Но если его вдруг обнаружат, решил заранее: «Живым не дамся. Пусть стреляют на поражение». Вот только жаль было Варю и дурака Данилова: это означало, что они останутся здесь, в прошлом, навсегда. И задание он не выполнит – не спасет Родину от бед и потрясений. На всякий случай он держал свой единственный оставшийся «ТТ» заряженным.
Варя
Петренко точно указал, где ей можно будет нырнуть в закулисье Большого. Фойе второго этажа, дверь с надписью «Служебный вход». Быстро входишь в нее и бегом вниз по лестнице.
– А если за ней будет охрана?
– Вырубишь, – безапелляционно сказал Петренко, когда они совещались в Нескучном.
Но охраны не оказалось. Два пролета вниз, и ни одного человека навстречу.
Потом длинный пустой коридор. Навстречу идут толпой девушки в белых пачках. Кордебалет. Кинули на Варю удивленные взоры, но и только.
Откуда-то из репродукторов слышится трансляция: сдержанный гул заполняющегося зала, резкие, невпопад звуки разминающегося оркестра. А Варя бежит по коридору, видит дверь, предсказанную Петренко, и распахивает ее. Там снова лестница, полутемная, пустая, и идти нужно вниз.
Петренко тоже слышит звуки настраиваемого оркестра – в помещение склада зачем-то выведен репродуктор, который передает происходящее в зале и указания помрежа, ведущего спектакль.
Часы на его руке командирские, с фосфоресцирующей подсветкой. Они показывают девятнадцать двадцать. Варя опаздывает на пять минут.
Плохо. Даже с учетом того, что спектакль задержат – как всегда бывает с высочайшими гостями. Но что делать – придется дожидаться. Одному ему справиться будет намного сложнее.
Он решил: «Жду ровно до семи тридцати и, если помощница не объявится, буду действовать самостоятельно».
«Боже мой, куда мне идти?»
Варя была уверена, что она заблудилась. Огромный высоченный зал. Ходы-переходы. А между ними – сложенные или составленные декорации. Троны, фанерные дома, огромные задники с изображением моста или зимней ночи.
Но где здесь Петренко? Он вроде говорил: направо и еще раз направо. А там – перегородка, которая кажется стеной, но на самом деле – фанерная. Постучишь по ней условным сигналом.
Но направо и еще раз направо не было никакой фальшстенки. Имелась крашеная, кирпичная, и по ней стучи, не стучи – отдается лишь глухой каменный, а никак не звонкий фанерный стук.
Что же делать?
Половина восьмого. В репродукторе донеслась команда: «Готовность – пять минут».
Вари не было.
Петренко оставалось действовать самостоятельно.
Он вышел из своего убежища. Надо, чтобы глаза привыкли к свету. Тусклому – лишь пара запыленных лампочек где-то далеко наверху, – но все-таки.
Пистолет он положил во внутренний карман пиджака.
Зарядить гранатомет требовалось прямо здесь. Дальше не будет возможности. Но согласно наставлению по боевому применению, это должны делать двое: первый номер и второй. Но сумеет и один, хоть никогда не пробовал. Собрал гранату. Снял защитные колпачки с обеих концов трубы.
И вдруг: быстрые, летящие шаги. Почти бег. Он отложил трубу гранатомета, вытащил из кармана «тульский токарева», взвел курок, снимая с предохранительного взвода, вскинул в сторону шагов.
Варя! Бежит к нему: «Простите, Сергей Александрович! Простите! Я заблудилась!»
– Бог простит, – бормочет он.
А по трансляции уже нестройные и громкие аплодисменты, и все дружнее, и дружнее, сильнее и сильнее. Овации. Что это значит? В царскую ложу вошли Главные Гости? Раскланиваются? Похоже.
Разносится в репродукторе бархатный баритон:
– Исполняется государственный гимн Соединенных Штатов Америки!
И оркестр громыхает. Даже хор – видимо, оперные специально разучивали текст и ноты – подхватывает с неистребимым русским акцентом: «O, say, can you see by the dawn’s early light!..»[50]
Петренко достает из сумки гранату, протягивает Варе: «Вставляй!» Сам держит трубу наклонно, чтоб ей удобно было. Граната вошла в пазы, щелкнула.
– Готово!
Петренко протягивает девушке пистолет.
А по трансляции звучит:
– Государственный гимн Союза Советских Социалистических Республик! – И летит в эфир хорошо знакомая мелодия: «Союз нерушимый республик свободных…» Но без слов. Хору нечего делать, потому что там в словах звучит «Сталин», а Сталина Хрущев отменил. Будем надеяться, ненадолго.
Петренко горячим шепотом инструктирует Варю, еще раз проговаривает то, что талдычил ей вчера днем в Нескучном:
– Идешь первой. Я за тобой – буду командовать, куда по ходу поворачивать. Пистолет с предохранительного взвода снят, осторожней с ним. Если кто-то попытается задержать, стреляй на поражение.
И они двинулись. В этот раз ей показалось – прошли гораздо быстрее, чем когда она полчаса назад искала на складе Петренко.
Варя все-таки держала руку с пистолетом опущенной. Ей не хотелось случайных жертв. Она надеялась, что без них обойдется. Но вид Петренко с гранатометом на плече, конечно, должен был вызвать панику за кулисами театра – у первого же человека, кто их увидит.
Но вот коридор, потом четыре пролета лестницы вверх – и никого.
