— Ну как я могу за вас? Я ведь тоже никогда речей не произносила.
Дема предложил вернуться к котельщикам и прихватить еще кого-нибудь, но Вася буркнул:
— Не надо, обойдемся без них.
Вскоре друзья почувствовали сладковатый запах конфет, распространявшийся по всей улице из окон высокого фабричного здания.
— Вот и «Ландрин», — сказала Катя. — Вы постойте здесь…
Она прошла вперед и скрылась в проходной.
— Ох, и оскандалимся же мы сейчас! — сказал Дема, с опаской поглядывая на фабрику. — Выбежит таких, как она, сотни две, а мы с тобой — ни бе, ни ме, ни кукареку.
— Тебе-то чего? Ты, по-моему, уже наловчился болтать. Без запинки всякую чепуху молол.
— Ага-а, завидно стало? Я, брат, сразу ее приметил, — признался Дема. — Вот, думаю, девушка, если б с такой подружиться — пешком бы не поленился сюда ходить.
Катя вернулась минут через двадцать.
— Все устроено, — сказала она. — Нас через проездные ворота пропустят. Они в упаковочной собираются, от каждого цеха по нескольку человек.
Высокие ворота оказались чуть приоткрытыми. В щель сначала проскользнула девушка, за ней бочком протиснулись и путиловцы.
Они прошли мимо сторожа и очутились в длинном складском помещении, где рядами стояли пестро раскрашенные жестяные банки, грудились ящики и пачки оберточной бумаги.
Здесь путиловцев уже поджидали работницы. Небольшая черноглазая женщина с белой косынкой на голове о чем-то пошепталась с Катей и предложила:
— Давайте начнем, а то еще Буркач сюда заглянет… И без шума, — предупредила она. — К нам путиловцы пришли. Зачем — они вам сейчас сами расскажут…
Черноглазая обернулась к парням и жестом пригласила подойти ближе.
— Говори первым, — подтолкнул Дема товарища.
Кокорев снял шапку и, приблизясь к сидящим, негромко заговорил:
— Товарищи женщины, нас прислали к вам тридцать тысяч путиловцев. Сегодня нас всех не пустили на завод. А за что? Сначала забастовало несколько мастерских. Потребовали принять на работу зря уволенных и повысить расценки. Директор завода — генерал Дубницкий — не стал слушать, прогнал наших делегатов и пригрозил закрыть мастерские. На такую наглость мы объявили забастовку по всем мастерским. А сегодня приходим к воротам и узнаем: получай расчет и иди куда хочешь. Вам нечего объяснять, что это значит. Да еще грозятся на фронт отправить. Мы воевать не боимся, не из трусливых. Только незачем нам за буржуев кровь проливать. Мы еще подумаем, кого бить следует…
У Демы Рыкунова даже рот приоткрылся от удивления. Вот так Вася! И где только таких слов нахватался? Наверное, все листовки запомнил…
Гордясь своим другом, Дема слегка выпятил грудь и, подбоченясь, стоял с гордым видом: глядите, мол, какие мы, путиловцы!
Женщины, поглядывавшие на него, невольно думали: «Ну, если там, на Путиловце, хотя бы тысяча таких здоровяков, держись тогда полиция — все разнесут. С такими и против казаков не страшно выйти».
Вася говорил недолго и закончил свою речь призывом:
— Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. Бросайте работу, выходите завтра на улицы и присоединяйтесь к нам.
Работницы хотели было захлопать в ладоши, но черноглазая остановила их:
— Ч-ш-ш… Тише! Без хлопков обойдемся. Путиловцы правильно говорят. Довольно терпеть. Завтра наш Женский день. Сговаривайтесь по всем цехам не выходить на работу. Хватит господ конфетами кормить. Пусть перцу попробуют. Что скажем путиловцам? — спросила она у присутствующих. — Поддержим их?
— Поддержим, — ответили женщины.
Прощаясь, работницы пожимали руки Кокореву, Рыкунову и давали советы, на какие фабрики им еще следует пойти. Одна из них сунула Васе небольшую жестяную коробку монпансье и шепнула:
— Барышню свою угостите… и чаще заходите к нам.
На улицу Кокорев вышел повеселевшим. От его хмурого вида не осталось и следа, глаза светились, щеки пылали.
— Куда теперь? — весело спросил он у Кати.
— К нам на «Айваз», — ответила она.
Вася вытащил из кармана конфеты и протянул их девушке.
— Это вам от нас обоих.
Катя тотчас же раскрыла коробку, чтобы угостить путиловцев леденцами, и в это мгновение заметила на другой стороне улицы длиннолицего парня, с которым ехала в конке. Парень стоял спиной к ним и делал вид, что читает афиши, наклеенные на заборе. Сомнений больше не было — за ней следили, она всюду таскала за собой шпика. Подвела и райкомовцев, и этих парней. Нужно было немедля предупредить путиловцев.
Протянув им монпансье, она сказала вполголоса:
— Угощайтесь. Только не оборачивайтесь. На той стороне стоит долговязый парень с поднятым воротником. Это шпик. Наверно, был в «Долине». Что теперь делать?
— Стоило бы отучить ходить по следу, — сказал Вася.
— Верно, — подхватил Дема. — Сделаем так: вы идите на «Айваз», а я останусь и посмотрю, за кем он пойдет. Если за вами, то нагоню где-нибудь на пустыре и так намну бока, что и дорогу сюда забудет.
— Только осторожней, у таких оружие может быть, — предупредила Катя.
