показались контуры Николаевского моста. Эриксон задвигал рычажками машинного телеграфа, застопорил ход и приказал отдать якорь.
Не дождавшись, когда «Аврору» развернет по течению, офицер снял кожаные перчатки, бросил их в сторону и ушел с мостика.
«Теперь катись, без тебя обойдемся», — подумал комиссар и, став на его место, скомандовал:
— Осветить мост!
С «Авроры» взметнулся длинный луч, заскользил вдоль перил моста, выхватывая из тьмы фигуры убегающих офицеров и юнкеров.
— Чесануть по ним! — предложил кто-то из матросов.
— Не надо, сами уйдут.
ЛЕНИН ИДЕТ В СМОЛЬНЫЙ
Фофанова долго не возвращалась. Вместо нее в дверь постучал Эйно Рахья. Владимир Ильич обрадовался гостью. Он пригласил его поужинать и начал расспрашивать о последних событиях.
Но что мог рассказать Рахья? Он ведь не был членом Военно-революционного комитета. Знал лишь, что вооруженное выступление началось. Рабочим роздано много оружия. По его соображениям, если войскам Керенского удастся развести мосты и захватить подходы к ним, то рабочие районы будут разъединены. А по частям, известно, противника легче бить. Лишь в Выборгском районе положение ясное: власть фактически в руках Красной гвардии. Керенский к выборжцам боится сунуться. Народ крепкий, спаянный…
Владимир Ильич слушал рассказ, расхаживая по комнате, хмурился, о чем-то думал. Вдруг остановился и в упор спросил:
— А вы бы могли разыскать в Смольном нужного мне человека и привести сюда?
Рахья подумал и развел руками:
— Навряд ли. Трамваи, поди, уже не ходят. Значит, пешком туда и обратно, а это верст пятнадцать будет. Времени много уйдет, да и пропуска нужны. Правда, есть у меня две штуки, но они резинкой потерты… подделка будет грубой.
— Два пропуска у вас? — спросил Ильич. — Очень хорошо! Тогда мы сами пойдем в Смольный.
Рахья начал было отговаривать его, но Владимир Ильич не желал ничего слушать:
— Никаких рассуждений, идем!
Ленин на минутку присел и написал Фофановой записку: «Ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич».
Без маскировки выходить было опасно. И Ленин, надев парик, повязал еще щеку платком, будто у него болели зубы, а на голову натянул старую завалявшуюся кепку.
— Ну, в путь! — наконец сказал он. — Гасите свет.
Рахья потушил лампу. Они вышли на лестницу и спустились вниз.
Улицы были безлюдны. В парк спешил последний трамвай. Владимир Ильич нагнал его и вскочил на подножку. Рахья едва успел прицепиться рядом.
В вагоне пассажиров не было. Владимир Ильич сел против кондукторши и начал расспрашивать ее, куда идет трамвай. А та с тревогой поглядывала в темноту за окном.
— Молчите, — шепнул Рахья. — Если она когда-нибудь слышала ваш голос, узнает.
,Но Владимир Ильич не унимался.
Той, видимо, надоели расспросы пассажира, и она сердито буркнула:
— В парк.
— А почему?
— А ты кто такой, что тебе все надо знать?
— Рабочий.
Кондукторша с недоверием оглядела пассажира и сказала:
— Тоже мне рабочий! «Куда», «почему», — передразнила она. — Или не чуешь, что делается? Буржуев бить будем, вот куда едем!
Ее ответ Владимиру Ильичу очень понравился.
На углу Боткинской и Нижегородской трамвай свернул к парку. Пришлось оставить вагон и дальше двигаться пешком.
Вход на Литейный мост охраняли рабочие Выборгской стороны. Они не задерживали «вольную» публику. Но на другом конце стояли солдаты. Они никого не пропускали в центр.
Около заградительного отряда скопилось много народу. Люди, живущие в центре, возмущались, ругали порядки, патрульных, стоящих на пути. При этом стремились прорваться сквозь живую цепь. Кое-кому это удавалось.
Рахья отвел Ленина к левому краю и, уловив момент, толкнул его вперед, а сам прошмыгнул за ним мимо солдата, сдерживавшего напор публики.
Они прошли немного по Литейному и свернули на Шпалерную улицу.
Длинная и прямая улица точно вымерла. Ворота домов были наглухо заперты. Впереди — ни дворников, ни пешеходов. Где-то в начале Шпалерной в июльские дни офицеры растерзали рабочего Воинова, продававшего экстренный выпуск «Листка «Правды». Но сейчас, казалось, никакой опасности до самого Смольного не будет.
Владимир Ильич с Рахьей прошли уже изрядное расстояние, как вдруг из-за угла показались двое верховых. Они было проскакали мимо, но, заметив пешеходов, остановились. Это были юнкера артиллерийского училища.
— Идите вперед быстрей, — шепнул Рахья Владимиру Ильичу. — Я их задержу.
Юнкера, поговорив меж собой, повернули к Рахье.
— Пропуск!
— Какой такой пропуск? — словно не понимая их, удивился Рахья. — Где его дают? Что за новые порядки?
А Владимир Ильич тем временем уходил все дальше и дальше.
— Пропуск или…
Юнкер замахнулся нагайкой.
— А ну, дай, дай! Если ты такой храбрый! — начал пьяно выкрикивать Рахья и, засунув руку в карман, где был револьвер, шагнул к коню.
