«Рита моя, вчера набрел в своей голове на строчки Маяковского. Как же это все про тебя, и я сразу расстроился. А любишь ли ты меня? Сижу не в настроении. Моя семья не понимает, думает, что кто-то из них что-то натворил. А натворила ты. Любимая…
Пришла —
деловито,
за рыком,
за ростом,
взглянув,
разглядела просто мальчика.
Взяла,
отобрала сердце
и просто
пошла играть —
как девочка мячиком.
И каждая —
чудо будто видится —
где дама вкопалась,
а где девица.
«Такого любить?
Да этакий ринется!
Должно, укротительница.
Должно, из зверинца!»
А я ликую.
Нет его —
ига!
От радости себя не помня,
скакал,
индейцем свадебным прыгал,
так было весело,
было легко мне».
Глава22
Слава закрыла очередное письмо.
Поезд из Висбадена в Берлин шел четыре часа. Небольшая пересадка во Франкфурте, и можно в приятной обстановке заниматься своими делами. Чемодан поставила в специальное отделение, плащ повесила на крючок. Удобные джинсы, трикотажный пиджак, легкая водолазка, мокасины на ногах. Очень комфортно, при этом не теряя представительского вида.
Да, женщина ее возраста уже всегда должна думать о своей внешности. Это в молодости что нацепила, то и сойдет. После сорока все меняется: отношение твое к себе, окружающих к тебе. Нельзя уже одеваться абы как и все же нельзя забывать о собственном комфорте. Ехать долго, обязательно взять с собой самолетную подушку, не забыть про теплую кофту или шарф, нынешние кондиционеры никого не щадят. И при этом попутчики должны знать, что перед ними деловая женщина, ей можно мило улыбнуться, но лучше ей все же не мешать, не докучать вопросами. Как ее учил Майер, рассказывая про Джеймса Бонда: «Стиль Бонда – это непринужденная классичность, сдержанность, элегантность. Ничего крикливого и вульгарного. Я надеваю свой костюм, и он становится моим оружием!»
Хорошо сказано. Ни убавить, ни прибавить.
Странное это дело – читать чужие письма. Никогда она этим не занималась. Давно в голове отложилось: нельзя читать чужие письма.
Навсегда врезался в память случай из юности. Одногруппница взяла у Славы для подготовки к экзамену учебник, а когда вернула, из книги выпал сложенный вчетверо листок бумаги. Он был безо всякого обращения. И начинался сразу словами:
«Ты испортил мне всю жизнь, до знакомства с тобой я была абсолютно счастливой. Как мне жить теперь? Как смотреть в глаза своим друзьям? Они уверены, что ты мой жених и летом мы должны пожениться. Как ты мог скрыть от меня свои отношения с этой девчонкой? И теперь я говорю тебе твердое «нет»! Слышишь, нет!»
Славе стало нехорошо и от того, что она приоткрыла дверь в чужую жизнь, и от того, что узнала страшную тайну своей одногруппницы Лизы. Действительно, никто не сомневался в том, что летом она выходит замуж за своего соседа по дому Николая. Слава видела ребят мельком на институтской дискотеке, и вот на тебе.
Первым делом Слава хотела бежать к Лизе, отдать письмо, успокоить. Это ведь надо ж, урод какой, так обидеть их Лизу! Какое-то шестое чувство подсказало посоветоваться с мамой, больше рассказывая о том, какие все-таки сволочи эти парни и что доверять никому нельзя.
– Порви письмо, никому ничего не говори и забудь о его содержании, – просто сказала мама.
– А как же так?
– А вот так. Это не твоя тайна, она тебе ни к чему. Они сами разберутся, еще и помирятся. Никогда нельзя вмешиваться в чужие отношения. И письма чужие читать тоже нельзя. Ты же всего не знаешь. Ухватываешь только часть истории, без начала и без конца.
Славу распирало от желания все рассказать Лизе, посочувствовать, но она решила тогда поверить маме.
На следующее утро Лиза ждала ее на улице, у входа в здание института.
– Славка, а ты ничего не находила в учебнике?
– Нет, а что?
– Да мне казалось, я там один черновик забыла…
– Черновик – это как?
– Да так, неважно. Решила кое-что написать. Написала, а куда задевала, не помню.
– Нет, в учебнике ничего не было, – твердо сказала Слава.
– Ну и ладно. – Лиза облегченно вздохнула.
Когда они заканчивали институт, Лиза и Николай поженились. Насколько Слава была в курсе, они и сейчас вместе и счастливы, воспитывают двоих детей. А что было бы, если бы тогда всплыло это неотправленное письмо? Лиза его написала, но отправлять и передавать Николаю не стала. А если бы ей еще раз пришлось объяснять что-то Славе, невольной участнице этих событий? Они все тогда, в молодости, были максималистками, Лиза могла пойти до конца, принять неверное решение. Одно дело, когда сама что-то придумаешь. И совсем другое – когда появляются невольные свидетели твоих решений.
Это очень по-русски. «Что будет говорить княгиня Марья Алексевна?» Нам неловко, мы прислушиваемся к чужому мнению. А что скажут люди или, еще того больше, а что подумают?
