он был разут. Носки и ботинки сохли рядом.
— Ну как, Николай Александрович, нащупывают? — вглядевшись в Емельянова, спросил Ильич.
— Да вроде бы нет. Юнкера прибыли оружие у рабочих искать.
— Ах, вот, оказывается, в чем дело. И как вы думаете: отдадут его ваши товарищи?
— Навряд ли. Не на таких напали. Разве только получше спрячут. Без оружия нашему брату теперь нельзя. Зажмут, хуже чем при царе будет. А где же Григорий? — поинтересовался Емельянов.
— Мы без него. Он разбудил и куда-то исчез. Мы окликали, пытались искать — безуспешно.
Показав Ильичу, как выйти к озеру, Емельянов пошел на поиски Зиновьева. Он почти час бродил по болотным трущобам, пока не наткнулся на след, оставленный в росистой траве.
Вымокший и перепачканный в болотной тине, Зиновьев сидел в густом ольшанике.
— Почему вы не выходите? — спросил Николай Александрович.
— Мне пок-казалось, что это они ходят… Пром-мок насквозь, — стал оправдываться Зиновьев. — Несколько раз пров-валивался по пояс… Едва нашел сухое место.
Лицо Зиновьева потемнело, глаза воспалились.
Емельянов помог ему выбраться из зарослей на едва приметную тропку и старался идти быстрей, чтобы спутник хоть немножко согрелся в пути.
Когда они вышли на свой луг, у шалаша уже пылал костер, разведенный Лениным, и в закопченном котле закипала вода.
Обедали в этот день позже обычного. Надежда Кондратьевна пригребла на лодке только под вечер.
— Укатили вояки Керенского, — сообщила она. — Поначалу грозились: «Чтоб все оружие было к запруде принесено! Если к двенадцати часам не будет сдано, пойдем с обысками и будем судить на месте». Но никого не напугали. Наш Сашок говорит, что только две старухи явились: одна — с тесаком, который на огороде нашла, другая — со ржавым штыком. Так и убрались. И обысков не стали делать.
— Молодцы сестрорецкие рабочие, — похвалил Ильич. — Оружие не отдали, показали, что их врасплох не застанешь.
Выспавшись, Зиновьев сидел молча и держался как-то отчужденно.
«Видимо, чувствует себя неловко после ночного бегства», — подумал Владимир Ильич.
— Чего вы приуныли? — спросил он. — Стоит ли придавать пустякам значение?
— Меня тревожит, не слишком ли мы беззаботны? Не знаем даже ближайших окрестностей. При новой облаве нас схватят и утопят в этом болоте. Мы не знаем, как из него выйти.
— Что же вы предлагаете?
— Подыскать другое место, а пока тщательно исследовать: нет ли троп, по которым можно пройти.
— Ну что ж, это не помешает. Было бы неплохо начертить хотя бы примитивную карту. Обяжете, если исследуете окрестности.
На другой день Зиновьев надел высокие сапоги Емельянова, захватил охотничье ружье и пошел бродить по болоту. Он пропадал недолго, вернулся к шалашу с изменившимся, бледным лицом.
— М-мы обнаружены, — сказал он задыхаясь. — Я набрел на лесника. Охота запрещена. Он накричал и отнял ружье. Теперь, наверное, спешит к властям. За нашу поимку ведь обещано двести тысяч. Не сомневаюсь, что он воспользуется случаем. Надо уходить.
— Вы ему сказали, кто мы такие?
— Нет, конечно, но разве трудно догадаться?
— Если встретился Аксенов, паниковать не следует, я этого лесника хорошо знаю, — сказал Емельянов. — Вместе солдатчину отбывали, из одного котелка кашу ели. Михайлыч свой мужик. Зря доносить не будет. Надо сперва разузнать, что он задумал. Может, за простого браконьера принял.
— Верно, — вставил Владимир Ильич. — Надо бы переговорить с ним, пока он не успел в город сходить. Где ваш Аксенов живет?
— Отсюда недалеко: версты полторы, не больше.
— Отправляйтесь немедля и дождитесь его возвращения из леса.
— Так оно верней будет, — согласился Емельянов. — Хорошо бы, конечно, бутылочку прихватить, но, к сожалению, нет ее у нас.
Прямо с покоса Емельянов пошел по берегу к дому лесника. Пробыл он у него часа три и вернулся навеселе, неся на правом плече ружье.
Не спеша Емельянов вытер промасленной ветошью ствол и курок ружья, повесил тулку в шалаше, закурил и лишь затем принялся рассказывать:
— Прихожу, а его, конечно, еще нет дома. Заговорил с хозяйкой, жду. Вижу, идет с двумя ружьями на плече. «Михайлыч, — окликнул, — что ты у людей ружья отнимаешь?» — «Пусть не браконьерствует, — отвечает он. — Охота еще не объявлена». — «Михайлыч, а ружье-то ведь мое. Разве по-товарищески в казну забирать?»— «Какое оно твое? — не верит он. — Я его у чернявого чухны отобрал». — «Хочешь, номер скажу?» Называю номер тулки. Он проверил и удивляется: «Верно, как оно к чухне попало?» — «Да я его в косари нанял. Он втихомолку стянул ружье, видно, утятины захотел». — «Не из храбрых твой косарь, — говорит Аксенов. — Я боялся, что без драки не отдаст. Чухны, они скупые, а этот молчит, слова в оправдание не говорит». — «Так он же по-русски не горазд, — замечаю я, — да и напугал ты его своими усищами». — «Я его матюгаю, — хохочет Михайлыч, — а он ни бе ни ме. Вижу, толку не будет. Выхватил из его рук ружье, да и пугнул…»
— Очень хорошо, что вы не заговорили, — поспешил похвалить Ильич, видя, что емельяновский пересказ вогнал Зиновьева в краску. — Пусть лесник думает, что он на финна наткнулся.
