— Мистер Маркс?
Мужчина обернулся, и тень улыбки тронула его губы. Не очень похож на скорбящего мужа.
— Никки Жилетт, «Саванна Сентинел». Я слышала о вашей жене. Мои соболезнования.
— Бывшей жене, — уточнил он, с лица сползла улыбка, обнаружив жесткую линию рта. — Ну, по крайней мере, она должна была стать бывшей, но все равно спасибо.
— Если у вас есть минутка, я бы хотела поговорить с вами о том, что произошло. — Чтобы не отставать, ей приходилось почти бежать.
— А что говорить? Бобби убили. Какой-то извращенец засунул ее в гроб и похоронил заживо вместе с мертвым телом. Надеюсь, Господь поможет полиции поймать ублюдка. — Он начал подниматься по бетонным ступенькам.
Никки застыла с открытым ртом.
— Заживо? — повторила она в шоке. Кровь застыла в жилах. Никки мысленно представила, как попадает в замкнутое пространство: воздух заканчивается, спасения нет. — Она была жива? — Несмотря на охвативший ее ужас, Никки чувствовала и радостное возбуждение. Она узнала не только имя жертвы, но и способ убийства. — Она была в сознании? Или… или одурманена? Она знала, что с ней происходит?
Маркс побелел. Понял, что сболтнул лишнего.
— Это не для записи.
— Вы не сказали ничего, что запрещалось бы публиковать.
— Процитируете меня — и я подам в суд, — бросил он через плечо, но Никки было уже все равно. Вот оно! Вот материал, которого она так долго ждала. У нее уже два источника, подтверждающие, что жертвой является Барбара Джин Маркс. Она перепроверит у Клиффа информацию про два тела в гробу, про то, что Барбара Джин была похоронена заживо, но бомба уже у нее в кармане.
— Вы знаете, кто вторая женщина?
— Нет.
— У вашей жены были враги?
— Всех не пересчитаешь, а интервью закончено, хотя и не начиналось. — Он плечом открыл дверь на третий этаж. Никки поймала дверь и просочилась за нее. Он шагал к черному «мерседесу».
— У вас есть предположения, кто мог это сделать? Маркс остановился у крыла изящной машины.
— Спросите у Пирса Рида, — сердито сказал он. — А сейчас извините. — Он отпер машину и оказался за рулем прежде, чем она успела ответить. В последний раз неприязненно посмотрев на нее, он тронулся с места и поехал вниз по пандусу.
На открытых участках парковки завывал ветер. Никки стояла среди масляных пятен и следов от шин. Стоянка была пуста — всего несколько машин. Она направилась к лестнице, и туфли зашлепали по грязному бетону. Барбару Джин Маркс оставили умирать в гробу. С трупом. От этой омерзительной мысли Никки чуть не вывернуло; на секунду она ощутила страх жертвы. Никки страдала клаустрофобией и предпочитала открытые пространства тесным кладовкам, лифтам, маленьким комнаткам. При мысли о пробуждении в гробу между мертвой женщиной и крышкой или полом… о господи, это слишком мерзко, даже чтобы представить. Кто мог такое сделать? Как же сильно один человек должен ненавидеть другого, чтобы такое ему уготовить?
Никки подошла к лестнице и стала спускаться вниз.
Спросите у Пирса Рида.
Да уж, непременно спросит. Он участвует в расследовании.
Но в том, как Джером Маркс выплюнул эти слова, точно обвинение, было нечто странное. Как будто за ними стояло что-то большее. Не делай из мухи слона; нафантазируешь себе бог весть что. Опять.
Она услышала, как наверху хлопнула дверь и по лестнице зашуршали шаги.
Но зачем Рида вызвали для расследования?
И почему имя Барбары Маркс отзывалось где-то внутри? Еще когда она впервые услышала это имя, оно показалось знакомым. Может, это кинозвезда или другая знаменитость, о которой она читала в колонке светской хроники или киноафиши, но было такое чувство…
Шаги приближались, и Никки вспомнила темную фигуру, которую видела утром, незнакомца в тени изгороди. Пульс участился. Свет на лестнице был тусклым, она прибавила шагу и спустилась на первый этаж. Шаги звучали совсем близко. Она распахнула дверь на улицу и быстро пошла прочь от стоянки. Оглянувшись, она увидела, как человек в плаще удаляется, словно спеша по делам. Он даже не взглянул в ее сторону, пока Никки шла к машине, но сердце выбивало сто ударов в минуту, когда она открыла дверцу.
Уже сев было в машину, она заметила листок бумаги за «дворником». Ничего себе. Штраф за парковку. Но она ведь стояла там давно. И это не похоже на квитанцию. О боже, кто-то стукнул ее машину. Вот в чем дело. И уехал. Девушка достала бумажку и развернула ее. Она ожидала увидеть там имя и номер телефона, но вместо этого прочитала единственное слово:
Вечером.
Что, черт возьми, это значит?
Налетел ветер, и сухие листья закружились по улице. Проехала машина; Никки оглянулась в поисках человека, который мог бы оставить эту записку. Рядом никого не было. Никто не выглядел подозрительным. Редкие пешеходы были, видимо, офисными работниками, которые спешили в сумерках к своим машинам или домой. Мальчик на скейтборде; женщина толкает коляску; пожилой мужчина выгуливает собаку; парочка подростков тискается и хихикает, переходя улицу. Она оглянулась на стоянку… дверь закрывалась… волоски на шее встали дыбом, хотя причины тому не было.