После того случая Слава никогда не читала чужих писем. Ей было неинтересно, нелюбопытно. Права мама, мы не знаем, что стоит за этими письмами. Фраза, вырванная из контекста, эпизод из жизни.
Вот и сейчас она перечитывает эти литературно отточенные формулировки незнакомого ей Павла Терентьевича и не может ухватить характер. Да и Риту она в этой ситуации представить не может. То была совсем другая Рита, из другой жизни, еще тамошней, из того времени, из страны, которой больше нет. Слава никогда не видела сыновей Риты. Знала, что Саша живет и работает в Израиле, Алексей и того дальше, в Канаде. Мужа Петра Рита похоронила еще в Советском Союзе. Эдик появился не так давно, лет пять назад. Пожилой импозантный еврей. И жила Рита легко и деловито.
– Мне как-то цыганка нагадала, что я буду в старости очень счастлива, – любила повторять Маргарита. – Видимо, старость уже пришла. А я и не заметила!
Письма притягивали и удивляли, и было чувство неловкости от прочтения. Слишком уж откровенен был в своих чувствах Павел Терентьевич и как-то уж слишком напоминал ее дорогого господина Майера.
Глава23
Тот ужин в ресторане шикарного отеля в Висбадене сразу не заладился. Слава улыбалась, причем уже немного неестественно, своему коллеге за столом напротив, и постепенно ее охватывала неуверенность. Выходит, абсолютная элегантность и Слава – это вещи несовместные. Майер, конечно же, этого не сказал, но так хмыкнул, что сомнений не оставалось.
Вообще-то Слава всегда была в себе уверена. Она умная, с приятной внешностью и легкая в общении. Что еще нужно? А еще, как выяснилось, нужно выглядеть элегантно. Вот зачем так педалировал сейчас эту тему Майер?! Тоже эстет называется. Она же его гостья. И есть разные точки зрения и на стиль, и на моду. И потом, они живут в разных странах.
Слава сама себя успокаивала и уговаривала, что не так все плохо. Ведь тем не менее Майер сейчас сидит здесь с ней (может, и недостаточно элегантной), а не с той высушенной воблой за столиком у окна. И, между прочим, не со своей женой, хотя про вкус и стильность жены он тоже рассказывал подробно.
Жена у Майера ни много ни мало работала художником-дизайнером. Она оформляла офисы и жилые дома, выбирала цветовые решения, советовала, какую выбрать мебель, как ее расставить, какие развесить гардины. Она создавала живые, стильные и непохожие друг на друга помещения. При этом на стенах жилищ она советовала развешивать свои же картины.
Майер рассказывал о профессиональных навыках своей жены взахлеб и с восторгом, так же восхищался способностью своей Клаудии выглядеть потрясающе, используя только один цвет. Черный.
– Вы знаете, фрау Карелина, моя жена исключительно талантливый художник. Исключительно. С ней работают крупные банки, она оформляет офисы и дома банкиров. У нее идеальное чувство меры и стиля. А как она одета! О! Причем никогда и ничего не покупает. Только обувь. Все остальное шьет сама. И шляпы, и сумки, и пальто. Угу! – Майер опять многозначительно кивнул.
Слава слушала его, уже устав держать рот растянутым в постоянной улыбке. Но раз она у тебя вся такая уникально стильная, почему ты сидишь сейчас со мной?
Ответ не заставил себя ждать.
– Мы с ней уже давно просто друзья. Детей она иметь отказалась, для нее дети – это ее работы, ее творения. Клаудия растворяется в своем творчестве целиком, оно ее поглощает. Там нет места ни для детей, ни для меня. Только она и ее работа. Даже за нашей кошкой ухаживаю я.
– У вас есть кошка?
– Да, мы с женой ее обожаем.
– И как ее зовут?
Майер опять хмыкнул.
– Кошка! А как еще можно звать кошку?
Действительно, странный вопрос. Нужно было спросить: а чего это его зовут Норберт? Можно же просто – мужчина. Но, значит, и его Клаудию устраивает то, что пушистое и родное ласковое домашнее существо слоняется по дому без имени.
Имя для Славы значило очень много. Свое имя, ясное дело, она не любила, ей никогда не нравилась эта немного нескромная идея родителей так ее назвать. Слава! И теперь соответствуй всю жизнь. Поэтому любую появлявшуюся игрушку она тут же называла. Кукол, мишек, зайцев. Обязательно должно было быть имя. А как же без него? А тут живое существо у четы Майеров много лет обходится без имени. Вот ведь люди. Одно слово – иностранцы.
За тем их первым совместным ужином Майер говорил много, постоянно держа Славу в напряжении. Она никак не могла уловить, кто перед ней сидит – успешный бизнесмен, который устал от одиночества (жена постоянно в своих проектах, детей нет и уже не предвидится, сам уже немолод, дома его ждет только безымянная кошка), или высокомерный сноб? Костюмы на заказ, да и рубашки сшиты в ателье в Мюнхене. Галстуки «Миссони» или «Бриони», машины только с кожаным салоном. То есть все высшего качества, все имеет свою цену, все обязательно по индивидуальному, специально для него разработанному заказу. И даже не просто хороших фирм, а самых продвинутых. Особенно поразила Славу информация о рубашках. Ну их-то зачем на заказ?! Что тут особенного?!