— В общем, отдал Аксенов ружье. «Только косарям больше не давай, говорит, пришлым нечего тут охотиться». И на прощание даже угостил. Опасаться его нечего, — заверил Николай Александрович. — Михайлыч человек свой. Если и догадается, не выдаст, ручаюсь.
ПОЗДНИЕ ПАССАЖИРЫ
В конце июля чуть ли не каждый вечер, как только темнело, с озера доносились всплески весел. Это к шалашу на покос пробирались члены Центрального Комитета, готовившие Шестой съезд партии. По сообщениям становилось ясно — съезд будет большим: соберутся делегаты от двухсот сорока тысяч членов партии. Их всех надо нацелить на восстание. Владимир Ильич огорчился, что сам не сможет присутствовать на столь важном съезде.
— В доклады мы вложим ваши мысли, ваш дух. Быть идейным вдохновителем съезда важней, чем присутствовать на нем, — уверял Яков Свердлов.
Ильич соглашался с ним, но в глубине души примириться не мог.
Съезд проходил полулегально. Делегатам заранее не сообщалось, где нужно собираться, так как шпики Керенского давно мечтали одним разом захватить руководителей партии. Иногородних большевиков поселяли не в гостиницах, а на квартирах рабочих.
Съезд открыли на Выборгской стороне.
— Почему Ленина нет в президиуме? Где Ленин? — допытывались делегаты.
Яков Свердлов, председательствовавший на заседании, сообщил, что Владимир Ильич хотя и скрывается от ищеек Керенского, но руководит съездом.
Это сообщение в тот же день стало известно журналистам. Буржуазные газеты подняли шум: они обвинили прокуратуру в бездеятельности, требовали найти Ленина и арестовать.
За руководителями партии усилилась слежка. Пришлось удваивать охрану съезда и заседания проводить в разных частях города. Обычно за сутки до заседания Красная гвардия выставляла свои секреты и посылала патрули на соседние улицы, чтобы те следили: не окружают ли войска дом, в котором утром соберутся делегаты.
На одном из первых заседаний съезда решался вопрос: надо ли Ленину являться на суд? Докладывал Орджоникидзе. Он рассказал о своих переговорах в Таврическом дворце, о том, как замышлялось убийство Ленина, и сделал вывод: враги ищут и будут искать любые способы, чтобы вырвать вождей из рядов революционной партии. Ни в коем' случае нельзя выдавать товарища Ленина.
Вслед за Орджоникидзе на трибуну поднялся Феликс Дзержинский.
— Я буду краток, — сказал он. — Мы должны ясно и определенно сказать, что хорошо сделали те товарищи, которые посоветовали товарищу Ленину… не арестовываться.
Дзержинский потребовал заявить от имени собравшихся, что большевики не доверяют правительству Керенского, а поэтому — не выдадут Ильича. Его предложение было принято: съезд высказался против явки Ленина на суд.
Жизнь в шалаше усложнялась. По ночам поднимались туманы. От болот и с озера тянуло холодом. Старые пальто и куртки плохо согревали. И работать стало трудней: днем часто моросил дождь, а по вечерам надвигалась непроглядная темень.
А тут еще на шалаш набрели грибники, заплутавшиеся в болоте. Потом пристала лодка к берегу. К костру подошли рыболовы, спросившие у косарей: не найдется ли курева? Этак можно было и шпиков дождаться. Да и время покосов кончалось. Надо было перебираться в другое место. Но куда?
Решили, что спокойней всего Ленину будет за Сестрой-рекой в Финляндии.
Переправить Ленина через границу поручили Александру Васильевичу Шотману. Это был профессиональный революционер, имевший финское подданство.
Шотман представил несколько проектов перехода через границу. Их тщательно обсудили и пришли к выводу, что Ленину лучше всего перебраться через реку Сестру под видом сестрорецкого рабочего. Оружейники, жившие за рекой Сестрой, пользовались упрощенными паспортами, похожими на обычные удостоверения личности.
Емельянову поручили достать такие документы у товарищей. Но как их добудешь, у кого попросишь?
Зайдя в управление завода, Николай Александрович увидел, что у дверей начальства часовым стоит его давний приятель. Он поздоровался с ним и спросил:
— У себя помощник начальника Дмитриевский?
— Нет, куда-то вышел.
— Можно пройти… подождать его?
— Проходи, посиди.
Емельянов был старостой цеха, ему часто приходилось вести переговоры с администрацией завода, поэтому просьба не вызвала подозрений.
В кабинете Николай Александрович заметил на столе стопку пропусков. «Надо бы стащить парочку, — подумал он. — Но какие лучше взять? Совсем чистые не годятся, они без подписи и печати. Готовые — опасно, через день-два хватятся: куда-де они делись? — За массивной чернильницей Емельянов разглядел пропуска умерших и уволенных с завода рабочих. — Пропажу никто и не заметит».
Выбрав пропуска поновей, Емельянов спрятал их в задний карман брюк и, посидев еще немного, вышел из кабинета.