Конь пугливо шарахнулся в сторону.
— Брось этого пьяницу! — трусливо сказал второй верховой. — Ну его, не связывайся!
Юнкер хлестнул нагайкой по воздуху и, повернув коня, поскакал вслед за приятелем к Литейному проспекту.
Рахья чуть ли не бегом кинулся догонять Владимира Ильича, а тот не спеша шагал вперед и даже был весел:
— Ловко вы их провели!
Шпалерная кончилась. Показалось белое здание Смольного. Окна трех этажей ярко сияли. Около ворот под деревьями стояла трехдюймовая пушка. Невдалеке у костра грелись солдаты с красными повязками.
У центрального входа скопилось много делегатов Второго Всероссийского съезда Советов. Меньшевики, заседавшие в мандатной комиссии, в последние часы изменили цвет пропусков: вместо белых они выдали своим сторонникам красные и приказали часовым пропускать делегатов только с новыми мандатами.
Собравшиеся шумели. Какой-то рабочий, потрясая своим белым пропуском, спрашивал:
— То есть как не пропустите… Делегата задержите?
И он напирал грудью на растерявшихся часовых. Стоявшие рядом поддерживали его:
— Что за безобразие! Напутают, а потом не пропускают. А ну, посторонитесь!..
И толпа хлынула в вестибюль, увлекая за собой Ленина. Поднимаясь по лестнице, он смеялся:
— Где наша не берет!
Смольный гудел от топота солдатских сапог, громких голосов, лязга оружия. За все свое существование этот институт, выпускавший дворянских дочек, воспитанных «в послушании богу и преданности монарху», еще не видел в своих длинных сводчатых коридорах столько простого народа. Сюда стекались прибывшие из разных селений, городов, фронтов делегаты съезда Советов и связные боевых дружин питерских рабочих.
Остановившись на широкой лестничной площадке, Владимир Ильич послал Рахью разыскивать кого-нибудь из руководителей Военно-революционного комитета, а сам присел на край скамейки в полутемной части коридора.
Мимо него беспрерывно сновали люди. Одни разыскивали регистратуру, другие — комнаты для ночлега, третьи мчались с поручениями, четвертые солидно вышагивали, с неодобрением поглядывая на суету.
Владимир Ильич вглядывался в посетителей Смольного и старался угадать: кто и по какому делу находится здесь?
Вон тот в кожанке, придерживающий рукой кобуру тяжелого кольта, явно командир отряда, получивший задание. Не зря же он бегом спускается по лестнице. Тот, испачканный в грязи парень, с защитными очками на шапке, скачущий через две ступеньки, бесспорно связной, принесший хорошую весть. Солидные господа — один в форме лесничего, другой с повязкой Красного Креста на рукаве — без сомнения эсеры. Они чем-то недовольны, идут к кому-то высказать свое возмущение. А тот, в пенсне… будто бы знаком. Ну конечно! Это же швейцарский эмигрант… из меньшевиков. Только бы он не подсел. Еще рано раскрываться.
Владимир Ильич отвернулся и, словно страдая от зубной боли, прижал ладонью повязку к щеке. Но меньшевик, устремившийся к скамейке, видимо, узнал его, потому что круто изменил направление и, засеменив в обратную сторону, то и дело оглядывался.
«Сейчас начнет разносить новость, — подумал Ильич. — Жди теперь любопытных».
Он поднялся, вышел на лестничную площадку и там столкнулся с Рахьей, который разыскивал его.
— Нашел, — коротко сообщил Эйно. — Там все.
Они пошли по коридору третьего этажа к покоям классных дам.
В узкой прихожей и большой приемной Военно-революционного комитета было сильно накурено. Вооруженные люди толклись около столов и сидели прямо на полу в ожидании приказов. Пахло кожей и мокрым сукном.
Владимир Ильич и Рахья подошли к двери, охраняемой часовыми.
— Велено пропустить, — сказал Рахья.
Часовой без возражений толкнул дверь и пропустил Ленина.
Войдя в ярко освещенную комнату, Владимир Ильич остановился на пороге. На него никто не обращал внимания. Находившиеся здесь товарищи, склонясь над планом города, о чем-то совещались.
Владимир Ильич молча снял пальто, бросил его на груду шинелей, лежащих на столе, потом сорвал с лица повязку и громко произнес:
— Приветствую! С началом пролетарской революции, товарищи!
Услышав знакомый голос, товарищи обернулись и несколько секунд стояли словно ошеломленные, не веря своим глазам, затем с радостными возгласами кинулись пожимать ему руку.
Быстро войдя в курс дел, Владимир Ильич первым делом послал сводный отряд навести порядок на Литейном мосту, потом попросил стакан горячего чая и принялся проверять достоверность донесений о захвате вокзалов, мостов, почты и телеграфа. Он не верил на слово и требовал подтверждений.
Телефоны в Смольном по приказу штаба военного округа еще днем были выключены. Связь приходилось поддерживать с помощью полевых телефонов, через связных на мотоциклах и лошадях. Войска Временного правительства серьезного сопротивления не оказывали, хотя и были стычки на мостах и у телеграфа. Кончились они победой восставших. Если так пойдет дальше, то скоро все важные пункты в городе будут в руках Военно-революционного комитета.