— Будьте спокойны, зря кидаться не стану. Если не побью, то уведу за собой. Пусть походит. Без полицейских он меня не возьмет, да и струсит пойти туда, куда мне захочется. — Говоря это, Дема крепко пожал руку девушке, затем своему приятелю и посоветовал: — Ты, Вася, в случае чего не оставляй Катюшу одну, проводи прямо до дома и адресок запомни. Может, в гости когда позовет.
— Пожалуйста. В любое воскресенье заходите, — сказала девушка.
Кокорев хотел было взять ее под руку, как это делают провожатые, но смелости не хватило, и он пошел рядом. А Дема круто повернулся и зашагал в сторону. Проходя мимо парня, читавшего афиши, он внимательно всмотрелся в него. «Никак, Мокруха? — удивился он. — Ах, гадина, шпиком стал!»
Шпик оказался знакомым. Его отец держал трактир у Красненького кладбища.
Дема завернул за угол в переулок и, притаясь, стал наблюдать в узкую щель меж стеной и водосточной трубой. Мокруха, постояв некоторое время у афиши, огляделся по сторонам, прошел шагов двадцать вперед и юркнул за ворота. Вскоре он вновь появился, но уже не в кепке, а в серой барашковой папахе. И под носом у него виднелись темные усики.
«Ну и ловок! — изумился Дема. — Прямо оборотень. Жаль, у меня сменки нет. Разве шапку на другую сторону вывернуть?.. Нельзя! Еще приметней буду. Лучше щеку повязать».
Он снял закрученный на шее шарфик, повязал щеку, будто ее раздуло флюсом, и пошел следом за Мокрухой.
Сыщик шагал, скособочась и волоча правую ногу. Он явно следил за Алешиной и Кокоревым. Как только они прошли под железнодорожный мост и скрылись из виду, он мгновенно перестал хромать и чуть ли не бегом устремился вперед.
Дема не пошел за ним, а поспешил на железнодорожную насыпь, отсюда удобно было наблюдать. Сыщик не сразу вышел из-под моста. В сквозные пролеты между шпалами было видно, как он стоит, раскуривает трубку, видимо выжидает, чтобы появились пешеходы.
Мокруха показался на панели, когда Катя с Васей ушли далеко.
Дема решил не бежать следом за сыщиком. По шпалам он добрался до Сердобольской улицы и там еще с насыпи увидел, что Алешина с Кокоревым прошли через пролом в заборе в Лесной парк. «Зачем они туда? — недоумевал он, но тут же сообразил — Мокруху, видимо, заманивают». Он бегом спустился с насыпи и поспешил к парку.
Лесной парк по всем направлениям был изрезан лыжными следами и узкими тропинками, протоптанными в глубоком снегу. Только прямая дорожка оказалась несколько шире. Дойдя до скамейки, Катя с Васей уселись рядом и осторожно стали поглядывать по сторонам: не прошел ли за ними следом шпик. Пора было избавиться от него, так как до завода «Айваз» оставалось не более десяти минут хода.
На город уже наползали ранние зимние сумерки. В парке сгущались тени, нелегко было разобрать, что творится за стволами дальних деревьев.
Оглядевшись вокруг, Вася пожал плечами.
— Ни шпика, ни Демки. Значит, отстал.
Вдруг Катя вцепилась ему в руку.
— Вон там, левей дорожки, кто-то пробежал и спрятался за деревом.
Вася смотрел прямо перед собой.
— Сидите здесь, — сказал он, — пойду проверю. Если это шпик, то Дема идет сзади и не даст ему убежать. Вдвоем мы отделаемся от него.
— Только осторожней, у него оружие может быть, — еще раз предупредила девушка.
Аверкин первым увидел приближавшегося путиловца и не мог понять: почему девушка осталась на скамейке, а парень уходит? Неужели заметил? На всякий случай он решил достать браунинг.
Аверкин хотел было сунуть руку в задний карман брюк, как вдруг услышал позади хруст снега. Он обернулся и, увидев перед собой рослого и широкоплечего парня с повязанной щекой, прижался спиной к дереву.
— Ты за кем, Мокруха, подглядываешь? — делая еще шаг, спросил Рыкунов.
— Проходи мимо, не то… — пригрозил Аверкин, рывком вытаскивая браунинг.
Но вскинуть пистолет ему не удалось: Дема прыжком сбил его с ног и, навалившись всем телом, с такой силой стиснул запястье, что рука невольно разжалась и браунинг выпал на снег.
Подоспевший Кокорев подобрал пистолет и, как только сыщик вздумал закричать, забил ему рот снегом.
Длинное Мокрухино пальто было застегнуто на все пуговицы. Вдвоем они завернули его полы выше головы и связали их. Аверкин словно попал в мешок. Кричать бесполезно: подбитое ватой пальто заглушало звуки.
Чувствуя, как парни связывают его ноги ремнем у щиколотки, шпик в страхе думал:
«Что же они со мной сделают? Проклятая девка, это она натравила их на меня! А я еще жалел ее…»
Связав Мокруху, Дема сказал Васе:
— Уходи с ней, я тут один справлюсь.
Взвалив сыщика на спину, Рыкунов понес его в глубь парка. «Куда же мне его девать? — размышлял он по пути. — В снег кинуть или в кусты? Не найдут, закоченеет еще от холода. Вроде человека убьешь. А оставить на виду— раньше времени развяжут».
Впереди путиловец заметил огоньки. «Живут, что ли, там? — подумал он. — Надо поглядеть. Нет ли какого сарая?»