А по трансляции уже разливается увертюра к «Лебединому озеру».
Еще один коридор на пути к сцене – и навстречу валит целая толпа: в вечерних платьях, в белых манишках и бабочках – хор! Идут довольные, улыбаются – спели американский гимн, две минуты работы, а получат, как за полноценный спектакль. Петренко гаркает:
– Всем в сторону! Это спецоперация! Работает спецназ КГБ!
На лицах – паника, страх, ужас. Кто-то падает ничком, закрывая голову руками. Другие шарахаются в сторону, прижимаются к стенам.
И вот он – выход на сцену. Толпится кордебалет. Увертюра подходит к концу.
К ним с Петренко бросается распорядитель:
– Вы кто? Как вы сюда попали?! А ну немедленно покиньте помещение!
– На пол! – гаркает Варя, потрясая «ТТ». – Руки за голову!
Заканчивается увертюра и тихо ползет, открываясь, занавес. Вспыхивают аплодисменты.
– Ну, Варечка, теперь мой выход. Не маячь за спиной, чтоб отдачей не опалило.
Петренко отстраняет ее. Снимает защитный колпачок с гранаты. Выбегает на сцену и очень быстро оказывается у самой оркестровой ямы. Оркестр продолжает наяривать, дирижер совершает свои пассы, будто и не происходит ничего, но кордебалет со сцены уже весь разбежался.
Петренко прицеливается в темноту правительственной ложи. Снимает РПГ с предохранителя. Открывает рот, чтоб от реактивной волны не оглохнуть. Нажимает на гашетку.
Бах! – раздается выстрел, и отдача выжигает пространство метров на десять сзади. Фррр – граната открывает стабилизаторы и летит в темноте в сторону «царской ложи». Бум! Вспышка, попадание, взрыв.
От Большого театра до площади Дзержинского – расстояние не больше километра. И Шаляпину даже кажется, что он слышит отдаленный гул: бах! Или это нервы шалят?
Он нервно вскакивает, подбегает к окну – будто может хоть что-то увидеть. Но нет – Москва живет обычной вечерней, летней жизнью. Внизу, на площади, вокруг памятника Дзержинскому, кружатся автомобили.
И вдруг грянул звонок. Он машинально глянул на часы: пять минут девятого. Звонили ему по прямому проводу, но не по ВЧ, а по обычной линии.
– В Большом театре – взрыв! – захлебываясь, доложил незнакомый голос.
– Там сейчас находится Первый, – переспросил председатель, холодея. – Что с ним?
«Не дай бог сейчас скажет: ранен или вовсе не пострадал».
Пауза.
– Похоже, погиб. Там все в правительственной ложе всмятку.
– Действуйте по обстановке. Не допускайте паники.
Он положил трубку и тут же набрал по «ВЧ» маршала Вакуленко.
– Произошел теракт. «Первый», похоже, убит. Вам надлежит действовать согласно плану на случай чрезвычайного положения.
– Понял тебя, Шурик! – весело откликнулся маршал (да не принял ли он там, часом?) – Ввожу в Москву танки и другие войска подчиненного мне военного округа!
Второй звонок, и тоже по «ВЧ», председатель совершил начальнику ОПС (отдела правительственной связи):
– Слушай меня внимательно. В Большом театре произошел теракт. Первый, похоже, погиб. Я перевожу столицу на чрезвычайное положение. Тебе надлежит отключить от связи абсолютно всех абонентов АТС «ВЧ-один» и «ВЧ-два», за исключением списка, который я продиктую. Кроме того, у всех абонентов, кто входит в списки «ВЧ-один» и «ВЧ-два», тебе надлежит заблокировать обычную телефонную связь. Теперь слушай список, кого лишать связи НЕ надо…
– Как я могу? – осмелился начальник спецсвязи. – Всех чохом отключить? Без команды Первого?
– Я теперь первый, – внушительно сказал Шаляпин, и ему понравилось, как это прозвучало.
– Но почему же всех подряд? И нашу структуру – тоже?!
– Да, всех! Ты что, не понимаешь? – возвысил голос председатель. – Ведь это заговор! Надо лишить заговорщиков возможности снюхиваться между собой! Ты понял?!
– Так точно.
– Действуй. А теперь – те, у кого связь отключать не надо. Пиши. Ну, я, во-первых. Далее. Маршал Вакуленко и все его замы по военному округу. Семизоров – один, лично. Бурцева – тоже в единственном экземпляре. И Сыпягин. И это все. Повтори.
Разобравшись со связью, он позвонил верному помощнику Бережному и вызвал в свой кабинет.
В кратких и сильных словах изложил происходящее: «Теракт, Первый погиб, чрезвычайное положение». А потом добавил:
– Мне стало известно, кто организовал и осуществлял подлое убийство. Вот эти трое.
И он достал из сейфа папочки с личными делами трех особ: Петренко, Данилова, Семуговой.
– Необходимо их найти и ликвидировать. Ты понял, Бережной? Не арестовывать, а расстрелять на месте, как бешеных собак. Кстати, они могут передвигаться на частном «Москвиче» красного цвета, номер такой-то.
Их было двое в переполненном Большом театре, кто понимал, что происходит. Поэтому у них имелась большая фора. Пока публика металась и кричала, не зная, что делать и где выход, Петренко с Варей выскочили со сцены, вбежали в боковые двери и понеслись к главному зрительскому выходу. Тут их настигла небольшая толпа, но все благополучно выбежали на Театральную площадь.