Никки сунула записку в сумочку и забралась в машину. Обычно она ничего не боялась, но сегодня что-то витало в воздухе, да и мысль о Бобби Джин Маркс в гробу вместе с мертвой, разлагающейся женщиной не давала покоя. Она журналистка. Она привыкла к тому, что мир полон боли и страдания, но когда страдают дети или животные, она не оставалась равнодушной. Никогда. Любого, кто причиняет зло невинным, надо засадить пожизненно или еще хуже. То же самое относилось и к мерзавцу, который бросил живую дышащую женщину в гроб к трупу. Какая смерть может быть хуже? Она вздрогнула и отъехала от тротуара.
Вечером.
Вечером — что?
— Господи, о чем ты только думал? — Кэтрин Окано стояла за столом и смотрела в окно, когда Рид постучал в ее полуоткрытую дверь и вошел. Окружной прокурор скрестила руки на груди и сердито барабанила пальцами одной руки по рукаву другой. Стройная, властная и решительная, она обрушилась на Рида: — Ты знал Барбару Джин Маркс, жертву в деле об убийстве, и напросился участвовать в расследовании? — Прежде чем он ответил, Кэтрин добавила: — И она была беременна. Ребенок, может быть, твой. Ты не усматриваешь тут конфликта интересов? — В ее голосе сквозил сарказм.
— Я хочу найти ее убийцу.
— Конечно, только ты отстранен от расследования. — Она посмотрела поверх очков в тонкой оправе. Строгая женщина лет сорока пяти, короткие светлые волосы, острый ум и пронизывающий до костей взгляд.
— Я знал Барбару.
— Ты заинтересованное лицо. И, кстати, эта женщина была замужем. Такой огласки управлению не надо. Если пресса узнает, для них это будет праздником. — Она отодвинула кресло и уселась, давая понять, что тема беседы исчерпана. — Это не обсуждается, Рид. Ты отстранен.
— Письмо в гробу адресовано мне. А в то утро по почте я получил еще одно, с липовым обратным адресом национального кладбища. Думаю, они от одного и того же человека. Кем бы он ни был, ему нужен я.
Она посмотрела на него.
— Тем более.
— Кэти, ты же знаешь, я с этим справлюсь. Я буду объективен, к тому же у меня взгляд изнутри на это дело.
— Хватит, Рид. Оставь. Нельзя.
— Но…
— И я предлагаю тебе добровольно сдать анализ на ДНК.
— Уже.
— Вот и хорошо. А теперь оставь это дело. Мы поступаем по правилам. — Она подмигнула. — Понятно?
— Понятно.
— Ну и прекрасно. Но если у тебя возникнет мысль что-то придумать за моей спиной, помни, что на кону твоя работа. Я чуть не свернула ради тебя шею, когда ты вернулся из Сан-Франциско. Не заставляй меня выглядеть идиоткой.
— Даже и не думаю об этом.
— Прекрасно, — она подарила ему первую искреннюю улыбку за день. — Значит, ты не будешь возражать против теста на отцовство и допроса детективом Макфи.
— Разумеется, нет, — сказал Рид, хотя и кипел от гнева. Он знал, что она ни в чем его не обвиняет и, наверное, даже не подозревает, но все равно было чертовски неприятно. Он направился к двери и уже на пороге услышал:
— Спасибо, Пирс. Я знаю, это непросто. Да, и… мои соболезнования, если… ну ты понял…
Если окажется, что это твой ребенок.
— Спасибо. Я понял.
Он вышел из ее кабинета и направился к своему. Его ребенок. Что, правда? Ну и дела, черт возьми.
Она была на кухне. Маленькая, с собранными в высокий пучок седыми волосами, с «вдовьим горбом» под халатом, она стояла у плиты и кипятила чайник. Как и каждый четверг — это был единственный день, когда служанка не оставалась на ночь. В старом доме было темно, за исключением голубоватого мерцания телевизора в спальне и теплого света на кухне.
Супергерой смотрел на нее с улицы. Он с нетерпением ждал того, что должно произойти. Мысленным взором он уже увидел убийство, и кровь быстрее побежала по жилам. В тени огромной магнолии он гладил здоровенного полосатого кота, которого держал на руках, и смотрел в небо. Серп луны был высоко, его с трудом можно было разглядеть через паутину ветвей и тонкий слой нависших над городом облаков. Кот нервничал, пытался убежать. Ну конечно, кто его пустит.
Засвистел чайник. Даже через стекло Супергерой услышал этот резкий звук. Отлично. Кот прыгнул, но не смог вырваться. Уже почти пора. По коже стекал пот. Надо иметь терпение. Еще несколько секунд.
Открылась задняя дверь. Старуха вступила в свет фонаря на террасе.
— Максимус! — прокудахтала она. — Иди, мой мальчик!
Кот начал извиваться.
В венах пульсировал адреналин. Время близилось.
Подожди. Рано.
— Сюда, кис-кис… Максимус, чертенок! Где ты? Идем, мальчик, идем, кис-кис. — В голосе послышалась озабоченность. Старуха ходила от одного конца террасы к другому и вглядывалась во тьму и густую листву сада.
Котяра начал царапаться.
Не сейчас. Еще рано. Кровь стучала в ушах. Подгоняла. Но он не двигался. Даже звука не издал.